Смерть - дорогое удовольствие

– Чертовски неприятное дело, конечно, но она все о нас узнала. Обо всех нас. Они нашли к ней подход.

– С помощью денег?

– Нет, деньги здесь ни причем, здесь замешан мужчина. – Бирд положил трубку в пепельницу. – Мужчины были ее слабым местом. Жан-Поль ее приручил. Вот почему они не подходят для такого рода работы, благослови их Господь. Мужчины всегда обманщики, а? Девушки позволяют себя вовлечь, а? И все же кто мы такие, чтобы жаловаться, лично я не хотел бы, чтобы они были другими.

Поскольку я не отвечал, Бирд продолжал:

– Поначалу план был сделать из Куана этакого восточного Джека Потрошителя – чтобы дать нам возможность его задержать, поговорить с ним, обсудить, если понадобится. Но планы изменились. С планами такое часто случается, и это доставляет нам кучу хлопот, а?

– Жан-Поль больше не доставит вам никаких хлопот: он мертв.

– Я слышал.

– Вы и это устроили? – спросил я.

– Ну, ну, не злитесь. Я понимаю, что вы чувствуете. Я проворонил это дело, признаю, я планировал провести его быстро, чисто и безболезненно. Но теперь поздно быть сентиментальным или злиться.

– Если вы действительно убили девушку, то как вы выбрались из тюрьмы?

– Все было подготовлено заранее. Помогла французская полиция. Мне дали возможность исчезнуть, поговорить с бельгийцами. Они очень охотно сотрудничают, поэтому помогут и в деле с этим чертовым судном, которое китайские ребята поставили на якорь в трех милях от берега. Вы же понимаете, на законном основании их не достать. Это пиратская радиостанция. Подумайте, что будет, если все выяснится. Такая мысль для меня невыносима.

– Да, понимаю. Что может случиться?

– Теперь все развивается на правительственном уровне, старина. Дело ушло из рук таких типов, как вы и я.

Он подошел к окну, рассматривая грязь и капустные кочерыжки. Белый туман катился по равнине, и его движение напоминало газовую атаку.

– Взгляните на этот свет, – показал Бирд. – Вы только посмотрите на него: он положительно неземной, но, тем не менее, вы можете уловить и запечатлеть его. Разве вы не чувствуете, как до боли хочется схватить кисть?

– Нет, – сказал я.

– Ну, а мне хочется. Художников прежде всего интересует форма. Именно о ней они говорят в первую очередь. Но все дело в том, как падает свет. Я всегда говорю: нет света – нет формы. Свет – единственное, о чем должен беспокоиться художник. Все великие художники об этом знали: Гойя, Эль Греко, Ван Гог. – Он замолчал, повернувшись ко мне спиной и разглядывая туман. Затем с явным удовольствием продолжил: – Или Тернер. Тернер в большей степени, чем другие, возьмите Тернера в любой день… – Теперь он замолк, но смотрел на меня.

Я не задавал ему вопросов, но он и так понимал, что мне хотелось спросить.

– Живопись для меня все, – заявил он. – Если я что-нибудь делаю, то лишь ради того, чтобы заработать достаточно денег и продолжать заниматься живописью. Это пожирает меня. Думаю, вам не понять, что может сделать с человеком искусство.

– По-моему, я уже начинаю понимать, – сказал я.

Бирд внимательно меня разглядывал.

– Рад это слышать, старина. – Он вынул из портфеля коричневый конверт и положил на стол.

– Вы хотите, чтобы я доставил Куана на корабль?

– Да, согласно плану. Куан здесь, и мы хотели бы, чтобы он попал на борт. Дэтт тоже попытается попасть на борт, хорошо бы, чтобы он оказался здесь, но это менее важно. Доставьте Куана в Остенд. Там рандеву с его офицером поддержки – пастором Ченом, ему и передайте Куана.

– А девушка, Мария?

– Дочь Дэтта, внебрачная, работает на два фронта. Одержима мыслью о снятом с ней и Жаном-Полем фильме и делает все, чтобы его заполучить. Дэтт этим воспользуется, помяните мое слово. Он использует Марию, чтобы переправить весь свой хлам.

Бирд разорвал коричневый конверт.

– И вы попытаетесь ей помешать?

