В дозоре

Снова Кокорев был один. Но время уже не тянулось томительно. Появление пастуха так распалило Кокорева, что он готов был просидеть в кустах хоть неделю, но добиться своего.

Живые камни!

Кокорев задумался. Приползет связной соседней разведки к реке, а он, Кокорев, еще не решил, как задержать его. Находись река хотя бы метрах в ста от границы, тогда было бы ясно, что надо делать. Но как быть, когда в твоем распоряжении только половина реки.

Прикинув расстояние, отделявшее его от камней, Кокорев пришел к выводу, что, пока он, шлепая по воде, бежит к камням, разведчик может спокойно отплыть на вторую половину реки, откуда его никакими калачами потом будет не заманить на советский берег.

Кокорев снял сапоги, разделся, спустился в воду, дошел до омутка, где укрылся за густыми, склонившимися к воде ветвями лозы. Этим он вдвое сократил расстояние до камней.

Кокорев не шевелился. Вскоре он почувствовал, как в левую ногу вцепилось что-то острое и твердое.

«Рак. Вот, дурень, когда вздумал щипать», с неудовольствием подумал боец и хотел было стряхнуть с ноги мокрого раскоряку, но, взглянув на чужой берег, придержал ногу.

К двум кустам, что прозябали на чужом берегу, прибавился третий. Третий куст? Откуда он взялся?

Куст вдруг ожил и начал приближаться к воде. Кокорев раскрыл от удивления рот. Вот так здорово! Ловко, ловко, однако, маскируются соседи.

А рак, вцепившись в ногу, сначала давил одной клешней, потом, запустил другую, а подконец до того обнаглел, что уже готов был впиться всеми своими колкими, неприятными щупальцами.

«Вот клешнятый пристал. Отстань ты, бога ради, от меня. Чего ты привязался...»

Кокореву так и хотелось смахнуть нахального рака с ноги, но это одно движение могло свести на-нет всю многотрудную слежку за камнями. Внимание бойца было приковано к живому кусту. Куст замер, от него отделился человек и, извиваясь как ящерица, пополз в воду. Кокорев готов был закричать от радости. Наконец-то загадочная история раскрыта!

Кокорев еле сидел в омутке.

Лунный гость, между тем, переплыл на советскую сторону реки, добрался до камней, вынул из воды какой-то черный предмет, сунул его за пазуху и, повернувшись к Кокореву спиной, начал быстро передвигать камни.

Кокорев распахнул скрывавшие его сучья лозы и ринулся на чужака.

Лунный гость не успел обернуться, как уже лежал, сбитый с ног, на камнях.

Все это так быстро и внезапно произошло, что он не сразу понял, в чем дело. Опомнившись, разведчик рванулся вперед и с такой силой ударил в грудь Кокорева ногами, что тот закачался. Однако он успел схватить врага за ногу.

Вправо от разведчика торчал большой камень. Разведчик метнулся к нему, уцепился за камень и остервенело задергал ногами. Брызги воды залепляли глаза пограничника.

Расчет лунного гостя был прост. Советский пограничник все время держать его за ногу не мог. Должны же когда-нибудь ослабнуть руки. Окатывая бойца водой, он старался вымотать его, заставить разжать пальцы.

Понимал это и Кокорев. Слов нет, борьба с разведчиком разъярила его, но он чувствовал, что задыхается, слабеет. Сказывалось и трехчасовое пребывание в воде. А тут еще это проклятое дно реки. Острые камни резали ноги. При лунном свете Кокорев увидел на чистом дне острый, размером с кирпич камень. Кокорев схватил этот камень правой рукой и опустил на голову врага.

Разведчик, охнув, ткнулся головой в воду.

Лунный гость лежал точно оглушенная рыба и не двигался. Серая рубаха на спине вздулась, образовав два горба.

Кокорев перевернул разведчика и потащил его к мыску.

На берегу он попробовал взвалить разведчика на плечи, чтобы подальше отнести его от границы, но убедился, что сейчас, после, борьбы, ему не справиться с этой живой ношей.

Тогда он поволок разведчика в лес и дал сигнальный выстрел.

В правом кармане брюк разведчика оказался небольшой браунинг. Но оружие меньше всего интересовало Кокорева. Успокоился он только тогда, когда вытянул из-за рубахи небольшой обернутый в резину пакет.

