Невидимые бои

— Вы миня теперь куда? — от страха он стал говорить по-русски значительно хуже, чем всегда.

— Туда же, — на превосходном английском языке ответил ему майор Кривонос, — куда мы доставляем всех людей, нарушающих законы гостеприимства нашей страны.

К машине Уотсон шел, подняв воротник, избегая любопытных взоров посетителей кладбища. Проходя мимо церкви, на минуту остановился, перекрестился. Затем снова зашагал навстречу неприятнейшим событиям.

«Черт возьми, как все это кончилось. И где? На кладбище! Символично!» — думал Уотсон.

Адольф покидает Москву

Купец — Жеромский сразу же после ареста попросил, чтобы во время обыска кот Адольф был передан сперва соседям, а затем — его бывшей жене Софье Матвеевне Михайловой. Пожалуй, Адольф и был единственным персонажем всей истории, оказавшим серьезное сопротивление. Он выл и орал, не желая покидать теплый диван.

Немало неприятных дней — даже недель — пришлось пережить и Софье Матвеевне. Арестованная по подозрению в шпионаже, она уверяла следствие: бывший муж пытался выведать у нее научные секреты ее нынешнего мужа, чтобы «реалистичнее» написать свой роман из жизни ученых. За иноземное барахло она, оказывается, платила — и немало — профессорскими деньгами: верный себе, Боб рвал, где мог.

У следствия и суда были все основания сомневаться в искренности, раскаяния 38-летней женщины. Поскольку она лишь пыталась стать соучастницей преступления, которое, к счастью, не удалось, она не была приговорена к тюремному заключению. Однако Москву ей пришлось покинуть. Надолго. С Софьей Матвеевной отправился в места весьма отдаленные и закутанный в старый свитер Адольф, потерявший — теперь уже навсегда — московскую прописку. На месте Софье Матвеевне пришлось вспомнить свою старую специальность фельдшерицы. Ей даже были рады в местной больнице.

Профессор Михайлов пережил несколько тяжелых минут, выступая на суде свидетелем. Суд проявил к нему должное внимание, сведя опрос свидетеля к необходимому минимуму. Первое время он пересылал Софье Матвеевне приличную сумму — ее хватало и для нее, и на говяжью печенку для Адольфа. Впрочем, необходимость в этом вскоре отпала: Адольф, явно переоценивший на новом месте свои возможности, оказался недостаточно проворным, и его разорвали местные собаки. Вскоре после этого Софи — Сафо — в который раз! — вышла замуж.

Профессор так и не появлялся на своей старой квартире. Он не уезжал тогда из Москвы в командировку и лишь перебрался, по совету чекистов, на новую, менее обширную, но более удобную и современную квартиру, чтобы избегнуть далеко не супружеского внимания Софьи Матвеевны. После ареста Софьи Матвеевны к нему переехала и преданная душа — Анна Ефимовна. Она ведет сейчас несложное спартанское хозяйство профессора.

День знаменательных происшествий на Ваганьковском кладбище ознаменовался в отделе полковника Борисова и другим приятным событием. Вечером волейбольная команда управления (капитан — майор Кривонос) играла с большим подъемом, можно даже сказать, вдохновенно. С большим счетом разгромила она сборную другого братского управления. Кривонос — он был в ударе — играл виртуозно. Впрочем, неизвестно, чему больше аплодировали болельщики Комитета государственной безопасности — игре команды или дневному успеху ее капитана и его партнеров и коллег. Теперь, когда операция была завершена, о ней узнали все.

В Вашингтоне, в уродливом здании «типографии государственного департамента» — под этой вывеской скрывалось в «Туманном дне» Центральное разведывательное управление, — царило нечто, весьма напоминающее траур. Начальник отдела Р-2 Бутч Стаймастер, вызванный к Аллену Даллесу, директору ЦРУ, для объяснений по поводу «провала на кладбище», только руками развел:

— Я же предупреждал его, что Москва — это не Париж и не Берлин…

А через несколько дней генерал снова вызвал к себе полковника Борисова.

