Джеймс Бонд: Официальная биография агента 007 (ЛП)

Я написал восемнадцати из них. Шестеро ответили, сказав, что помнят такого. Равнодушного к учёбе, но физически сильного, тёмноволосого и довольно буйного. Друзей у него не было, и он никого не боялся. О его домашней жизни и о его родственниках никакой информации не было. «У меня было подозрение, — писал один из респондентов, — что мальчик пережил какую-то семейную потерю. Я не знаю подробностей, но судя по душевному состоянию парня, было похоже, что всё обстояло именно так».

Читатели книг Флеминга, конечно, помнят факты из некролога о Джеймсе Бонде, предположительного составленного М., в романе «Живёшь лишь дважды». Согласно этому некрологу, карьера Джеймса Бонда в Итоне была «кратка и непримечательна».

Ни в одном из писем не была указана причина, по которой Джеймс Бонд покинул Итон (которая по версии М. была «проблемой с гувернанткой одного из учащихся»). Но были две другие интересные параллели.

Согласно М., родители Бонда погибли, совершая восхождение в Альпы, и мальчику тогда было всего одиннадцать лет. Также в некрологе было отмечено, что парень был атлетического сложения и склонным к уединению.

Конечно, всё это могло быть лишь совпадением, но всё же весьма странным. И я решил проверить данные некролога. Согласно им, после проблем в Итоне, провинившийся Бонд был переведён в Феттес, в школу, в которой учился его отец. Естественно, я написал секретарше той школы письмо с просьбой дать мне какую-либо информацию о Бонде — мальчике, который, возможно поступил в их школу в 1936-ом. Но прежде чем я получил ответ, прибыло другое письмо, которое изменило всё. В большом коричневом конверте со штампом венской почты было короткое официальное сообщение от австрийского адвоката. В нём говорилось, что его клиент фрейлейн Кюнцлер, проживающая по адресу Фридрих-плац, 27, скончалась от болезни три недели назад. Разбираясь с её документами, он обнаружил записку о том, что в мой адрес необходимо было выслать некую фотографию. Фотография прилагалась. Это был увеличенный чёрно-белый снимок туристов на фоне гор. Одним из туристов была симпатичная молодая блондинка, а рядом с ней стоял человек, в котором я без труда узнал Яна Флеминга. По другую сторону от девушки был высокий симпатичный темноволосый парень, лет восемнадцати-девятнадцати. Все трое выглядели очень серьёзными. Я повернул фотографию. «Это единственное фото, которое я смогла найти, — было указано на обороте. — Писем я так и не нашла, но эти два человека и есть Джеймс и Ян в Кицбюэле в 1938-ом. Девушка — это я, хотя сейчас вы вряд ли признаете в ней меня».

Бедная мисс Кюнцлер…

Итак, если молодым парнем действительно являлся Джеймс Бонд, то женщина говорила правду. Тогда что же случилось с ним в 1938-ом? Как долго использовал его Флеминг в качестве персонажа для своих романов?

Не дожидаясь известия из Феттеса, я решил навести справки у друзей Флеминга, проживающих в Кицбюэле. Однако вскоре мне позвонил человек, назвавшийся Хопкинсом. Судя по тону — полицейский. Он уже слышал, что я навожу справки об одном человеке. Не могли бы мы с ним встретиться и обсудить это за ленчем? Например, в Национальном либеральном клубе на Уайтхолл Плэйс.

Мистер Хопкинс оказался необычным либералом: крупным, лысым, и с пышными бровями — таким увидел я его, когда он ожидал меня в фойе клуба возле бюста Гладстона* /

/премьер-министр Великобритании в XIX веке

— Я из Министерства обороны, — сказал Хопкинс, прихлёбывая поданный ему коричневый виндзорский суп. — Вы должны немедленно прекратить все свои поиски.

— Это почему же? — спросил я.

— Поскольку они противоречат национальным интересам.

— В каком смысле?

— Если я говорю вам, что противоречат, значит это так.

— А если я этого не сделаю?

— Тогда мы применим по отношению к вам закон о государственной тайне.

Даже так.

