Хофманн

— С чего это вдруг такой вопрос?

— Если бы ты, как я, читал немецкие газеты, то обратил бы внимание на то, что председатель Социнтернационала Вилли Брандт прибыл на Кубу. А еще недавно у Кастро побывал один американский журналист по фамилии Браун, и эта фамилия — как только я ее снова услышал — естественным образом навела меня на мысль о Кубе. Запутанный у меня ход мыслей, да?

— Это уж точно! Но мне пора. Оставляю тебя наедине с твоими запутанными мыслями. Меня ждут морские слоны!

Оба рассмеялись. Тальков поднялся, хлопнул Курагина по плечу и удалился. Курагин еще некоторое время продолжал сидеть, слушая доносящиеся из курзала звуки музыки. Его мысли кружились вокруг завтрашней встречи Талькова с Бартелосом. В отличие от своего друга он совсем не был уверен, что все пройдет гладко. Интуиция подсказывала ему, что они недооценивают грека, не замечают чего-то важного, недостаточно обеспечили свои тылы. Наверное, я все же слишком стар для такой работы, дай-то Бог, чтобы все обошлось. Потом он обозвал себя сентиментальным идиотом и стал в который раз сосредоточенно обдумывать все необходимые шаги для своей «поездки» в Париж. Сидя в такой позе, с седыми волосами, сильно старившими его, он был похож на самого обычного пенсионера, наслаждавшегося теплым осенним воздухом и слаженной игрой Баден-Баденского оркестра.

Хотя «Роллс-Ройс» в Баден-Бадене явление не такое уж редкое, многие прохожие все же останавливались при виде темно-коричневого «Фантома VI» длиной более шести метров с бежевой крышей или, по крайней мере, смотрели вслед необычному автомобилю, величественно подкатившему к театру на Гетеплатц и остановившемуся с работающим мотором. От дома Пагенхардта, отбрасывавшего длинную тень, отделилась фигура с дипломатом в руках и направилась к «Роллс-Ройсу». Лакей в темной ливрее и такого же цвета фуражке вышел из машины и рывком отворил дверцу за сиденьем водителя. Человек с дипломатом в руках сел в машину, и, после того как лакей снова занял свое место рядом с шофером, лимузин тронулся, направляясь в сторону Ребланда.

Тальков расслабленно откинулся на спинку сиденья, жестом отклонил предложенный Бартелосом бокал шампанского. Когда Тальков вежливо отказался и от других предложенных напитков из автобара, грек, не торопясь, налил шампанского себе.

— Господин профессор, время — деньги. Через несколько минут мы сделаем остановку у одного одинокого дома. Полагаю, что в вашем чемоданчике товар — не бутафория той пленки, что вы передали в Базеле доктору Арму?

Увидев, что Тальков кивнул, грек продолжал.

— Около дома будет стоять человек, он возьмет ваш чемоданчик и проверит содержимое, а мы в это время немного покатаемся. Во время нашей автопрогулки вы дадите мне подробное описание бумаг, предлагаемых вами. После экспертизы, ее проведет мой сотрудник, он мне сюда позвонит и сообщит свою оценку ваших бумаг. Если описание совпадет с вашим, вы сразу же получите деньги. То есть, вы можете выбирать: пять миллионов швейцарских франков в банкнотах и еще пять миллионов в золоте лежат в багажнике машины, упакованные в специальные чемоданы. Мы их можем отвезти в вашу гостиницу или доставить в банк по вашему выбору, как вы хотите, господин профессор. Вы с такой процедурой согласны?

— Да, мы можем сделать именно так. Я предпочел бы отвезти все сразу в банк. Но тому, кто будет проверять микропленки, нужно объяснить, как обращаться с тремя роликами.

Грек кивнул в знак согласия. Скоро они подъехали к небольшому особняку, перед ним стоял приземистый, пухлый человечек в очках без оправы с бледным лицом.

Когда они отъехали, Тальков некоторое время молчал. Заговорив снова, он смотрел прямо перед собой, в то время как грек с любопытством разглядывал его со стороны, как бы пытаясь понять, что происходит у этого человека внутри.

