Битая ставка

— Не знаю я их, они мне не представлялись, один из них русский, кажется...

— Бросьте дурака валять, Степанишин. «Кажется...» Говорите точно. У вас прекрасная память.

— Одного немцы называли Остером. А его фамилия Шубин, Шубин Федор Поликарпович. Он русский. Второй — татарин, фамилия Ятаров.

— А скажите, гражданин Степанишин, чем бы вы могли подтвердить, что именно Скворцов привлек вас к сотрудничеству с немецкой разведкой в те годы, а не кто-либо другой?

— Скворцов. Если бы он был здесь, я бы ему это в глаза сказал, чего уж тут...

— Товарищ Коробов, распорядитесь.

Степанишин насторожился, уставился на дверь.

В комнату ввели Селина. Переступив порог, он сел у дверей на табуретку и отдал конвоиру костыли. Поудобнее пристроил запеленатую в гипс ногу. Встретившись глазами со Степанишиным, не подал вида, что узнал его.

— Вы поняли вопрос, гражданин Тальнов? Так вас, кажется, окрестили до войны. Назовите, кто этот гражданин?

— Скворцов Андрей Иннокентьевич. Мы с ним встречались на Урале. Он меня снабдил документами на имя Тальнова и предложил работать на немецкую разведку. Я ему написал об этом клятву. Он мне дал для работы пароль...

— Что-то о фарфоре? — подсказал Васин.

— Да, о фарфоре.

— Врешь, сука! Сам продался и других топишь!— Селин-Скворцов тяжело задышал, казалось, готовый броситься на Тальнова.

— Спокойно! Вы забываетесь, гражданин Селин!— властно остановил его Вагин.— Отвечать только на мои вопросы и с моего разрешения! А вопрос к вам такой: кто же вы, Скворцов или Селин?

— Я Селин...

— Врешь!— выкрикнул Степанишин.

— Прекратите, Степанишин!

— Вам известно, гражданин майор, откуда я прилетел. Сами встречали. Я — Селин, а не Скворцов, и все, что говорит этот арестант, не подтверждаю. Я никогда на Урале не был и его, этого балаболину, не знаю и никогда не видел.

— Вы говорите неправду, Селин-Скворцов. Кстати, вы еще и Падалкиным звались... Подведите его к окну. А Степанишина можно увести.

Тальнов с опаской обошел своего бывшего шефа и в сопровождении красноармейца вышел за дверь. Второй конвоир подал Селину костыли, подвел его к зарешеченному окну, выходящему на внутренний двор. Игнат был готов ко всяким неожиданностям, но этого предположить никак не мог: во дворе не то на верстаке, не то на скамейке сидел его старый знакомый Ян Штемпелевский. Тот самый поляк, что переправлял его в тридцатых годах через границу в «Уральский вояж».

— Узнаете?

— Разрешите сесть?

Селин проковылял к своей табуретке, сел и задумался. Кто же он — Ян? Служит у них или тоже вроде него, Игната?.. А майор выкладывал ему самое сокровенное, что, как казалось Игнату, лежит далеко и никому неведомо.

— Вы эмиссар фашистской разведки по кличке Дупель. В тридцатых годах обитали в шайке белого генерала Шатилова на Балканах, не раз переходили через границу со шпионскими заданиями. До войны подвизались на Урале, вербовали там агентуру, вели подрывную работу против Советской власти в нашей стране, совершали диверсии, убийства. Вы подтверждаете свой «послужной» список?

Селин молчал.

— Ну хорошо! Товарищ Коробов, прикажите пригласить сюда Анисима Григорьевича Мещерякова.

Этот удар был неотвратимым. Арестованный вскочил, сморщился от боли, опершись неосторожно на больную ногу, тут же снова упал на стул.

— Нет! Не надо! Не пускайте его сюда! Я сам по себе, а он сам по себе. Мы с ним никогда не жили дружно, и я не хочу его видеть. Он, шкура, еще тогда был готов утопить меня, когда мы вместе служили.

— Позвольте нам решать, кого сюда приглашать, а кого не приглашать. Потрудитесь, гражданин, как вас и назвать теперь, не знаю, вести себя спокойно. Вы не на белоказачьем круге.

В комнату, опираясь на палочку, вошел Мещеряков.