После коричневого виндзорского супа нам подали пастуший пирог — запеканку из мяса и картофельного пюре — очевидно, любимое либералами блюдо; питательное, но не очень располагающее к разговору. Я попытался выяснить у Хопкинса, кто конкретно стоит за ним, но так и не получил ответа. «Помните о государственной тайне, — сказал он мне напоследок. — Нам не нужны неприятности». «Скажите это мистеру Гладстону», — ответил я.

В итоге я остался неудовлетворённым. Если и существовала какая-то серьёзная причина на то, что о Джеймсе Бонде следовало помалкивать, то я чувствовал, что имею право знать её. Может быть, стоит обратиться к более лояльной персоне, чем Хопкинс?

Через несколько дней я получил новое приглашение на ленч — в ресторан «Кеттнерс». Я ответил, что не приеду, если мне вновь будут угрожать. «Угрожать? — послышался удивлённый голос на другом конце провода. — Помилуйте, это будет всего лишь интеллектуальным общением».

На этот раз это был Уркхарт — очень худой человек, плешивость которого сочеталась с густой чёрной растительностью на его руках. В отличие от своего коллеги, он не поскупился на бутылку респектабельного кьянти. Ещё до того, как мы закончили лазанью, я протянул ему присланную мне из Вены фотографию.

— Очень интересно, — отреагировал он. — Симпатичный парень. Каким и остаётся до сих пор, конечно.

— То есть, вы хотите сказать, что Джеймс Бонд всё ещё жив?

— Конечно. Иначе бы не было этой нашей встречи.

— Поэтому, наверное, Хопкинс и говорил мне о государственной тайне. Он почти угрожал мне тюрьмой.

— Старина немного передёрнул. У него проблема на проблеме — грыжа замучила, да ещё и анемия у жены. — Уркхарт улыбнулся, показав свои огромные зубные протезы. — Некоторые мужчины рождены, чтобы страдать. А Бонд… все эти фильмы о нём… нет, в жизни он совершенно другой. Ему, кстати, понравилась ваша книга — «Жизнь Яна Флеминга». Он смеялся, читая её, хотя между нами — чувство юмора — не самое сильное его звено. Да что там говорить, все мы чрезвычайно благодарны вам за вашу книгу.

— Но где же Бонд сейчас, и чем он занимается?

Вновь улыбка.

— Всему своё время. Спешить мы не будем. Кстати, как вам этот кьянти? «Бролио», а не «брольо», как в своё время называл его Флеминг. На самом деле Ян не очень разбирался в винах. Раздувал теории о шампанском, а в реальности не мог отличить «Боллинджер» от водопроводной воды.

Мы так и проговорили о Флеминге — до конца ленча. Оказалось, что Уркхарт работал с ним во время войны, и, как и все, кто знал его лично, был очарован противоречивой личностью этого человека. Мне показалось, что он ставил на этом акцент специально, чтобы не говорить о Джеймсе Бонде. «Мы будем на связи, — сказал он в конце. — Но свои поиски Бонда вам всё же следует прекратить. Они действительно могут доставить нам неприятности, если будут обнародованы, да и грыже Хопкинса это не понравится».

Я дал уклончивое обещание остановить поиски и, выходя из ресторана, подумал о том, что если выполню его, то Уркхарт больше меня не побеспокоит. Как показали дальнейшие события, я ошибался. Через несколько недель он позвонил мне снова, пригласив в свой офис.

Это был первый раз, когда я посетил серое здание на Риджентс-парк, которое Флеминг называл «Юниверсал экспорт». Я ожидал чего-то более грандиозного, однако, как и все секретные службы, здание имело некоторые признаки маскировки. Атмосфера в нём была гнетущей — серые коридоры, серые офисы, серые люди. Когда я вошёл к Уркхарту, он предложил мне ментоловую сигарету, и закурил сам.

— Итак, по поводу Джеймса Бонда, — сказал он. — Я поговорил с некоторыми влиятельными людьми, и мы решили сделать вам предложение, которое может заинтересовать вас. — Он сделал паузу, подправив зубной протез дешёвой шариковой ручкой. — Поймите меня правильно: просьба прекратить поиски этого человека возникла не на пустом месте. Вы не первый, кто им интересуется, и с некоторыми журналистами у нас были проблемы. Когда тайное становится явным — это всегда плохо для Секретной службы. Поэтому освещать такие вещи нужно с определённой долей ответственности.