— Послушайте, Николай Михайлович, — невозмутимо начал он, поднимая на полковника свои густые мохнатые брови. — Тут вот поступил сигнал. Англичанам и, видимо, через них американцам становятся известными кое-какие данные о постановке у нас, в Союзе, некоторых научных работ. Надо будет…

Внимательно слушал полковник генерала. Начиналось новое важное дело. Развертывался новый раунд борьбы с хитрым, опасным и изворотливым противником.

ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ

Карты на стол

В предчувствия, особенно дурные, лондонский коммерсант Элмер Тилл старался не верить. Тем не менее беспокойство охватило этого в меру современного, в меру консервативного британца, когда на столе задребезжал телефон. В трубке раздался голос Винифред — секретаря директора фирмы «Кресси», в которой Тилл служил коммивояжером.

— Мистер Тэнклесс хочет тебя видеть, Элли. Сейчас. Немедленно.

Винифред добавила еще несколько довольно интимных слов, смысл которых был понятен только ей и Элмеру. Кроликом — «банни» — Винифред называла его с того самого вечера, когда он допоздна задержался в конторе, а она спустилась к нему, чтобы напечатать какую-то «мемо» [6].

Поднимаясь в лифте, Тилл мысленно перебирал последние данные о реализации продукции. Дела в его экспортном отделе шли неплохо. Но он чувствовал себя не совсем уверенно. Начинала заметно сказываться западногерманская конкуренция, и Элмеру приходилось не раз выступать с предложениями о новых льготах и скидках для клиентов. А совет директоров не любит не только такие предложения, но и их авторов.

Пройдя мимо упруго выпрямившейся на стуле Винифред, одетой в пронзительные фиолетовые цвета, и улыбнувшись ей, Элмер вошел в кабинет.

Тэнклесс беззвучно шагал по толстому — от стены до стены — ковру. Его лицо было покрыто мелкой рябью улыбки. Слабо коснулся он холодной кистью мясистой руки Элмера. Голый шар черепа был обрамлен желтоватой сединой. Из-за восковых ушей она торчала редкими острыми пучками.

«Птица-секретарь», — невольно подумал Элмер. В прошлое воскресенье он видел ее в Лондонском зоопарке, гуляя с сыном.

Сравнение помогло Элмеру улыбнуться директору. Мысленно он выверял улыбку, изгоняя из нее всякое подобие иронии. Улыбка должна была быть открытой, почтительной и в то же время сочувственной. Тэнклесс страдал язвой желудка, но скрывал мучительную болезнь, не желая уходить в отставку.

Ровно через десять секунд Элмер окончательно понял, что опасаться ему нечего. Он изобразил на лице самую боевую из тех улыбок, которые не раз тщательно репетировал дома перед зеркалом.

— Рад, рад, Элмер, — отрывисто бросил Тэнклесс. — Вы умеете ладить с клиентами. Последняя ваша операция с этими, как их…

— Вычислителями, — подсказал Тилл.

— Ну вот, эта сделка оказалась на редкость удачной.

Элмер смиренно промычал, что для обожаемой фирмы он готов трудиться день и ночь. Мнение мистера Тэнклесса для него весьма лестно. Оно обязывает его еще больше…

Когда Тилл поднял взор от затейливого рисунка старомодного хоросана, кожа на лице Тэнклесса была туго натянута.

— Знаю, знаю, Элмер. Вы преданный работник. Но сейчас у меня к вам есть особое дело… Познакомьтесь с мистером Партли. Он отвечает за безопасность нашей фирмы.

Человечек в обвисшем, словно снятом с чужого плеча, костюме, сидевший до этого на диване, встал, протянул руку. Ладонь была холодной и влажной, что, по мнению знатоков, свидетельствует о слабости характера.

— Рад вас видеть, мистер Тилл, — механически повторял Партли. Тилл понял: собеседник не молод, а его нервная система неуравновешенна. Выражение лица у него было то просительное, то подозрительное, то угрожающее.

Беспокойство, испытываемое Тиллом, нарастало.

— Мы призваны охранять не только технические секреты фирмы, мистер Тилл, — начал Партли без предисловий. — Наше дело — безопасность в самом широком смысле. Понимаете? Самом широком.