Испытание смертью или Железный филателист

— Но Британское королевство не заключало договора о том, что будет защищать вас в южноафриканской тюрьме, когда вы попадетесь по статье о терроризме!

После этого допроса Отто отволокли в камеру и вернули на несколько дней в прежний режим: завтрак, кабинет Глоя, избиение, ведро воды, крик из динамика и сержант с охранниками каждый час.

В ожидании очередного допроса Отто стоял в кабинете Глоя со снятыми наручниками и кандалами, когда в кабинет вместе с хозяином вошли трое мужчин, недомолвками выяснявших отношения на английском. По выговору Отто понял, что они немцы.

Однако, наткнувшись глазами на портрет Гитлера, с подробно выписанными усиками, гости умолкли и переглянулись.

— Прошу. — Глой сделал вид, что не заметил недоумения, показал на приготовленные стулья и встал у окна.

Двое сели рядом за его стол, а третий сбоку.

Сидящий сбоку откашлялся, предложил Отто сесть на стул и представился консулом.

— Почему вы еще не решили вопрос о моем незаконном аресте? — спросил Отто, пытаясь добавить в голос металла, сил на который не было.

— Видите ли, господин Шмидт, — замямлил консул. — Вы арестованы на территории ЮАР по такой суровой статье, что здешние законы не позволяют мне защищать вас.

— За каким чертом Германии консулы, которые не защищают своих граждан? — наступал Отто.

— Перейдем к допросу, — перебил один из мужчин за столом. — Господин Отто Шмидт, сколько лет вы прожили в Алжире?

— Около двадцати.

— Вы познакомились с покойной женой в Алжире?

— Да.

— Почему вы вернулись в Германию?

— Когда жена забеременела, ей стало тяжело переносить местный климат. Она ведь немка, хотя и долго жила в Африке. Сначала я один приехал в Штутгарт искать работу по специальности технического чертежника. Но не нашел и согласился работать чернорабочим в химчистке гостиницы «Хилтон». Мне обещали платить, как квалифицированному рабочему, и перевести в этот статус, если буду добросовестно трудиться. Я таскал тюки с грязной одеждой, чтобы содержать семью. Быстро стал руководителем подразделения и вызвал супругу к себе.

— Почему вы заключили брак только в Германии, а не сделали этого в Алжире?

— Ну ведь это так понятно! Мы хотели, чтобы все было как у наших родителей до войны.

— Из материалов дела видно, что вы не рассказали Тиане Крамер, что у вас дети-погодки. Почему вы скрыли это?

— Не хотел травмировать бездетную женщину.

— Где сейчас ваши дети?

— По вашему выговору и манере вести беседу, я понял, что вы из Bundesnachrichtendienst. Значит, вы лучше знаете ответ на этот вопрос.

— Откуда бы мы ни были, вы должны ответить на вопрос.

— В полиции Германии открыто уголовное дело о похищении моих детей, оно передано в Интерпол.

— У вас есть подозрения о том, кто мог это сделать?

— У меня нет подозрений, у меня есть совершенно точная уверенность, что это сделала теща, считающая меня виновником смерти жены. Сотрудники пансионата дали полицейским показания, что детей забрала бабушка. Последняя информация, пришедшая мне в Рим, была о том, что, возможно, она увезла их в Австралию.

— И это главная причина, по которой вы все время ездите по чужим странам?

— Если бы вы не задали вопроса о детях, я бы ответил, что этого требует мой бизнес. Но раз вы все знаете, надо ли объяснять, насколько трудно жить на родине, где умерла твоя жена, откуда украли твоих детей?

— Вы можете назвать точный возраст детей?

— Конечно. У них всего одиннадцать месяцев разницы. Сын родился в январе 1965 года, а дочка — в декабре 1965 года. Но уже в Мюнхене, а не в Штутгарте. Мне предложили в Мюнхене более престижную работу в той же системе, в химчистке гостиницы «Хилтон».

— Как вы оказались в Бельгии?

— Фирма перевела меня работать в бельгийское отделение наших прачечных. А жене предложили работу преподавателя в школе для детей сотрудников НАТО. У нас было две большие зарплаты, и мы сняли отличную квартиру недалеко от Гранд-плас.

