Кремлевское письмо

Он в волнении потер рукой лоб.

— Не дразни Рудольфа, — вмешался инструктор. — Мы все знаем, что ему пришлось пережить. Нельзя же отвечать за всех, с кем приходится встречаться.

Все с этим согласились и извинились перед Рудольфом.

— Я все же сомневаюсь, что это один и тот же человек. Я говорю о предателе Илье Полякове, — уточнил Рудольф. — Тот, о котором меня допрашивали, не был женат.

Фокусник обратил внимание на то, как Рудольф произнес его имя — «Илья». Разговор перешел на литературу, заговорили о современных советских писателях.

— Говорю вам, Осип Мандельштам — наш современный величайший поэт, — упрямо настаивал один из гостей.

— А почему он не пишет ничего нового? Согласен, в тридцатые годы это был один из лучших поэтов. А что он с тех пор написал?

— Величайшую русскую поэзию.

— А вы сами читали? — спросил приятель Фокусника с благоговением.

— Конечно, читал. Бессмысленно спрашивать, почему его не публикуют. Кто знает, почему чиновники одно разрешают, а другое запрещают. Но Мандельштам дойдет до читателя. Как Бабель, если официально не напечатают, выпустит «Самиздат».

Когда начали обсуждать недавнюю публикацию Кафки «Penal Coloms», Фокусник заметил, что Рудольф потерял интерес к разговору. Он, казалось, задумался о чем-то. Отчаяние явно читалось на его лице. Он облизнул губы, в волнении снял и вновь надел очки. Наконец, извинился и вышел. Фокусник нашел его на кухне. Рудольф сидел и плакал.

— Я могу помочь? — спросил Фокусник.

— Ответьте мне на один вопрос. Почему всех действительно хороших людей надо оболгать и уничтожить? Почему, почему, почему?

На следующий вечер в ветвях дерева напротив дома Коснова Роун и Би Эй установили автоматическую фотокамеру. Утром они забрали ее и проявили пленку. На ней ничего не было. На следующую ночь они установили две камеры, тот же итог. Добавили еще одну камеру. На этот раз получили четыре кадра. На первом виднелся затылок женщины, стоящей у окна на втором этаже. У нее были светлые волосы, спина обнажена. На втором — та же женщина в профиль, она явно сердилась — на щеке просматривалась то ли слеза, то ли капля воды. На третьем — мужская спина. На последнем — опять та же женщина, только теперь она смеялась, откинув голову назад. Роун узнал ее. «Милая Элис» представил ее как Эрику Бек Полякову.

В тот же день Би Эй с Михаилом сходили в магазин радиотоваров, якобы выполнить заказ, полученный Би Эй на рынке. Они купили три радиоприемника и телевизор. Когда Михаил отвернулся, Би Эй сунула в карман несколько транзисторов и еще каких-то мелких радиодеталей.

Четыре дня спустя, вечером, когда шел сильный дождь, Би Эй перебралась на косновскую крышу с крыши соседнего дома. Она спустила веревку и скользнула по ней вниз головой, пока не поравнялась с окном спальни. В комнате никого не было. Она опустила верхнюю раму так, чтобы можно было просунуть руки. Затем, взявшись рукой за тросточку для открывания штор, собрала все кольца на карнизе в одну сторону. Потом достала из куртки точную копию тросточки и безошибочным движением пропустила ее через собранные вместе кольца, сняла со скобы старую тросточку и заменила ее новой. Поправила ее, развернув отверстиями для микрофонов в сторону спальни. Затем бесшумно подняла и закрыла раму и ловкими движениями поднялась по веревке на крышу.

Ханис сообщил, что дела идут хорошо. Девочки поверили мадам Софи, увидев новых клиентов, и буквально засыпали ее просьбами о работе. Ханис отбирал только самых красивых, которые уже не могли без наркотиков.

Уорд тоже постепенно обзаводился клиентами. Молодая семейная пара, оба инженеры, стали его постоянными покупателями. Они были готовы на все, лишь бы получать героин бесперебойно. Уорд начал подумывать о привлечении их к сбыту, чтобы таким образом хоть немного освободить себя.

