Пришлите FX-18

— Если все пойдет хорошо, что ты собираешься делать с нашими коллегами?

Франсис отпил глоток, поднял левую руку:

— Э! Не так быстро… Предположи на минуту, что в записке бравого генерала есть подвох и этот подвох и меня отправит во тьму. Что тогда?

Глаза Фабиани округлились.

— Ты думаешь, что он…

— Поставь себя на его место. Если он об этом не подумал, он дурак. Признайся, что случай удобный: если я в свою очередь исчезну вслед за другими, он выигрывает несколько дней, дает своим друзьям дополнительного заложника: хорошее дело, разве нет?

Фабиани смутился. Ясно, что в безобидном и лояльном письме Мухтара могло быть какое-то слово, имеющее особый смысл, который невозможно понять непосвященному. И с этого момента абсолютно все ставилось под вопрос.

— Как будешь выкручиваться? — недовольно спросил он.

Коплан допил виски, вновь взялся за сигарету.

— Есть только один способ проверить — сходить туда. И смотреть в оба. Если я не подам признаков жизни в три часа ночи, считай, что дела пошли плохо. Запомни адрес: полковник Зелли, Мансур-стрит, семьдесят два.

Фабиани со вздохом согласился.

— Не хочешь запастись какой-нибудь маленькой пушечкой? Мой арсенал полон.

— Слушай, — сказал Коплан. — В наши времена делают отличные штуки для парней, которые совершают неосторожные поступки.

Франсис оставил свою машину на перпендикулярной Мансур-стрит улице, ближайшей к дому полковника Зелли.

Идя по этому недавно проложенному проспекту, где многоэтажные дома стояли на большом расстоянии друг от друга, а пустырей было больше, чем домов, Коплан был во власти весьма противоречивых чувств. С одной стороны, фантастическая надежда спасти всех, с другой — серьезное опасение возможности ловушки. Неприятно…

Дом семьдесят два был современной многоквартирной пятиэтажкой, напоминающей некоторые гостиницы на Лазурном берегу. Большая дверь из кованого железа, одна из створок которой была открыта, вела в холл, где начиналась каменная лестница, поднимающаяся вокруг шахты двух лифтов.

Фамилии, написанные возле кнопок переговорного устройства, указали Коплану, что полковник Зелли живет в левом крыле, на третьем этаже. В общем, этот буржуазный дом имел самый успокаивающий вид.

Коплан поднялся, постоял перед входной дверью в квартиру офицера. Маленькое окошко с железными украшениями в форме шахматной доски находилось на уровне лица.

Нажав на кнопку звонка, Коплан стал ждать. Окошко открылось, и на него уставилась пара угольно-черных глаз.

— Полковник Зелли, please? — сказал Франсис, не понимая, какого пола его наблюдатель.

Он показал визитную карточку.

Дверь открылась. Слуга в длинном платье, тюрбане, с кинжалом за поясом поклонился и сказал на плохом английском:

— Полковник нет здесь. Ушел. Коплан скрыл свое разочарование.

— Куда? — спросил он, убирая карточку в карман пиджака.

Мимика араба была очень выразительна.

— Нет знать.

— Он в Багдаде или в отъезде? Слуга воздел руки ладонями кверху.

— Он вернется сегодня вечером или завтра? — настаивал Франсис. — Я должен его увидеть, это очень важно!

— Полковник ничего не говорить.

— Он взял чемодан?

— No.

Молчание. В отчаянии Коплан предположил:

— Он не в казарме?

Слуга с сомнением поморщился.

Поняв, что ничего не добьется, Коплан отступил.

— Я вернусь завтра, — сказал он.

Араб опять отвесил поклон, закрыл дверь.

Разозленный этой идиотской потерей времени, Коплан вышел из дома.

Возвращаясь к машине медленным шагом, он раздумывал, как бы ему отыскать офицера.

Все способы показались ему такими сомнительными, что он наконец выбрал самый простой и самый надежный: дождаться возвращения полковника домой.

Франсис проехал по проспекту в оба конца на маленькой скорости, ища уличного продавца газет или книжный магазин. Он купил у газетчика номер «Iraqi Times»,3aTCM остановился недалеко от дома.

