Кремлевское письмо

— Нельзя ли ближе к делу?

— Я-то думал, что я — по делу. Не надо быть сверхсообразительным, чтобы понять, что мы в Москве, как в ловушке. Ребята соберут информацию. А что с ней дальше делать? Напечатать ее на машинке мы не можем, у нас нет машинки. Записать на пленку не можем — нет магнитофона, на бумагу не запишешь — могут найти. Знаешь, что мы сделаем, племянничек? Мы расскажем все тебе. Ты будешь хранителем информации.

— Иначе говоря, из меня делают почетного клерка?

— Я бы сказал не так. Скорее, компьютер о двух ногах.

— Все плохо, — вздохнула мадам Софи. Она откинула со стареющего лба крашенные хной завитки и отпила из чашечки чай. Ее пышные формы облегал ярко-синий бархатный халат, отделанный золотой тесьмой несколько военного вида. На ногах у нее были золотого цвета домашние туфли, оставляющие открытыми толстые пальцы с ногтями, выкрашенными голубым лаком.

— У меня осталась только одна девушка, вот эта самая, — она показала Ханису на девушку в красном выцветшем халате. — Будь я мужчиной, я бы приплатила ей, чтобы она не ложилась со мной, а не наоборот. Никакой культуры, любви не осталось, нежность ушла. Но хуже всего то, что девочкам приходится работать на фабриках по десять часов. Когда они приходят сюда и ложатся с мужчинами, романтичности в них не больше, чем в банке с селедкой. А как Дмитрий?

— Его повесили, — ответил Ханис.

— О Господи! — вскрикнула мадам Софи. — Он присылал мне таких девочек! А каких клиентов! В прошлом, конечно, в светлом прошлом. Он умер достойно?

— Им пришлось повесить его дважды, прежде чем он умер.

— Вот как, — с гордостью сказала мадам Софи.

— Первый раз плохо затянули веревку. Старик Дмитрий был очень худой. Он просто выскользнул из петли и приземлился на ноги.

— Боже мой, он не ушибся?

— Не очень. Он сам встал и поднялся на виселицу снова.

— А потом, потом вы его видели?

— Да.

— Как он выглядел — вытянутый, безжизненный?

— Намного лучше, чем можно было бы ожидать. На лице легкий румянец, нос немного ободрался, когда он выскользнул из петли, но в целом он выглядел намного лучше, чем когда мы виделись в последний раз.

— Моложе?

— Лет на пятнадцать.

— Понятно, — мадам Софи облегченно вздохнула. — А за что его повесили?

— Да ничего особенного. Так, для порядка.

— Бедняжка. А перед смертью он не просил мне что-нибудь передать?

— Он только и говорил о вас. Он сказал мне: «Будешь когда-нибудь в Москве, загляни к моей Грушеньке».

— Грушеньке? Но я не Грушенька.

— Он много читал в тюрьме и обычно называл вас Грушенькой или Соней. А один раз назвал даже Ирмой.

— Так и сказал?

— Так и сказал, — уверенно ответил Ханис. — Он сказал: «Будешь в Москве, загляни к моей Грушеньке, передай ей мою долю».

— Какую долю?

— Его дела.

— Какого дела?

— Старик Дмитрий был моим партнером, правда не очень разговорчивым. Его доля была небольшая, но он стал богат. Вот это для вас, — Ханис протянул ей две тысячи рублей. — Это первая часть. Остальное я передам, когда возвращусь из Праги.

Мадам Софи дрожала всем телом, считая деньги.

— А что у вас за дело? — наконец с трудом спросила она.

— Такое же как у вас.

— Проститутки?

— Ночные бабочки, — поправил ее Ханис. — Самое благородное занятие. К тому же и самое прибыльное.

— А я и не знала, что в Праге сняли запреты.

— Не сняли. Там еще трудней, чем в Москве.

— А как же вы работаете? Откуда берете девочек? Где находите богатых клиентов?

— Ах, дорогая Грушенька, я могу вас так называть, вы не против?

— Конечно.

— Все дело в исследовании рынка.

— Не понимаю.

— Я иду к клиентам. Посольства, американцы, англичане, японцы.

— Но за ними же следят.

— Ну, всегда можно что-нибудь придумать.

Мадам Софи согласно кивнула.

