Приключение в Сьерра-Леоне

Ливанец взял с бюро ключ и направился к одной из деревянных панелей. Он отодвинул ее, и за ней обнаружился огромный сейф. Он легко открыл его, не давая заглянуть внутрь. Затем очень спокойно сообщил:

— У меня здесь больше двух миллионов долларов. И бриллианты, которые стоят в три раза дороже. Берите это и уходите.

В этот момент раздались сильные удары в дверь и чей-то голос крикнул:

— Господин Лабаки, отдел уголовного розыска предупрежден! Они сейчас приедут.

В глазах ливанца мелькнула радость, но это было его единственной реакцией. Билл Ходжес, в нерешительности, больше не двигался. Малко почувствовал, что ситуация меняется не в его пользу. Он пришел не для того, чтобы совершить ограбление, а чтобы захватить террористов. Он чувствовал, что ливанец воспрял духом и старается выиграть время. Самое большее через полчаса резиденция будет окружена, и Малко окажется в безвыходном положении.

Карим Лабаки настаивал нарочито тихим голосом:

— Берите эти доллары и убирайтесь. Я вас провожу к выходу. Это досадное недоразумение... Я не знаю никаких террористов.

Малко шагнул к сейфу и положил руку на тяжелую дверцу. Черты лица Карима Лабаки незаметно разгладились.

— Вы умный человек, — сказал он.

В Ливане с помощью денег можно было урегулировать любой конфликт... Умирают только дураки. Малко пристально посмотрел на него своими золотистыми глазами, холодными, как смерть, и изо всех сил захлопнул дверцу.

Прищемив ливанцу руку.

Глава 17

От вопля ливанца задрожали стекла. Дверца сейфа весила, должно быть, килограммов двести. Правая рука была зажата между стальными створками; задыхаясь от боли, он осторожно потянул дверцу левой рукой и высвободил другую руку. Его взгляд упал на раздавленные пальцы, уже начавшие распухать.

Карим Лабаки, пошатываясь, дошел до кресла и рухнул в него. Белый как мел, он посмотрел на свою руку, дернулся как от икоты, глаза его закатились, и он обмяк на сиденье, опустив голову на грудь.

Он потерял сознание.

Бамбе смотрела на него, охваченная ужасом. Удары в дверь возобновились с удвоенной силой. Секретарь крикнул через створку:

— Мерзавцы! Что вы с ним делаете?

Карим Лабаки застонал, слегка выпрямился, закричал от боли, повернулся, и его вырвало на лежавший у него под ногами голубой персидский ковер стоимостью в десять миллионов франков. Зубы у него стучали. Он не мог выговорить ни слова, в его глазах стояли слезы. Ирландец наблюдал за ним с недоброй улыбкой. Малко подошел к Лабаки, и тот завопил:

— Не трогайте меня!

Его раздавленная рука становилась фиолетовой, все лопнувшие сосуды превратились в огромную гематому.

Его красивый белый купальный халат был испачкан рвотой, и от него дурно пахло.

— Господин Лабаки, — уточнил Малко, — я сюда пришел не за деньгами. Мне нужны два человека, которых вы укрываете: Набиль Муссауи и Мансур Кадар. Немедленно.

Кариму Лабаки удалось левой рукой вытереть выступившие от боли слезы, и он посмотрел на Малко. Он снова обрел твердость.

— Я не знаю, о ком вы говорите, — сказал он.

Их взгляды скрестились. Малко увидел, как напряглись мышцы челюсти ливанца от усилий, прилагаемых им, чтобы сдерживаться.

Удары в дверь, охраняемую Биллом Ходжесом, не прекращались. Это не могло продолжаться вечно. Возможно, уже было слишком поздно пытаться захватить террористов. Поскольку ливанец хранил молчание, Малко схватил его левой рукой за кисть раненой руки и прижал ее к бюро. Карим Лабаки завизжал, как резаный.

Правой рукой Малко взял тяжелое пресс-папье в виде лягушки ил малахита и потряс им над почерневшими пальцами с перебитыми суставами.

— Я буду дробить вам кости до тех пор, пока вы не заговорите, — сказал он ледяным тоном.

Этого, конечно, не было в кодексе самураев. Но о двух-трех сотнях людей, подрывающих себя вместе с самолетом, там тоже ничего не говорилось.