Опустился вечер, количество повозок, верблюдов и машин уменьшилось. Скоро даже прохожие стали редкими. Город был спокоен. Заметив дату газеты — тринадцатое июля, — Коплан вспомнил об украшенных флагами улицах Парижа и о параде, который состоится завтра на Елисейских полях.

К двум часам ночи он устал по-настоящему. Зелли не было, как ветчины на тарелке мусульманина. А поскольку он обещал Фабиани связаться с ним до трех часов, ему следовало бы сразу отправляться на виллу «Шахерезада».

В конце Мансуд-стрит он свернул направо, на другом берегу Тигра он поехал по эр Рашид-стрит.

Проезжая по главной артерии Багдада, Коплан почувствовал, что город не такой, как в другие дни. Но пусть его черт поберет, если он понимает, в чем разница.

Эта стало ясно, только когда он проехал Исламский музей. Ни на этом перекрестке, ни на площадях не было постовых полицейских.

Само по себе это не было, в конце концов, таким уж удивительным. Возможно, около двух часов происходила пересмена. Или число постов было сокращено на период отпусков?

Коплан проехал через Северные ворота, чтобы выехать на Казимейнское шоссе. Справа, возле Северного вокзала, он увидел группу темных силуэтов, перегораживающих улицу. Солдаты.

Это мгновенное видение не заставило его изменить свой маршрут. Он продолжал ехать прямо к предместью эль Харк, но через километр был вынужден прижаться к правой обочине, потому что навстречу ему ехала колонна грузовиков. Потом прошли бронемашины. Движение это замыкал джип.

Сдвинув брови, Коплан нажал акселератор, как только колонна освободила дорогу. Через шесть минут он приехал на виллу.

На этот раз, несмотря на условный звонок, Фабиани не появился, и Коплан тотчас спустился в подземное убежище.

При его появлении Фабиани, сидевший перед платяным шкафом, повернул к нему озабоченное лицо. Он не удивился, увидев Коплана одного. Его внимание сосредоточилось на словах, которые вылетали, перебиваемые посторонними шумами, из коротковолнового приемника.

— Полковника не увидел, — лаконично объявил Франсис, предчувствуя, что дело принимает плохой оборот.

Фабиани наконец вышел из оцепенения.

— Не удивительно, — проронил он. — Я думаю, что жребий брошен. Подпольный передатчик шлет на высокой скорости сообщения каждой станции. Час «Ч» близок.

Коплан подошел к аппарату.

— Проезжая мимо вокзала, я видел войска, которые преграждают к нему путь, — сказал он вполголоса. — А потом я встретился с бронетехникой, входившей в Багдад. Государственный переворот наверняка начнется этой ночью. Самая большая невезуха, какую только можно себе представить. Они могли бы подождать еще один день!

Фабиани посмотрел на него, совершенно ошарашенный.

— Что будем делать? — разозлился он. — Если начнется мятеж, европейцы, которые высунут нос, будут растерзаны, можешь быть уверен! Тебе надо бы послушать, что они говорят, их радиомуэдзины.

Лицо Коплана стало суровым, опустив глаза, он размышлял.

— По-настоящему заварушка разразится через два или три часа; ранним утром, по всей видимости Д'Эпенуа, Марта, Фельдман будут убиты, как только мятежники почувствуют первые признаки победы, и их тела будут выброшены на улицу, чтобы все поверили, что их растерзала толпа. Если мы хотим спасти их, надо это сделать сейчас!

Фабиани смотрел на него в крайнем изумлении.

— Но как? — воскликнул он. — Мы даже не знаем, где они!:

— Единственный способ это узнать — засечь передатчик. С помощью еще существующих властей. Я предупрежу государственную полицию, что зачинщики мятежа используют волну двадцать четыре мегагерца. Где находится эта организация?

Фабиани резко пожал плечами.

— Ты сумасшедший!

— У меня есть шанс приехать туда раньше их. Где это?

Его решимость была абсолютной, и Фабиани понял, что ничто не может свернуть его с пути, который он себе наметил.

— Ты не сможешь ничего сделать, только погибнешь без пользы, — возразил, однако, Фабиани. — А потом, черт побери, мне надоело торчать в этом погребе! Если ты выйдешь наружу, я пойду с тобой.