Роун теперь почти не выходил из квартиры Поткина. Если он не выслушивал сообщения, то сидел около радиоприемника в ожидании новостей из косновского дома. Первые два дня полковника и его молодой жены дома не было, или, возможно, они пользовались другой спальней. Когда прошло пять дней и не раздалось ни звука, Роун сказал Би Эй о том, что, возможно придется сменить еще пару тросточек. Но как раз, когда Би Эй отправилась выяснять обстановку, приемник, наконец, ожил.

— Ты же говорил, мы будем там две недели. Что случилось? Мы вернулись всего через четыре дня, — произнес женский голос.

— Дорогая, это не зависит от меня, — ответил мужчина.

— «Не зависит от тебя», только это и слышу. Разве ты не начальник? Разве не ты приказываешь?

— Случилось нечто непредвиденное.

— У тебя всегда «непредвиденное». Что теперь?

— Ты же знаешь, я не могу говорить об этом.

— Зачем ты тогда женился на мне? Мог бы спать со мной и так, мое отношение тебя не волнует. Зачем было жениться на мне, если ты не хочешь делиться со мной? — возмущалась женщина.

— Уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь, что есть вещи, которые не обсуждают даже с женой.

— Откуда мне знать?

— Я уверен, Поляков с тобой свои дела не обсуждал.

— Ты уверен, да?

— Ты сама сказала.

— Я соврала.

— Тогда или сейчас?

— Тогда. — Женщина рассмеялась. — У тебя опять глупый вид. Ты мне не веришь, да? А Поляков мне доверял.

— Что он говорил?

— Много чего. Поедем куда-нибудь потанцуем, тогда скажу.

— Эрика, что он говорил?

— Поедем куда-нибудь потанцевать, и еще мне хочется твоих «сигареток».

— Эрика!

— Иди ко мне, давай займемся любовью вверх ногами. Теперь это все твое официально. Ну, как оно выглядит вверх ногами? Я именно этим была знаменита в борделях Берлина.

Роун услышал, как хлопнула дверь. Женщина расхохоталась. Затем послышались рыдания.

26

Званый ужин

— Я не хочу ужинать с людьми, которых даже не знаю, — протестовала Эрика, когда они ехали по Новинскому бульвару.

— Мне тоже не хочется, честно говоря, — признался Коснов.

— Почему тогда не потанцевать где-нибудь? Ты же обещал на прошлой неделе?

— Если освободимся рано — обязательно.

— Русские никогда рано не встают из-за стола. Они жрут и жрут. Вы едите как свиньи.

— Хватит на сегодня, — угрожающе оборвал Коснов и схватил Эрику за руку, до боли сжав ее. — И не забудь, дорогая, свою историю. Ты должна говорить то, что я тебе сказал.

— Скажу, скажу. Только отпусти, мне больно.

— Если ты сегодня понравишься, тебя примут остальные, и тогда мы чаще сможем вместе бывать в гостях, ходить в ресторан. Тебе ведь этого хочется?

— Поверю, когда увижу, — недовольно ответила Эрика. — Кто такой Бретович, что мы должны бежать к телефону, когда он звонит?

— Бреснович. Алексей Бреснович. Повтори.

— Не забуду.

— Я сказал, повтори.

— Алексей Бреснович. Доволен?

— Помни это имя и не пей много.

— Если ты меня стесняешься, зачем женился на мне?

— Я люблю тебя.

— Ты еще пожалеешь об этом.

— Пусть это будет не сегодня, — холодно заметил Коснов. Эрике стало не по себе.

— А кто этот Бреснович?

— Очень могущественный человек.

— Твой начальник?

— Косвенным образом.

— Тогда я пересплю с ним, чтобы тебя повысили.

Коснов не сдержался и сильно ударил ее по щеке. Эрика приняла пощечину очень спокойно. Она лишь улыбнулась мужу и поправила прическу.

За столом было семеро: во главе стола сам Бреснович, его дочь с мужем, Коснов с Эрикой, Григорий Казар, высокопоставленный кремлевский чиновник, с женой.

Бреснович предложил тост за молодоженов. Эрика сидела справа от него, Коснов — слева.

— Вы действительно красивы, как о вас говорят, — сказал Бреснович.

— Спасибо.

— Вы правда были агентом полковника в Германии? — полюбопытствовала жена Казара.

— Да.

— Наверное, это очень опасно для женщины? — продолжила она.