Возясь в воде с лунным гостем, Кокорев не успел даже как следует разглядеть его, но зато сейчас он имел достаточно времени, чтобы наглядеться на своего побежденного врага.

И не удивился, когда признал в нем Оскара Круппа, чванливого сына мельника, недавно поселившегося на той стороне у границы.

Правительство соседнего государства очистило пограничную полосу от бедняков и середняков. Все не внушающие доверия крестьяне были выселены из пограничной зоны, а их земли заняли кулаки, бывшие унтер-офицеры, члены фашистских организаций, «черные земледельцы» — так крестьяне зовут пограничных поселенцев.

Кокорев смотрел на кулацкого сынка, ждал, когда тот придет в себя, и думал об отце Оскара, важном Мартине Круппе.

Мартин Крупп, обычно утром, начинал обход своих владений. Первым делом он бегал на мельницу, потом заглядывал во двор, на свинарник, затем ехал на поля, где у него всегда работало семь-восемь батраков.

Приедет на поле и начнет пушить работников. Старый Мартин имел обыкновение кричать так громко, что его ругательства были отчетливо слышны на советской стороне. Знай, мол, наших.

Хозяин!

Старый Крупп ругал своих батраков, а советским пограничникам казалось, будто он их ругает.

Застава находилась в двухстах метрах от границы, а хутор Круппа — в ста сорока метрах по ту сторону. Триста сорок метров это не так уж много, но за долгие годы, находясь почти рядом, пограничник Кокорев и Оскар Крупп никогда не перекинулись ни одним словом. Зная друг друга, видя один другого чуть ли не каждый день, они были так далеки один от другого, как будто не метры разделяли их, а многие тысячи километров. И вот сейчас, карауля сына Круппа, Кокорев вспомнил о его отце.

«Интересно, как ты запоешь, старый Мартин Крупп, этим утром... Интересно. Очень интересно».

Через полчаса Оскар Крупп был доставлен на заставу.

По следу скрывшегося в лесу пастуха с теленком пошла лучшая собака отряда Мэри.

Проводники вернулись с собакой утром. Мэри, взяв след, бегала недолго по лесу, затем сразу провела их к дому колхозного пастуха.

Войдя в кабинет начальника заставы, пастух выдавил на лице подобострастную улыбку, снял шапку и несколько раз низко поклонился лейтенанту. Это был кряжистый человек, с простоватым, располагавшим к себе лицом.

— А, дядя Маркел! Ты как сюда попал? — приветливо поздоровался лейтенант Аксенов с пастухом.

— Да вот, товарищ Аксенов, задержали... А за что — убей, не знаю.

— Ну зачем убивать. Ты нам, дядя Маркел, и так все расскажешь, а?

— Да нечего рассказывать, товарищ Аксенов. Чего я знаю, чего вижу. Мое дело пастушье — гляди за скотом, да и все тут...

— Был этой ночью в лесу?

— Был, был, Товарищ Аксенов.

— Зачем? Опять телку искал?

— Искал! Две овцы сбежали. Пригнал стадо, только сел ужинать, а тут вдруг прибегает Игнат Сума и говорит: «Маркел Федорыч, овцы пропали... Овец куда подевал?» Пришлось в лес итти. Думал, засветло найду, да проколобродил всю ночь.

— Нашел овец?

— Нет, товарищ лейтенант. Искал овец, а нашел телку. В кустах около речки. А овцы, может, за границу, как тот бычок, унеслись. Медом их, что ли, чертей, там кормят...

Аксенов недоверчиво посмотрел на старого пастуха и в раздумье заметил:

— Что-то уж очень часто, отец, бегают твои овцы. К реке зачем ходил?

— К реке? Пить захотел.

Аксенов позвал Кокорева.

— Ну, что вы скажете, товарищ Кокорев? Этот человек ночью в реке купался?

— Он!

В тот же день пастуха и разведчика отправили в штаб отряда.

Пастух оказался в прошлом кулаком. Года три тому назад с подложными документами пробрался он к границе, затесался в колхоз.

Странные истории начались в колхозе. Стал убегать из стада скот. Не проходило недели, чтобы какая-нибудь животина не убежала из стада. Хозяева приходили к пастуху, требовали своих овец или телят. Пастух ругался, говорил, что такой чумовой скотины он отродясь не видывал, что он тут ни при чем, разве углядишь за этими овцами. Но все же брал кнут и отправлялся на поиски.