— Здравствуйте, Анисим Григорьевич! Садитесь, пожалуйста, вот сюда, по эту сторону стола.

— Спасибо, товарищ майор, спасибо!

— Скажите, пожалуйста, Анисим Григорьевич, кто перед вами сидит? Узнаете ли вы этого человека?

Гость, близоруко щурясь, посмотрел и воскликнул :

— Ба! Узнаю, узнаю! Это же братец мой, Игнат!

— Игнатий Григорьевич Мещеряков?— уточнил Васин.

— Да, он.

— Вот уж повезло вам,— продолжал иронически Васин.— Давно ведь не виделись, а?

— С ним? Давненько. Он еще до тридцатого года куда-то скрылся — свое хозяйство распродал, постройки пожег. С тех пор мне о нем ничего не было известно.

— А где его семья?

— Семьи у него в тридцатых годах фактически уже не было: жена умерла еще раньше, а две старшие дочери замуж повыходили и разъехались. Подробностей я не знаю, потому что в те годы мы с ним не очень-то родычались. Да и жили далеко друг от друга, в разных местах, но то, что сказал,— хорошо знаю.

— Что так не по-родственному?

— Да, не очень-то он братался со мной тогда, на широкую ногу жил. Мы в ту войну вместе в казаках у генерала Богаевского служили, за царя-батюшку вместе воевали. Да только я рядовым был, а он есаулом в нашем же эскадроне. Зверем кидался: и зуботычины давал, и плетюганом хлестал за малейшее неповиновение или нерасторопность. Не уважали Игната наши эскадронцы. Затем я по ранению выбыл, а он продолжал воевать. А после гражданской мы поселились в разных местах и особенно не знались — я на отцовский баз не возвращался и не претендовал на него.

— Гражданин Селин, вы подтверждаете показания гражданина Мещерякова?

— Да, подтверждаю. Что уж тут... Я действительно ни Селин и ни Скворцов. Я Мещеряков Игнатий Григорьевич... Братан правду сказал.

— А Падалкин?

— Да, был еще и Падалкиным некоторое время...

— А где сейчас находится ваша младшая дочь Софья?

— Софья? Не знаю. Давно не встречал ее.

— Неужели? А в штабе Вильке? Там, на той стороне?

— В штабе Вильке? Нет, не видел.

— Как же это могло случиться, что вы ее там не видели? А Зана Хасанова? Жена полицая и, как бы это легче выразиться, приживалка господина Вильке? Разве в ней вы не распознали свою дочь?

— А-а-а...— поморщился Игнат,— противно говорить об этом.

— А где старшие дочери?

— Не знаю. С тех пор как я стал на эту дорожку, всех растерял...— и умолк.

Дупель сидел, опершись локтями о колени и опустив голову, наверное, впервые в жизни ощутил всю тяжесть содеянного им за все свои прожитые годы.

— Уведите его!

Васин поднялся из-за стола:

— Ну что же, спасибо вам, Анисим Григорьевич. Извините, что побеспокоили. Мы вас больше задерживать не будем, сейчас отвезем домой,— пожав младшему Мещерякову руку, он проводил его до дверей.

Медленно и трудно перемещалась на восток линия фронта. Озверевший враг поливал русские поля своей нечистой кровью, и все-таки лез, завоевывал себе «жизненное пространство». В ближних тылах, как под угрожающей прорваться плотиной, бойцы невидимого фронта — чекисты не давали противнику возможности ударить в спину обороняющейся Красной Армии. Кроме описанных операций, были у них многие грозовые ночи и дни, были и другие разоренные гнезда, свитые изменниками и предателями кашей Родины.

...Окрашенная буро-зелеными пятнами камуфляжа полуторка-фургон ходко бежала по тряскому большаку. В кабине, рядом с шофером, сидел Коробов. А в кузове разместилась вся группа, участвовавшая в захвате банды «интенданта»: Бодыков, Базарбаев, Доброва. И еще сидели с новенькими ППШ на коленях семеро красноармейцев. Впереди, у самой кабины, холодно поблескивал вороными боками станковый пулемет.

Ольга подремывала в уголке, просыпаясь на дорожных колдобинах, удивляясь сама себе: как это она приучила себя засыпать в самых неподходящих условиях. Но ведь если надо... Если известно, почти наверняка, что предстоит бессонная ночь. И может быть, не одна...