Тени на стене

В другое время Мещеряк наверняка постарался бы его успокоить. Но сейчас он промолчал. Майор Петрухин ему тоже не был симпатичен. Но это еще не значило, что Мещеряк должен был осуждать его. До того, как Мещеряка вызвали в штаб, он этого майора и в глаза не видел. А Мещеряк, случалось, встречал людей, у которых характер был и похуже. Но потом оказывалось, что это настоящие люди. Такие, за которых пойдешь в огонь и воду. Такие, расположением которых гордишься всю жизнь…

Он потупил глаза.

— Успокойся, дорогая, — сказал Локтев, поняв, что он один в ответе и за себя, и за нее. — Все образуется.

Подполковник Белых отложил журнал. Он почувствовал себя лишним.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал он, посмотрев на часы. — Шестой уже… А в половине седьмого мне на завод.

Хозяева не стали его удерживать. Хлопнула дверь. Вернувшись в столовую, Локтев сказал жене, чтобы она побеспокоилась о гостях. Им тоже отдохнуть надо.

— Хватит с нас и подушки, — сказал Мещеряк. — С вашего разрешения мы устроимся на этом диване.

— Вдвоем? Пожалуй, для вас он узковат…

— Нам не привыкать, — сказал Мещеряк. — Подставим стулья, снимем валик, не возражаете?

— Как хотите… — Анна Сергеевна протянула ему подушку. — Спокойной ночи.

Она вышла, и Мещеряк, сняв ремень, расстегнул гимнастерку. Посмотрел на Нечаева: чего медлишь?..

— Вы что, моряки?.. — с удивлением спросил Локтев, возившийся с лампой.

— Бывшие моряки, — ответил Мещеряк, поглаживая тельняшку. — Это все, что осталось у нас на память о прошлом.

— А майор?

— Мы только сегодня с ним познакомились, — ответил Мещеряк. — Он местный.

Ему показалось, будто за дверью прошуршало шелковое платье Анны Сергеевны. Локтев прикрутил в лампе фитиль. Когда он вышел, Мещеряк и Нечаев остались один.

Было тихо. Часы и пистолет Мещеряк положил под подушку. Чувствуя на своем затылке ровное дыхание Нечаева, который прилег рядом, Мещеряк закрыл глаза. Нош у него гудели.

— Вы не спите?.. — тихо спросил Нечаев.

— Чего тебе?

— Мне тоже не спится, — Нечаев вздохнул. — Не нравится мне все это…

— Даже она?..

Нечаев не ответил. Анна Сергеевна стояла у него перед глазами. Анна. Это имя ему было дорого. Нет, на Аннушку она не была похожа. Но когда он увидел ее… До сих пор он не мог справиться со смятением. А капитан–лейтенант, оказывается, все заметил…

— Спи, — сказал Мещеряк. — Через два часа я тебя разбужу.

— Мне не дает покоя одна штука… — пробормотал Нечаев. — Вы забыли осмотреть ручку несгораемого шкафа. На ней должны были остаться отпечатки пальцев…

— Ручку вытерли платочком. Догадались. Спи…

— Тогда все. Теперь я засну, — сказал Нечаев.

И точно: через несколько минут он тихо, с присвистом захрапел, и Мещеряк, прислушиваясь к его клокочущему дыханию, стал посапывать. Его голова продолжала работать. И сон сморил его в ту самую минуту, когда ему по казалось, будто он уже ухватился за какую–то важную мысль.

Когда он проснулся, Нечаев еще причмокивал во сне. Он лежал, подложив ладонь под щеку. Хозяева тоже спали — в доме было тихо. Тогда, стараясь никого не потревожить, Мещеряк медленно опустил ноги на пол и натянул сапоги.

Дверь открылась почти бесшумно, и Мещеряк вышел на крыльцо. К утру, как это часто бывает в апреле, снова похолодало, и теперь из лесу душисто и свежо тянуло морозцем. Холодный крепкий воздух наполнял легкие, и грудь сжимало и стискивало с такой силой, что внутри как–то все немело и стыло.

Вскоре совсем развиднелось. По проселку проехала телега, в которую была запряжена старая лошадь с подвязанным хвостом. На телеге, свесив ноги набок, сидел старик в треухе. Мещеряк обратил внимание на то, что колеса телеги выписывали восьмерки.

Сложенные из неоштукатуренного кирпича коттеджи поселка были похожи друг на друга, как близнецы. На черепичных крышах кое–где еще лежал снег.