— Прежде всего, я хочу подчеркнуть, что я всего лишь посыльный, передаточное звено. То, что я вам сейчас скажу о содержании документов, базируется на сведениях, сообщенных мне одним советским генералом. Большего я просто не могу вам сказать. Переснятые на микропленку бумаги подразделяются на две группы: военные и политические. Политические состоят из двух завещаний: Сталина и Хрущева. Это дополнения к их завещаниям, они хранились до сих пор в тайне, поскольку о них никто не знал, кроме того самого генерала и теперь вот вас.

За год до своей смерти Сталин передал своему бывшему приближенному, министру внутренних дел Берии, запечатанный сургучом конверт, тот должен был вскрыть его только после его смерти. Берия спрятал конверт в Кремле в замаскированном в стене сейфе. Но сразу после смерти Сталина он был смещен со всех постов и не смог воспользоваться конвертом, так как ему был закрыт доступ в Кремль. В декабре 1953 года его казнили, и он так и не успел никому рассказать о дополнении к завещанию Сталина. Генерал, предлагающий вам эти документы, нашел запечатанное послание, когда в 1967 году занял по долгу службы это помещение и досконально его обследовал. Письмо и его содержание он держал от всех в тайне. Оно было написано Сталиным в 1950 году после визита Мао Цзэдуна и должно было, по идее, быть опубликовано и вступить в силу через год после смерти Сталина. Скрепленный подписями двух вождей, этот документ объявляет законными претензии Советского Союза на часть Маньчжурии — в провинции Хэйлунцзян, — в ней, кстати, находятся нефтяные месторождения Дацин. Граница должна была бы тогда проходить у Ленинского по реке Сунгари до впадения в нее реки Нонни и далее уже вверх по этой реке до Нюньцзяня, оттуда продолжаться по прямой линии до Айгуна, а оттуда вдоль Амура. В качестве компенсации за такую пограничную уступку Советскому Союзу Мао после смерти Сталина официально провозглашался вождем мировой революции. Конечно, этот документ имеет фактически лишь историческую ценность, поскольку Мао Цзэдун после смерти Сталина не смог воспользоваться своей несомненно существующей копией. Политическая ситуация изменилась настолько, что Мао это скорее пошло бы во вред, чем на пользу. Более того, ему приходилось опасаться, как бы документ не всплыл на поверхность в СССР. В этом аспекте он представляет определенную ценность в отношении Китая, но, по правде говоря, ценность не очень большую.

Второе же завещание и сегодня может представить политический интерес. Из своей знаменитой «примирительной» поездки к Тито в 1955 году Хрущев вернулся с документом, он мог его предать гласности только после смерти Тито или же, во всяком случае, он должен был распорядиться о том, чтобы это произошло после смерти Тито, если сам Хрущев умрет раньше. В 1964 году он был отстранен от власти и умер в 1971 году — на девять лет раньше Иосипа Броз Тито. За полгода до своей смерти, в сентябре 1971 года, Хрущев пригласил к себе того самого генерала и доверил ему документ, так как боялся, что его отравят. В мае 1980 года, когда Тито умер, у генерала уже созрел план продать документ, вместо того чтобы сделать его достоянием общественности. Документ гарантировал Югославии после смерти Тито неограниченную поддержку Москвы при завоевании и аннексии Албании. Ради этого будет аннулирована Белградская декларация, и Югославия заключит договор о дружбе и союзнических отношениях с СССР, привязывая себя таким образом еще теснее к Советскому Союзу.

В такой мере эти документы сохранили сегодня свою политическую актуальность, определяющую их подлинную ценность, судить вам как покупателю. Для вас больший интерес представят, вероятно, документы, касающиеся военных вопросов.

— Почему вы так думаете?

Пораженный и явно сбитый с толку вопросом Бартелоса, Тальков искоса испытующе посмотрел на него.

— Мне говорили, что вы, в частности, зарабатываете деньги на поставках военного оборудования и оружия. Мне припоминается, например, один строго секретный документ, содержащий вполне обоснованные подозрения относительно того, что вы приложили руку к катастрофе того самолета — это было 31 июля 1981 года, — на котором летел Омар Торрихос Эррера, и все потому, что он не был достаточно сговорчив, когда ему предложили срочно сместить с поста премьер-министра Панамы своего бывшего сотрудника А. Ройо Санчеса — так написано в документе.