Испытание смертью или Железный филателист

Отто тогда работал техническим чертежником. Все инженеры и архитекторы в Алжире были швейцарцами, говорившими по-английски, по-немецки, по-французски и по-итальянски. А большинство местных арабов говорили только по-французски. И когда Бен Белла решил переименовать улицы и написать их названия арабской вязью, местные жители не смогли их прочитать…

Глава двадцать первая

ФОТОГРАФИИ

Через несколько дней после того, как Отто допрашивали французы, его привели в кабинет Глоя, где за столом сидел генерал Бродерик с каменным лицом, а глаза Глоя, стоявшего за его спиной, победно сияли.

— Вы думаете, что если ничего не сказали английской, германской, итальянской и французской разведкам, то ничего не скажете и нам? — усталым голосом спросил Бродерик.

— Я рассказал уже все, что мог, господин полковник, а мне по-прежнему не дают нормально спать, нормально есть и нормально курить, — не менее усталым голосом ответил Отто.

У него было больше оснований для усталости, чем у Бродерика.

— По-настоящему вас еще никто не пытал. Вижу, вы совсем не дорожите своим здоровьем! Посмотрите, на кого вы похожи! И подумайте, сколько протянете? — напомнил Бродерик почти с жалостью.

— Думаю, что протяну не долго, и потому снова требую вызвать консула Германии, — вздохнул Отто.

Он давно не видел свое лицо в зеркале, но понимал, что выглядит так же, как и чувствует себя. Руки и ноги похудели настолько, что болтались в наручниках и кандалах, когда его водили из камеры на допрос и в пыточную.

Бродерик открыл папку и положил перед Отто фотографию его покойной жены:

— Посмотрите, вам знакома эта женщина?

— Нет, не знакома, — ответил Отто ровным голосом, хотя внутри у него все сжалось.

Это фото он делал сам, когда дети были маленькими. Он очень любил это фото, жена смеялась на нем, чуть прищурив глаза, и отводила рукой волосы с виска… Но как оно попало сюда?

Бродерик усмехнулся, убрал фото жены, точно так же положил перед Отто его фотографию в молодости в знакомом костюме, на знакомом фоне и деланно усталым голосом спросил:

— Может быть, вы не знаете и этого мужчину?

Отто посмотрел на фотографию и мгновенно, так что Бродерик не успел среагировать, перевернул ее. На обороте фото была подпись «А. М. Kozlov». Бродерик хотел опередить его, но не успел и заорал:

— Полковник Глой, почему арестованный не в наручниках?

— Но вы сами приказали… — развел руками Глой.

— Вы идиот, Глой! — еще громче заорал Бродерик и треснул кулаком по столу так, как, видимо, хотел бы треснуть по физиономии Отто или Глоя.

После этого вскочил, прошелся по кабинету, приблизился к Отто, наклонился и с ненавистью заглянул в глаза:

— Ну, что вы скажете теперь? Молчать дальше нет смысла!

— Согласен, — кивнул Отто. — Я — советский офицер, советский разведчик Алексей Козлов. Это вы как-то узнали, но больше не узнаете ничего, что бы вы со мной ни делали.

И превратился в Алексея Козлова, о чем долгие годы не давал себе права даже подумать.

— Вы нас недооцениваете, господин Козлов! Для нас это дело чести! — Бродерик посмотрел на него, как альпинист на вершину, которую решил покорить, чего бы ему это ни стоило, и закричал: — Охрана! Увести!

Было понятно, что они с Глоем безумно обрадовались, но при этом растерялись так сильно, что не понимали, как допрашивать дальше.

Алексей семенил по коридору, гремя кандалами, получая тычки от охранников, и думал, что теперь будет полегче. Он по крайней мере сможет быть самим собой… если еще не забыл, как это делается.

Стать самим собой в подобной ситуации было важно потому, что из всех инструментов восстановления у него оставалась только память. Готовя в нелегалы, его учили многому, в том числе и тому, что лучшей психотерапией является восстановление в памяти эпизодов собственной биографии и выстраивания их по порядку.

Но откуда у Бродерика и Глоя его фотография в молодости? Откуда известно, что он Алексей Козлов? Ведь у него не было ни одного прокола!

