По светлому следу (сб.)

– Согласовано уже, – поспешил заверить его дежурный. – Зеленую улицу обещает она до самого Воеводина. Хороший диспетчер эта Рощина, хотя я ее и в глаза ни разу не видел.

– Увидели бы, так еще и не то бы сказали, – улыбнулся Брежнев, слегка толкнув локтем Сергея.

Доронин метнул на своего помощника недовольный взгляд и решительно заявил:

– Ну, раз с диспетчером все улажено, остается только последний вопрос: когда паровоз можно подавать?

– Минут через пятнадцать, – Ответил дежурный, посмотрев на часы, и, по-военному откозыряв Доронину, ушел.

– Ну, хлопцы, – обратился Сергей к своей бригаде, – срочно поднимайте пары до предела. Времени у нас в обрез.

КВАРТИРАНТ ТЕТИ МАШИ

Весь следующий день майор думал о Гаевом. Кто же он все-таки? Тайный агент или замкнувшийся в себе несчастный человек, потерявший семью?

Капитан Варгин, конечно, может оказаться правым – сведения об одних только паровозах депо Воеводина, доставляющих грузы к фронту, очень важны для гитлеровской военной разведки. Но как Гаевой передает их своему резиденту? С помощью радио? Едва ли. По данным радиоразведки, за последнее время в районе Воеводина и его окрестностей не было засечено ни одной подозрительной радиопередачи. Здесь вообще не работало ни одной рации, кроме тех, что находились в воинских частях.

По наведенным Булавиным справкам, Гаевой и по почте не вел никакой переписки. Не поступало писем и на его имя. Возможность сообщения через связных тоже была исключена – оперативные работники Булавина ни на секунду не упускали его из поля своего зрения. А это было нетрудно, так как, кроме конторы паровозного депо, он никуда не ходил. Не посещал никто и домик старушки, у которой он снимал квартиру. Да и сама старушка, по заверению капитана Варгина, была вполне благонадежной. Оказалась она к тому же теткой Семена Алешина.

Конечно, Гаевой мог придумать какой-нибудь более хитроумный вид связи со своим резидентом или непосредственно с самим управлением разведки и контрразведки при главном штабе германских вооруженных сил. Но может ведь оказаться, что Гаевой и не шпион вовсе…

Раздумывая над этим, майор Булавин устало прохаживался по скрипучим половицам своего кабинета.

А в это время его помощник капитан Варгин вел беседу с Семеном Алешиным.

– Так ты говоришь, что тетушка твоя хорошего мнения о своем квартиранте? – спрашивал он Семена, прогуливаясь с ним в скверике возле железнодорожного клуба.

– Самого наилучшего, – почему-то смущенно проговорил Алешин. – Любезнейшим человеком его считает. Он ей все время разные мелкие услуги оказывает: то дров наколет, то воды принесет. А вчера я узнал, что он даже письма за тетю Машу пишет сестре ее, Глафире Марковне Добряковой, – другой моей тетке, проживающей в нашем областном центре. Тетя Маша рада, конечно, что такой добровольный писец нашелся. Она ведь уже старуха, и зрение у нее неважное, а переписываться большая любительница.

– Так-так, – задумчиво проговорил Варгин, комкая потухшую папиросу. – А ты не поинтересовался, Сеня, диктует она ему или он сам ей письма сочиняет?

– Поинтересовался, – ответил Алешин. – Тетя говорит, что она лишь сообщает ему, о чем хотела бы написать, а Аркадий Илларионович, будучи почти своим человеком в ее доме, пишет остальное уже по своему усмотрению, и это будто бы получается у него куда «душевнее», чем у нее самой.

– А сам он переписывается с кем-нибудь? – снова поинтересовался Варгин.

– Тетя Маша уверяет, что ни с кем – вся семья, его погибла ведь.

– А другая твоя тетя тоже, значит, старушка?

– Еще постарше тети Маши! Но живет она не одна. В доме ее полно разных внучек, племянниц и прочих родичей. Я даже не знаю всех как следует.

– А ты случайно не знаешь, когда тетя Маша Глафире Марковне последнее письмо послала?