Ливанец вцепился в Малко здоровой рукой, пытаясь оттолкнуть его.

— Остановитесь! Их уже нет здесь.

— Где они?

— Уехали.

— Куда? Когда?

Ливанец снова замолчал. Малко слегка надавил малахитовой лягушкой на уже страшно вздувшиеся пальцы. Карим Лабаки испустил душераздирающий крик.

— На вертоле... Только что...

Только этого не хватало! Если бы он об этом знал, одной очереди из винтовки по вертолету было бы достаточно, чтобы разрешить эту проблему.

— Куда они направились? — спросил он.

— Туда, где их ждут пода-пода, близ Лунги.

— А потом? Они тайно покинут страну?

— Не знаю... Не думаю.

Карим Лабаки не знал о признаниях Форуджи, касающихся намерений обоих шиитских террористов. Тридцати шести часов, даже по грунтовым дорогам, им бы вполне хватило, чтобы добраться до Абиджана. Перейти границу Берега Слоновой Кости было проще в пода-пода, чем самолетом. Но если бы они смогли побольше узнать об этом...

Малахитовая лягушка нажала на раздробленные пальцы, вызвав новые вопли ливанца, на которые из-за двери откликнулись проклятиями на арабском языке. Чей-то голос истерически завизжал:

— Отпустите господина Лабаки! Негодяи!

Тот, побледнев, смотрел на свою руку, придавленную малахитовым пресс-папье. Пот струился по его мертвенно-бледному лицу. Малко решил, что он уже был не в состоянии лгать. Он снова спросил ливанца, куда они направлялись, и тот прошептал:

— Не знаю, клянусь вам, они мне не говорили... Я их только приютил у себя.

У Малко не было времени проверять. Обнаружить двух террористов в центре Африки было не просто, даже если было известно, куда они направляются, как в данном случае. Нужно было знать кое-что еще.

— У них есть сьерра-леонские паспорта?

— Да, — на одном дыхании подтвердил ливанец.

— На какие имена?

Мышцы нижней челюсти Лабаки напряглись так, что под кожей выступили желваки, как будто он сам себя удерживал от ответа. Не колеблясь, Малко надавил на малахитовую лягушку. Эта информация была жизненно важной. Эдди Коннолли погиб из-за того, что пытался раздобыть ее.

Внезапно изо рта ливанца вырвался душераздирающий крик, слившийся с грохотом сильного взрыва снаружи. Дверь разлетелась в щепки от небольшого заряда, подложенного под створки с другой стороны. Малко разглядел в дыму людей в форме и палестинцев. Билл Ходжес обернулся со стремительностью кобры... С необыкновенной скоростью он сделал из своей винтовки восемь выстрелов. Послышались крики, началась суматоха, и сквозь развороченную дверь Малко заметил лежавшее поперек мраморного холла окровавленное тело.

Остальные попрятались.

Но ситуация становилась невыносимой. Чей-то голос с сильным арабским акцентом крикнул:

— Бросьте оружие! Сдавайтесь!

Дикий Билл лихорадочно перезаряжал винтовку. С озабоченным лицом он подошел к Малко.

— Надо удирать. Я знаю этих тупоголовых негров, они будут бить всех без разбора...

Малко посмотрел на мертвенно-бледное лицо ливанца. Несмотря на боль в руке, он немного пришел в себя. Из него уже ничего не вытянешь. Теперь надо было спасать свою шкуру.

— Мы уходим, — сообщил он Лабаки. — Не пытайтесь удрать, иначе я убью вас. Билл, дайте мне винтовку и займитесь им.

Они обменялись оружием. Билл Ходжес с недоброй улыбкой приставил дуло «кольта-45» к шее ливанца, заломив ему здоровую руку за спину. Малко подошел к двери. Прислонившись к стене, он крикнул:

— Сейчас мы выйдем вместе с мистером Лабаки. Освободите холл. При первом же выстреле он получит пулю в голову.

Никакого ответа. Он обернулся к ливанцу.

— Подтвердите им. По-английски и по-арабски...

Ливанец прочистил горло и выполнил требование Малко, добавив в заключение еще и фразу по-креольски. Ему хотелось спасти свою шкуру... В холле возникла суматоха. Малко подождал несколько мгновений и первым проскользнул туда, держа ружье в руках. Никого, кроме одного убитого палестинца и следов крови повсюду.