Он детально помнит, как приехал в Камерино, как пил мятный ликер и болтал с неграмотным Антонио, влюбленным в «русскую Татьяну» из кинофильма «Из России с любовью».

Как дошел до развалин церкви, сфотографировал их, пошел внутрь, присел на груду кирпичей, вытряхнул из ботинка камешек, протянул руку вниз, ощутил шероховатость камня и гладкость маленького контейнера с шифровкой. Поставить камеру, способную зафиксировать его руку, тянущуюся под кирпичи, нереально.

Тогда, выйдя из церкви, он обошел церковный двор сзади, достал из кармана кусочек мела и сделал внизу стены метку, после чего выбросил мел. Этого тоже не мог видеть никто, вокруг не было ни души, а метка не выделялась среди трещин стены.

Шифровку он уничтожил по инструкции. Задание предполагало поиск иголки в стоге сена. И он решил начать с Малави, потому что в Блантайре все белые были сконцентрированы в одном месте, и пропускать их через фильтр беседы было проще, чем в ЮАР.

Тиана оказалась седьмой, отреагировавшей на наживку разговора о ядерном оружии. То, что она была женщиной, облегчало задачу — Алексей умел влюбить в себя женщину. Но то, что она была вдовой после катастрофы, усложняло задачу, потому что Алексей не знал, что делать после того, как влюбил ее в себя.

По типу Тиана была хрупкой и трогательной, а ему нравились более витальные женщины. Алексея раздражало, что, пройдя через горнило западной феминисткой революции, она вернулась на родину кисейной барышней.

Наверное, из-за сходства имен невольно сравнивал ее с покойной женой Татьяной, фотография которой загадочным образом оказалась у разведки ЮАР. Татьяна, конечно, была профессионально подготовленной разведчицей-нелегалкой, но и до подготовки она была иной по сути. Не просто «коня на скаку остановит», а человеком, отвечающим за свою судьбу и судьбу близких до последнего вздоха, не домашней курицей, вешающейся на мужчину вместе со своими проблемами. Кроме того, Тиана была отвратительной расисткой, а Алексей ненавидел расистов.

Итак, знакомство с Тианой, ее дернувшееся лицо посреди беседы о ядерной бомбе задолго до дня, когда в клуб ворвались повстанцы. Потом Алексей, точнее, Отто, швырнул ее за барную стойку и закрыл собственным телом.

Приковать ее внимание к себе между первым и вторым было делом техники, тем более что Тиана выглядела, как женщина «на охоте», и реагировала на любой восхищенный взгляд. Такие женщины теряют голову после двух букетов и двух часов выслушивания их болтовни с сочувствующим лицом.

Алкоголик Уго? Но он никак не мог распознать в Отто разведчика и настолько навязчиво хвастался ратными подвигами, что мог быть кем угодно, кроме осведомителя. Да и денежная работа у Отто была нужна ему позарез.

Старый Джон? Ни в коем случае. Джон полюбил Отто, как сына, и был в ужасе от его ареста. Дружба с Джоном началась после того, как в рассуждениях о филателии тот намекнул, что в прошлом был связан с секретными службами.

Фотография мужа Тианы, наблюдающего вместе с коллегой ядерный гриб, согнутая пополам. Почему ее оставили при обыске? Элементарно: обыскивающим было не по чину знать, что именно они ищут, им велели забрать подозрительные бумаги и документы. А кому придет в голову, что человек повесит главный секретный документ на стене в гостиной?

И нет в этом никакого сумасшествия, ведь ядерные испытания в Пелиндабе стали звездными часами Гидона Крамера, и с его стороны было совершенно естественно вывесить фотографию с них напротив «Расщепления атома» Сальвадора Дали, чтобы утереть сюрреалисту нос.

В тот вечер, когда Тиана встретила Отто в распахнутом халате, а походу на джазовый концерт помешал приступ головной боли, пришлось дать ей две таблетки снотворного, чтобы, вернувшись с букетом, переснять фото со стены. А заодно и все фотки Гидона со дня рождения в семейном альбоме.

Отто знал свойства этого снотворного препарата — двумя таблетками можно было повалить спать слона. Тиана не могла ничего видеть и слышать, а камер в доме не было, Отто проверил.