— А в Москву что вас привело? По-моему, вы сказали, это деловая поездка?

— Совершенно верно. В том числе и ради вас. Ну, и другие дела тоже.

— Может, я могу чем-нибудь помочь?

— А что вас интересует?

— Я всегда не прочь подзаработать.

Ханис колебался.

— Я всегда работал один.

— А Дмитрий? — тут же напомнила мадам Софи.

— Дмитрий, конечно… — Ханис задумался.

— Нет, ничего не выйдет. — Он посмотрел в умоляющие глаза мадам. — А впрочем, почему нет? Вы могли бы найти мне пять красивых девушек?

— Работать на вас?

— Естественно.

— Это трудно. Они все сейчас сами по себе работают. На улицах или в такси. Удобства ушли в прошлое. Теперь они все делают сами.

— Скажите, что работа гарантирована. Мы им таких клиентов найдем, о которых они даже не мечтают. Лучше даже десять девушек. В Праге у нас вначале были такие же сложности. Мы с ними справились. Нашли девушек, которые балуются травкой.

— Это же грех! — ужаснулась мадам.

— Но очень удобно, — грубо оборвал Ханис. — Дешевле, и девочки уже полностью мои. Здесь можно достать наркотики?

— Очень трудно. Я не хочу с этим связываться.

— Скажите, где достать.

— У «Китая» есть, только я с ним ничего общего иметь не хочу. Говорят, у него лучший товар, но я его на пушечный выстрел не подпущу к своей квартире.

— А вы не могли бы свести меня с ним? Конечно, он не будет знать, что мы в деле вместе.

— Это можно.

— А девочек, которые балуются наркотиками, найдете?

— Найду, — вздохнула мадам. — Обычно это самые красивые, бедняжки.

— Когда я их увижу?

— Некоторых уже завтра вечером. — Голос мадам зазвучал твердо, взгляд стал холодным и деловым.

22

Слабое место

— Поляков всегда имел дело с дерьмом, — рассказывал Уорд Роуну по дороге домой, на квартиру Поткина. — Он всегда находил слабое место и через него проникал, куда нужно. Он первый учуял, что Москва начала гнить. Странная это штука — разложение общества. Оно всегда пропорционально процветанию и спокойствию. Во время войны или депрессии общество в порядке. Покончите со страхом и нищетой, начинаются Содом и Гоморра. Может, люди просто не знают как время убить. А может мы способны только мозги друг другу вышибать?

Уорд перестал философствовать и перешел к делу.

— Во всяком случае, когда Поляков заявил, что Москва начинает разлагаться сверху, он был совершенно прав.

— Так вот кого мы ищем, — понял Роун.

— Да, мы идем по его следу. Аппетит все время растет. Потребности и привязанности меняются. Мужчины обычно предают друг друга по доброй воле, а не по принуждению. Мне сдается, что Поляков на своего человека наткнулся, когда ползал в дерьме, а не молился в церкви. Он может быть наркоман или гомик, или у него просто личный интерес. Но он точно сидит в Кремле. Интересно знать, кто он и что он делал в дерьме.

— Значит, нас интересует дерьмо?

— Да. Меня и наняли, чтобы я набрал соответствующую команду. На воскресном пикнике им делать нечего.

— Ты набрал людей?

— Верно. Разбойник разработал операцию, а подбор людей был на мне.

— У Полякова ушло почти девять лет, чтобы выйти на Кремль, — отметил Роун. — Почему ты думаешь, что мы найдем этого человека быстрее, если вообще найдем?

— Он действовал в одиночку, — спокойно ответил Уорд, — а нас пятеро, да ты еще. Перечница был, если так можно выразиться, врачом общего профиля в этом Содоме, а мы привезли целую группу специалистов.

— А если мы не нащупаем слабое место и не сможем выйти на контакт?

— Тогда поищем в другом месте.

— На это уйдет не меньше года.

— А у тебя, что, свои планы?

Солнце уже садилось, когда они возвращались по улице Горького, этой московской Пятой авеню или Пикадилли. Машин на этой широкой улице было мало. В основном «Победы» и «ЗИМы». Было людно. В магазинах толпились покупатели. Роун обратил внимание, что особенно много народа было в кафе-мороженых и книжных магазинах.