Зима в этом году была крепкая. Но ее уже сменила ранняя весна.

Досадуя на то, что не сможет услышать утреннего сообщения Совинформбюро, Мещеряк спустился с крыльца. При свете дня и подлесок, и синий ельник за тем подлеском выглядели уже не так загадочно. Да и разбитое окно не вызывало интереса. В него, казалось, просто запустили камнем.

Нечаев, вышедший из дому в наброшенной на плечи шинели, застал Мещеряка за странным занятием. Мещеряк глядел в небо. Следы? Он их уже изучил. Известно, что человек при быстрой ходьбе ступает сначала на каблук, переваливаясь через ступню на носок… А обладатель сапог сорок пятого размера шел медленно. Его не тревожило, что его могут увидеть. Кстати, и обувь была ему явно велика…

— В чужих сапогах разгуливал? — спросил Нечаев.

Он с детства любил цирк. Он восторгался крафт–акробатами и дрессировщиками диких зверей. Но больше всего его восхищали фокусники и заезжие факиры. Выходит такой факир на арену в пестром халате и ослепительно белой чалме, царственным жестом открывает пустую шкатулку, показывает ее зрителям, захлопывает крышку, снова открывает, и тут же из нее, трепеща крылышками, вылетают ослепительно белые голуби… Это ли не настоящее чудо? Цирковые факиры умели превращать простую водопроводную воду в терпкое вино, а лед — в пламень… Но вот капитан–лейтенант Мещеряк, с которым Нечаева свела судьба, Мещеряк, во внешности которого не было ничего величественного или загадочного, был, казалось, факиром навыворот.

Стоило ему прикоснуться к чему–нибудь таинственному, непонятному или загадочному, как оно тут же становилось будничным, простым и попятным. К этому тоже нелегко было привыкнуть.

Придерживая сползавшую шинель, Нечаев шагал за Мещеряком вдоль штакетника. Ни по ту сторону штакетника, ни на огородах, примыкавших к подлеску, никаких следов, похожих на те, которые сохранились в палисаднике, не оказалось. Вчера ночью Мещеряк не ошибся.

— Ничего не понимаю… — признался Нечаев.

Его удручало то, что он ничем не может помочь Мещеряку. Ну какой из него следопыт?.. У него было такое чувство, словно он только мешает своему старшему другу. То ли дело было раньше, в Одессе… Там Нечаев знал, что должен овладеть «дельфином», знал, что ему предстоит… Рисковать жизнью? На это он был способен. Бродить по немецким тылам, брать языков… Этому его учили. Но как распознавать врагов среди своих? Мог ли он думать, что такой человек, как художник Кубов, окажется предателем?..

Эта история с портретом до сих пор не выходила у него из головы. И вот, на тебе, новая история, и снова надо искать, идти по следу, сомневаться, надеяться… Нет, эта шапка не по нем.

— Это хорошо, что ты ни черта не понимаешь, — сказал Мещеряк. — Не люблю людей, которым сразу же все ясно. Если кажется, что все просто и понятно, то это значит, что ты ошибаешься, что тебя провели… Никогда не надо думать, будто имеешь дело с дураками.

Сказав это, он выпрямился и достал кожаный кисет. Со вчерашнего дня у него и маковой росинки во рту не было. Да и вечером Нечаев его угостил пустым кипятком. Но возвращаться в дом ему не хотелось. Зачем обременять людей? Локтевы, он знал это, получали не такой уж большой паек.

— Пройдемся?

— Можно, — охотно согласился Нечаев, и по его голосу Мещеряк догадался, что тот его понял. Иначе, спрашивается, чего б он извлек из кармана вчерашнюю галету и переломил ее надвое? Вот за эту понятливость

Мещеряк его и любил.

Они вышли за ограду.

Вдоль проселка шагали телеграфные столбы. На проводах, нахохлившись, сидели воробьи. Земля была по–зимнему твердой и гулкой.

В лесу, однако, еще лежал мертвый снег. Мещеряк остановился. Точно такой же снег лежал и в Подмосковье. В декабре. Впрочем, тот снег был еще нежным, чистым. Даже в воронках. А на проводах тогда сидели не воробышки, а зоревые снегири…

Но ему так и не удалось углубиться в свои воспоминания. На проселке показалась машина командира бригады, и когда она остановилась, Мещеряк увидел майора Петрухина.

— Разгуливаете? — спросил майор. По его лицу было видно, что настроен он воинственно. — Вижу, вижу… А я еще не ложился. Ваши, между прочим, уже прочесали лесок…