— Сколько лет было детям, когда их похитили?

— Сыну было пять лет, дочке — четыре года.

— Как вам удалось превратиться из чернорабочего в представителя компании?

— Вы же знаете, мы, немцы, плохо относимся к случайностям. А это главное качество в работе химчистки. Клиенту не важно, что у вас не получилось вывести пятно или сломалась машина, ему важно получить чистый костюм вовремя. Я, например, не понимаю, как восточные немцы ездят на «трабантах». Это какой-то вечно ломающийся миксер на колесиках. Но многие считают это машиной… Так и с химчисткой, основное правило работы которой — надежность.

— Полагаете, этого было достаточно?

— Конечно, нет. Плюс к этому у меня установились хорошие связи с фирмами, выпускавшими материалы для химчисток, — химикаты, машины. После двадцати лет жизни в Алжире мой французский был свободным. Чтобы иметь выгодные командировки, я стал учить английский. Итальянский пришлось выучить потому, что штаб-квартира компании была в Риме. Но я полюбил его, хотя мне предложили стать представителем во всех странах мира, кроме самой Италии.

— Зачем в таком случае вы учили итальянский?

— После французского выучить его было легко.

— Вас направляли в Африку только потому, что вы знали иностранные языки?

— Меня направляли в Африку потому, что европейцы боятся быть съеденными львами или аборигенами. А меня после Алжира довольно трудно напугать.

— Почему вы не говорили всего этого сотрудникам разведки ЮАР?

— Как можно разговаривать с людьми, которые вас постоянно пытают? — спросил Отто, глядя в глаза допрашивающему.

Когда Отто увели, полковник Глой начал ходить по собственному кабинету из угла в угол. Консул сидел, опустив глаза в пол.

Человек, который вел допрос, с раздражением сказал Глою:

— Вы можете иметь любое мнение, но этот человек — гражданин Германии Отто Шмидт. В его деле есть фотографии с женой, с детьми. Все, что он говорит о своей работе в химчистках, совпадает с нашей информацией.

— И вас не настораживает история со смертью жены и похищением детей?

— Меня все настораживает, но у меня нет ни одного документа, на основании которого его можно обвинять в терроризме. Поэтому я работаю в германской разведке, а не в вашей! — отчеканил немец.

— Но ведь именно ваша БНД сделала так, чтобы его арестовали мы, потому что со своими вшивыми свободами и орущими правозащитниками вы не могли бы пытать его у себя! — ухмыльнулся Глой. — Вы могли взять его на Тайване, или после Тайваня в Лиссабоне, или в Мадриде, или в Осло!

— На каком языке он разговаривал с представителем британской разведки? — увел тему в сторону немец.

— На великолепном английском, — поднял вверх палец Глой.

— Господин полковник, как представитель Ведомства по охране конституции ФРГ, я вынужден заявить протест по поводу применения пыток к гражданину нашей страны, — осторожно встрял прежде молчавший гость, и консул активно закивал в его поддержку.

— Вы хотите получить от него информацию нашими руками и не запачкать перчаток? — снова ухмыльнулся Глой. — Я даю вам неделю для его допросов и посмотрю, с каким результатом вы уедете отсюда без пыток!

— Мы уедем отсюда с прекрасным результатом. Всю неделю мои сотрудники не тронут его пальцем и будут допрашивать круглосуточно, — ответил сотрудник БНД. — Но только не в этом кабинете. Я — немец, и мне здесь неуютно. — И кивнул на портрет Гитлера.

— Не волнуйтесь, в нашем учреждении достаточно кабинетов. Найдем на любой вкус, — пообещал Глой.

И немцы круглосуточно допрашивали Отто ровно неделю, но он уже не понимал, как устроено время. Все плыло у него перед глазами, он то переставал видеть, то переставал слышать, то переставал чувствовать тело, то забывал собственное имя. И даже иногда разговаривал про себя с призраком Чаки, являвшимся поддержать его.

Глава двадцатая

ДОПРОС ИТАЛЬЯНЦАМИ И ФРАНЦУЗАМИ

Потом его ненадолго оставили в покое, если полуголодное существование и постоянные крики в камере можно назвать покоем. Но Отто так измотался, что уже почти не слышал криков и не чувствовал голода.