Рукопись из Тибета (СИ)

Перевязав добычу лианой, главарь сунул мне половину, после чего мы вернулись на берег.

Там Кайман ловко расколол четыре плода (пахли они не ахти) и вручил каждому.

Похожая на пирожное сердцевина напоминала заварной крем, была такой же сладкой и отличалась нежнейшим вкусом.

Я быстро расправился с деликатесом, вождь протянул мне свою половину: «на, возьми, обрыдло. Мне бы хлебца». Совсем, как в известном фильме.

Затем, сполоснув липкие руки с лицами, мы продолжили путешествие, и я попросил вождя продолжить сагу о необычном племени.

— Пираха живут в моногамных браках, но ровно до тех пор, пока это устраивает обоих, — прищурился он на солнце.

— Если муж плохо охотится и не может прокормить семью, жена ищет себе другого мужчину. Когда же жена не ловит рыбу, не выращивает в огородике овощи и не ходит с собаками в лес добывать мелкую дичь, то муж, с точки зрения пираха, имеет полное право ее бросить.

Особенно если та перестала быть молоденькой и сексапильной.

Каждый имеет право делать то, что ему хочется, причем никакие стыд и вина не нависают над головами детей природы.

Даже маленьких детей тут не ругают и не стыдят. Им могут сообщить, что хватать угли из костра глупо, играющего на берегу ребенка придержат, чтобы тот не упал в нее, но бранить и воспитывать пираха не умеют.

Иногда это уважение к чужим правам принимает пугающие европейца формы. Если грудной младенец не берет материнскую грудь — значит, никто не будет кормить его насильно: ребенку виднее, почему он не ест. Вмешиваться не стоит.

Когда женщина, ушедшая к реке рожать, не может разрешиться и третьи сутки оглашает воплями лес — значит, она не хочет этого делать, а желает умереть. Незачем соваться туда и отговаривать ее от этого.

Разве что муж может пойти поговорить с ней — вдруг у него найдутся веские аргументы.

Пираха знают, что они, как и все живое — дети леса.

Вот есть обезьяны, есть ягуары, а есть пираха. Лес полон тайн… даже нет, лес — это вселенная, лишенная законов, логики и упорядоченности.

И большую часть того, что там, в лесу, происходит, они не могут увидеть, как крокодил, сидя в реке, не может видеть, что булькает в котелке, поставленном на огонь перед хижиной, лишь запах донесется до его ноздрей. Не больше.

В лесу, по верованию племени, обитает множество духов. Например, туда уходят все мертвые и ведут там загадочный образ жизни, который и не стоит пытаться понять. Лично меня поражает, насколько пираха — жители сельвы, опасаются ее.

Однажды там потерялся пожилой охотник, и племя нашло его на третий день буквально ополоумевшим от ужаса.

«Понятно, — говорили пираха, — лес посмеялся над охотником как следует».

Но страх пираха — это не страх европейца. Когда мы боимся, нам плохо.

Они же считают страх просто очень сильным чувством, не лишенным определенного очарования. Можно сказать, что они любят бояться.

«Пойду в лес, немного побоюсь и добуду еды», — с улыбкой говорит охотник, вешая на плечо свой длинный лук. Однажды, проснувшись утром, я увидел, что вся деревня столпилась на берегу.

Оказалось, туда пришел какой-то знакомый дух, желавший о чем-то предупредить пираха, вот они и вышли с ним поболтать.

Выйдя на пляж, я обнаружил, что толпа, стояла вокруг пустого места и испуганно, но оживленно с этим самым местом беседовала.

На слова «Но там же ничего нет, я там ничего не вижу!» мне ответили, что бледнолицему и не положено видеть, так как дух пришел именно к пираха.

А если лесу нужен будет Кайман, вот тогда к нему будет прислан персональный дух в виде мини-самолета или моторной лодки — по их убеждению с белыми обычно бывает именно так.

И вообще, чего это я так беспокоюсь о духах? Ведь белый человек сам пришел сюда из призрачного мира — неужели все забыл о своей прошлой жизни?

Наверное, тебе Этьен, уже понятно, что все вышеперечисленное делают моих соплеменников почти невозможным объектом для просветительской работы.