– Не я, старина. Эти досье – не моя часть корабля и не ваша тоже. Доставьте Куана в Остенд и забудьте обо всем остальном. Доставьте Куана на корабль, и мы укажем вам, куда удрать.

Он пересчитал бельгийские деньги и дал мне карточку представителя прессы, удостоверение личности, аккредитив и два телефонных номера, чтобы позвонить в случае крайней необходимости.

– Распишитесь здесь, – показал он.

Я расписался на квитанциях.

– Досье – забота Люазо, – счел нужным объяснить Бирд. – Предоставьте все ему. Он хороший парень, этот Люазо.

Бирд, продолжая двигаться, как легковес в первом раунде, собрал квитанции, подул на них и помахал в воздухе, чтобы высушить чернила.

– Вы меня используете в своих целях, Бирд, – сказал я. – Вы прислали ко мне Гудзона со сфабрикованной историей неудачника. Вы не позаботились о том, чтобы меня не продырявили после того, как весь план будет благополучно выполнен.

– Так решил Лондон, – мягко поправил меня Бирд.

– Все восемь миллионов его жителей?

– Так решило руководство, – терпеливо сказал он. – Лично я был против.

– Во всем мире люди против того, что считают плохим, но они его все-таки совершают, потому что вина ляжет не на них – корпоративное решение безлико.

Бирд полуобернулся к окну, чтобы посмотреть на туман.

– Нюрнбергский процесс, в частности, показал, что, на кого бы вы не работали – на фирму «Кока-кола», Бюро наемных убийц или на Генеральный штаб Вермахта, – вы несете ответственность за свои действия.

– Должно быть, я пропустил эту часть процесса, – беззаботно ответил Бирд. Он убрал квитанции в бумажник, взял свои кепку и трубку и пошел к двери.

– Ну, тогда позвольте мне освежить вашу память, – сказал я, когда он поравнялся со мной, хватая его за грудки и легонько постукивая по нему правой рукой, что не причинило ему боли, но подпортило величественный вид.

Он попятился от меня, пригладил пальто и поправил узел галстука, который исчез под воротником рубашки.

Бирд, видимо, убивал много раз. Это оставляет след в глазах, и у Бирда такой след был. Он провел правой рукой по задней части воротника, и я подумал, что он бросит нож или выкинет другой фокус, но он просто поправил свою рубашку.

– Вы слишком циничны, – заключил Бирд. – Мне следовало ожидать, что вы на меня наброситесь. – Он внимательно посмотрел на меня. – Циники – это разочаровавшиеся романтики; они продолжают искать кого-нибудь, кто бы ими восхищался, и никого не могут найти. Вы это перерастете.

– Никак не могу перерасти, – пожаловался я.

Бирд мрачно улыбнулся. Он обследовал кожу в том месте, где его ударила моя рука, он сказал, все еще касаясь пальцами лица:

– Никто из нас не может.

Он кивнул и вышел.

Глава 35

После ухода Бирда я обнаружил, что мне трудно заснуть, но в то же время было слишком уютно, чтобы двигаться. Я лежал и слушал отчетливо доносившийся шум грузовиков, проезжающих через деревню: треск переключения скорости, когда они доезжают до угла, скрип тормозов на перекрестках и восходящие ноты, когда водители, видя, что дорога чиста, набирают скорость, и, наконец, плеск, когда они въезжают в лужу возле знака «Осторожно, дети». Каждые несколько минут с магистрали спускалась новая машина, зловещая сила, которая никогда не останавливалась и казалась чуждой жителям деревни. Я взглянул на часы. Пять тридцать. В отеле было тихо, только дождь легонько стучал в окно. Похоже, ветер стих, но моросящий дождь казался нескончаемым, подобно бегуну на дальние дистанции, который только что обрел второе дыхание… Я долгое время лежал без сна, обдумывая ситуацию. Неожиданно в коридоре послышались тихие шаги. Потом наступила тишина, и затем я увидел, как дверная ручка начала поворачиваться.

– Вы спите? – тихо позвал Куан.

Я подумал о том, не разбудил ли его мой разговор с Бирдом, стенки были такие тонкие. Он вошел.

– Нет ли у вас сигареты? Никак не могу заснуть. Я был внизу, но там никого нет. Машины тоже нет.

Я дал ему пачку «Плейерс». Он достал сигарету и закурил, но, казалось, не спешил уходить.