Испытание смертью или Железный филателист

— Руки и ноги, — щелкнул пальцами полковник.

Охранники пихнули Отто на стул. Один запер наручники на руках, другой завинтил кандалы на короткой цепи на щиколотках.

— Я не смогу так ходить, — обратился Отто к Глою. — Верните мне сигареты.

— А тут недалеко, — усмехнулся Глой. — В камеру его!

И охрана поволокла Отто по обшарпанным коридорам. Цепь позволяла идти только маленькими шажками, это было сложно и унизительно. Так семенят японские и китайские красавицы, которым в детстве уродуют ноги.

Отто видел этих несчастных в Азии с богатыми мужьями, и каждый раз ужасался тому, что красивого эти мужья находят в изуродованных стопах? Женщины покачивались при ходьбе и неуверенно делали крохотные шажки, чтобы не упасть. Сейчас Отто передвигался той же походкой.

Охранники остановились возле одной из дверей, отперли ее и толкнули Отто так, что он влетел внутрь камеры и грохнулся на бетонный пол, еле успев сгруппироваться. Один из охранников нагнулся, отпер и снял наручники и кандалы.

Дверь захлопнулась. Отто огляделся в темноте. Немного света проникало в окно, немного — в глазок на двери. Камера была просторной одиночкой. На единственных нарах лежали матрас и одеяло.

Подушки и постельного белья не было. Но был туалет. Воспользовавшись им, Отто отметил, что спускаемая вода сливается очень долго — минут семь.

В высоком зарешеченном окошке светлело. И Отто стал прикидывать, сколько же сейчас времени. Причаливали к берегу перед ужином, потом долго ехали в Преторию, потом он сидел в комнате для допросов в одних трусах…

Арестовывать его приехал аж генерал контрразведки, а полковник-следователь был вызван в тюрьму ночью. Видимо, они считают Отто акулой терроризма. Хозяин химчисточной фирмы, когда узнает, будет смеяться до колик.

Надо было ему внимательнее прислушиваться к словам старого Джона и покойного Уго, когда они подчеркивали:

— Пойми, это ЮАР! Здесь может случиться все, что угодно!

Очень хотелось курить. Отто лег на нары и долго не знал, как положить щеку на сальный и вонючий от чужого пота матрас. Положил под щеку ладонь, которую можно было вымыть в раковине.

Матрас оказался жестким и пах так, что Отто подташнивало. К тому же очень хотелось есть, его ведь арестовали как раз перед долгожданной запеченной рыбой. Со злостью подумал о том, что чертов консул дрыхнет сейчас на шелковых простынях, обняв свою фрау.

И завтра Отто непременно выскажет ему, что, получая солидную зарплату из налогов западных немцев, он обязан решать их проблемы в любое время суток. Ведь ни для кого не секрет, что в стране апартеида с иностранцем могут сделать все, что угодно, и консула предупреждали об этом, назначая в ЮАР.

Отто попробовал задремать, но тут раздался женский крик, от которого он подскочил с матраса, как ошпаренный кипятком. За первым раздалась целая серия новых криков, стонов и хрипов пытаемой женщины. Отто заметался по камере, но понял, что звуки идут не из-за стены, а из спрятанного под потолком динамика.

Он начал бить кулаками в дверь, но никто на это не отреагировал. Снова лег под эту вынимающую душу какофонию и, забыв об антисанитарности одеяла, намотал его на голову, чтобы приглушить крики с магнитофонной пленки.

— Спать! — велел он себе. — Надо уснуть, завтра придет консул и вытащит из этого ада!

Но какое там «спать»? Женщина кричала и кричала, и приспособиться к этой психической атаке было невозможно. Отто заставил себя расслабить каждую мышцу, каждый кусочек тела, каждую клеточку. И начал напевать детское:

В этой грязной, душной камере-одиночке, доверху налитой отчаянным женским криком, трудно было придумать что-нибудь более нелепое, чем распевание песенки про елочку. Но так становилось легче. Даже показалось, что скоро получится отгородиться ею от крика и подремать.

Но через некоторое время динамик смолк так же внезапно, как и включился, в двери повернулся ключ, и в камеру вошел сержант с двумя охранниками.

— Встать! — заорал сержант, недовольно глядя на то, как Отто нехотя сполз с матраса и принял вертикальное положение. — Проверка. Все нормально?

Отто посмотрел на него с интересом и спросил:

— В каком смысле?

— В смысле комфорта, — безразлично уточнил сержант. — Жалобы есть?

— Я хочу спать, — сказал Отто и показал глазами на потолок, скорее машинально, чем рассчитывая на помощь. — Пожалуйста, отключите это! Это не дает мне спать.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил сержант у одного из охранников без тени насмешки, скорее по долгу службы.

— Ничего не слышу, господин сержант! — замотал головой охранник тоже без тени насмешки и тоже по долгу службы.

— И я ничего. Мы зайдем с проверкой через час.

Они вышли, дверь заскрежетала ключом. И на Отто снова обрушился водопад криков и стонов из динамика. Он снова начал искать тишину, заматывал голову одеялом, засовывал ее под вонючий матрас, но эффекта не было.

Потом воткнул в уши свернутые в спираль ободки рукавов робы, сверху замотал голову одеялом, а на него положил матрас. Его уже не волновал запах матраса, он готов был спрятаться от женского крика хоть в выгребную яму.

Спать все равно не получалось. Он снова вспомнил о ногах японских и китайских женщин. И удивился, что задумался об этом только сейчас, когда самому пришлось преодолеть путь от комнаты допроса до камеры походкой красавицы с изуродованными стопами.

Отто поражали глубина и изящество японской и китайской миниатюры. Изображенные женщины, как правило, демонстрировали ступни, похожие на обглоданные обрубки. И он относился к этому как к экзотическому лирическому образу.

На лекциях по искусствоведению рассказывали об истории бинтования женских ног, и Отто с его энциклопедической памятью мог хоть сейчас повторить содержание.

Моду на это насилие над женщинами завел в Китае император Ли Юя. Он построил золотой помост в форме лотоса, инкрустированный драгоценными камнями, на котором танцевала его наложница с крохотными изуродованными ступнями, бинтуемыми с детства шелковыми шарфами.

Семенящая походка считалась эротичной, а уродливые стопы были сексуальным фетишем. Постоянная боль при ходьбе и напряжение мышц из-за отсутствия нормальной опоры на ступню приводили к резкому сужению влагалища. И потому нищие семьи с детства бинтовали девочкам ноги, чтобы продать их в наложницы богатым извращенцам.

Один китайский аристократ даже описал любовные игры, главная роль в которых отводилась изуродованным женским ступням, и составил каталог из шестидесяти видов уродования ног, носящих поэтические названия «новая луна», «гармоничная радуга», «побег бамбука».

Самая востребованная форма калечения называлась «золотой лотос» и подразумевала ступню длиной десять сантиметров. В одних районах Китая пальцы ног для этого сжимали и ограничивали рост ноги, а в других для получения «золотых лотосов» пальцы ломали в пятилетием возрасте, подгибали к подошве и затягивали бинтами.