Идея единого бога, например, буксует среди них по той причине, что с понятием «один» пираха, как я уже говорил, не дружат, а слова «бог» в их словаре нет.

Сообщения о том, что их кто-то создал, тоже воспринимаются пираха недоуменно.

Надо же, такой большой и неглупый вроде мужчина, а не знает, как делаются люди.

Создать человека, по их убеждению, очень легко: нужно засунуть свою хаху в женскую дырочку, и он появится оттуда в свое время.

Так как слова «образ», «концепция», «программа» и «идея» отнюдь не значатся в лексиконе моих подданных, я пытался выкручиваться как мог.

«А кто поместил его в хаху?»

Пираха переглядываются и высказываются в том духе, что сегодня слишком жарко и Кайману, похоже, напекло голову.

«Вы знаете, что будет, когда вы умрете?»

— Знаем, — отвечают мудрецы. — Вот мы не очень знаем, что происходит с нами до того, а с мертвыми все в порядке. Тусуются себе в лесу, да в ус не дуют!

История Иисуса Христа в переводе на их язык тоже выглядит не слишком убедительно.

Понятия «век», «время» и «история» для пираха пустой звук. Слушая про очень доброго человека, которого люди злые прибили к дереву гвоздями, пираха спрашивают меня, видел ли я это сам. Нет?

Видел ли Кайман человека, который видел этого Христа? Тоже нет?

Тогда как он может знать, что там было?

Короче, друг француз, пять лет жизни с этими ребятами не прошли для меня даром: теперь я убежденный атеист.

Живя среди этих маленьких, полуголодных, никогда не спящих, никуда не спешащих, постоянно смеющихся и не знающих ни греха, ни веры людей, я пришел к выводу, что человек куда более сложное существо, чем учит Библия, а религия не делает нас ни лучше, ни счастливее.

Пираха — самый счастливый народ на Земле, Лишь спустя годы я понял, что это нам нужно учиться у них, а не наоборот. Как считаем мы — люди цивилизации.

На этом Кайман закончил свой рассказ, после чего мы долго молчали. Слушая, как под лодкой журчит вода и наблюдая мироздание.

Когда солнце коснулось вершин леса на дальних плато, и жара немного спала, за очередным поворотом реки, на берегу возникла обширная деревня на сваях.

— Ну, вот мы и дома, — сказал вождь, как только лодка подошла к причалу — Ребята, суши весла!

Глава 5. Среди детей природы

Наше появление в деревне было воспринято с воодушевлением.

Из домов тут же высыпала целая толпа аборигенов в сопровождении собак, с интересом взирающих на белого человека.

Когда мы сошли на землю, Кайман поднял руку, приветствуя соплеменников, а затем толкнул речь. Поочередно указывая на небо, меня и реку.

— У-у-у… — прошелестело по рядам, и индейцы стали перешептываться.

Далее вождь пафосно закончил ее на высокой ноте, вслед за чем похлопал меня по плечу, а потом ткнул пальцем в лодку.

Кокои с Ораха тут же извлекли оттуда оставшуюся часть черепахи (мяса было еще довольно много), плоды дуриана и эмбрионов, что вызвало у присутствующих крики восторга.

После этого в окружении подданных Каймана, под тявканье собак, мы двинулись в деревню.

Ее дома, как я уже отмечал, стояли на сваях, были деревянными и крыты перистыми листьями пальм, что выглядело довольно экзотично.

Хижина вождя была в центре, отличалась несколько большими размерами, у нее нас встретили две молодые девицы.

— Знакомься, — мои жены Елиау и Тайяна, — представил их Кайман. Те, опустив глаза, игриво захихикали.

После чего мы вошли в прохладу дома, состоящего из крытой террасы и двух комнат.

На террасе лежали искусно плетеные циновки, и стоял какой-то вырубленный из дерева, ярко раскрашенный истукан; в первой комнате был каменный очаг и различная, стоявшая на полках утварь, во второй виднелись три гамака, а на стене висела двустволка с патронташем.

— Плоды цивилизации? — кивнул я на оружие.

— Ну да, — заявил Кайман. — Проникает понемногу.

Затем мы расположились на свежем воздухе, усевшись друг против друга на циновки, и одна из жен принесла две половинки кокосового ореха с каким-то золотистым напитком.