– Как раз об этом сегодня разговор зашел, – обрадованно сообщил Семен. – Оказывается, вчера только тетя Маша с Аркадием Илларионовичем какое-то очень чувствительное послание тете Глаше сочинили.

Узнав адрес тети Глаши и поблагодарив Алешина, Варгин поспешил к майору Булавину.

Евгений Андреевич писал в это время письмо жене на Северо-Кавказский фронт.

– Есть что-нибудь новенькое? – с надеждой спросил он капитана.

– Да, кое-что удалось узнать, – проговорил Варгин, торопливо снимая шинель и вешая ее на крючок в нише возле дверей.

Булавин заложил недописанное письмо в книгу и спрятал ее в письменный стол.

– Присаживайтесь, Виктор Ильич, – сказал он капитану, подавая стул.

Варгин присел к столу и, облокотясь на край его, возбужденно стал рассказывать Булавину все, что услышал от Алешина.

– Нет сомнений, товарищ майор, – убежденно заключил он, – что Гаевой ухитряется каким-то образом использовать переписку теток Алешина для шпионских донесений своему резиденту, обосновавшемуся, видимо, где-то у нас в области.

Хотя внутренне Евгений Андреевич уже почти согласился с Варгиным, он, однако, не торопился высказать ему свое согласие. Встав из-за стола, он медленно походил по комнате и остановился у окна.

По улице шли в школу малыши с портфелями, с солдатскими полевыми сумками и просто со связками книг под мышкой. Внимательно всматриваясь в них, Булавин почти так же остро, как вчера у карты с линией фронта, почувствовал вдруг, что и жизнь этих маленьких граждан, и труд их родителей, и эта станция с паровозным депо и крупным железнодорожным поселком – все теперь будет зависеть от его проницательности, от решительности его действий…

Подойдя к телефону, майор набрал номер местного почтового отделения.

– Приветствую вас, Михаил Васильевич, – поздоровался он с начальником почтового отделения Кашириным. – Булавин вас беспокоит. Скажите, пожалуйста, не ушла еще от вас иногородняя почта? Тогда у меня просьба: проверьте, пожалуйста, нет ли среди полученной вами корреспонденции письма на имя Глафиры Марковны Добряковой. Я буду у себя на квартире еще минут пятнадцать – двадцать.

Звонок раздался спустя несколько минут. Булавин нетерпеливо снял трубку.

– Слушаю вас, Михаил Васильевич. Есть, значит, письмо на имя Глафиры Добряковой? Очень хорошо. Срочно пришлите его ко мне.

ДИСПЕТЧЕР АННА РОЩИНА

У диспетчера станции Воеводино Анны Рощиной сегодня был тяжелый день. Почти ни один поезд не удавалось ей провести по графику. То налеты фашистских бомбардировщиков задерживали их в пути, то неисправность вагонов, требующая отцепки, мешала отправиться со станции вовремя, то с локомотивами происходила какая-нибудь задержка. А тут еще на линии был паровоз Сергея Доронина, который вел тяжеловесный поезд, и ему нужно было обеспечить «зеленую улицу».

Анна хорошо знала, что станция Низовье, на которой находилось оборотное паровозное депо, постоянно была забита составами. Рядовой машинист мог взять с этой станции лишь до полутора тысяч тонн груза, а Сергей брал по две тысячи с лишним и этим помогал разгружать станцию, всегда находившуюся под угрозой налета вражеской авиации. А раз уж он брал тяжеловесный поезд, ему нужен был беспрепятственный, свободный путь. Доронин к тому же и не имел возможности останавливаться на многих промежуточных пунктах – на них просто не поместился бы его состав.

То, что делалось Анной для Доронина, шло, конечно, на общую пользу, однако теперь все чаще приходила к Анне мысль, что на транспорте, где все находится в такой сложной взаимозависимости, рекорды одиночек иногда вступают в противоречие с ритмом работы многих участков железной дороги.

Нужно было разобраться в этом и найти какой-то выход, но Анна ничего пока не могла придумать. К тому же сегодня ее беспокоил не один только Сергей Доронин. Сегодня отец ее, Петр Петрович Рощин, впервые вел тяжеловесный поезд, и это одновременно и радовало, и тревожило Анну.