По светлому следу (сб.)

– Они ведь начинены смесью гексогена с тротилом и обладают огромной взрывной силой?

– Да, пробивают броню толщиной более трехсот миллиметров и железобетонные стены до полутора метров. Котел паровоза разлетится под струями их ударной волны, как консервная банка, начиненная порохом.

НЕФЕДОВ СДАЕТ ЭКЗАМЕН НА ПАРОВОЗНОГО МАШИНИСТА

Часа в два ночи на следующий день майор Вейцзеккер, вполне удовлетворенный ходом ночных занятий школы диверсантов, решает отбыть в Овражков.

– Надеюсь, вы тут и без меня… – говорит он Азарову.

– Можете быть вполне спокойны, господин майор. Вот только о чем хотел попросить вас… Для полной уверенности в Дерюгине, мне хотелось бы проверить его…

– Как, вы все еще в нем сомневаетесь?

– Я сказал для полной, а вернее, для окончательной уверенности.

– В чем же вы еще сомневаетесь?

– Действительно ли он машинист? Я ведь, как вам известно, был помощником машиниста. Мы сегодня беседовали с ним об этом, и мне показалось, что паровоз он знает не очень твердо.

– Мог и забыть кое-что. Не молод ведь, да и когда ездил в последний раз! Он просидел несколько лет в лагерях и вырвался из них только перед самой войной.

– Это само собой. Но мне все-таки хотелось бы посмотреть, как он поведет себя на паровозе. Вот если бы вы дали указание машинисту…

– Ну что ж, это можно. Я прикажу ему пустить вас к нему на паровоз. Только «делать это нужно будет как-нибудь так, чтобы Дерюгин не догадался, что мы его проверяем.

– Понимаю вас, господин майор. Я постараюсь его не настораживать… А вот и он идет сюда, легок на помине, как говорится. Послушайте-ка, Дерюгин, вы хвалились как-то, что хоть давно на паровозе не были, а сможете на полном ходу притормозить его так, что…

– Ну, это я, признаться, прихвастнул, – смущенно улыбается Дерюгин-Нефедов.

– А не разучились ли вообще? – спрашивает Вейцзеккер. – Может, попробуете?

– Хоть и давненько не держал я в руках кран машиниста, но, если позволите…

– Эй, Каленов! – кричит Вейцзеккер машинисту, высунувшемуся из окна паровозной будки. – Мы сейчас поднимемся к вам и разыграем пари. Вот господин Дерюгин уверяет, что он затормозит ваш паровоз на полном ходу не хуже, а может быть, лучше вас.

– Ну что вы, господин майор! – испуганно восклицает Нефедов. – Куда мне…

– Уж это верно, – убежденно подтверждает Каленов. – Паровоз – он как скрипка. Руку на его тормозном кране нужно каждодневно упражнять. А без этого…

– Ну, это мы еще посмотрим, – посмеиваясь, прерывает его Вейцзеккер. – Прошу вас на паровоз, господа, – делает он жест в сторону Азарова и Нефедова. – И давайте устроим маленькое соревнование.

А когда все взбираются в будку машиниста, Вейцзеккер приказывает:

– Ну-с, господин Каленов, покажите-ка нам сначала вы свое искусство.

Машинист не без самодовольства берется жилистой рукой за надраенную до блеска рукоятку регулятора впуска пара в цилиндры паровой машины. Другая его рука лежит на ручке крана машиниста. Нефедов замечает, что она пока на первом положении. Значит, тормоза полностью отпущены. Сейчас Каленов отожмет рукоятку регулятора от себя и впустит пар в золотники машины.

До того как поступать в институт инженеров железнодорожного транспорта, Нефедов работал паровозным машинистом. Немало времени провел он на локомотивах и во время студенческой практики. Доводилось иногда водить поезда и потом, когда был уже инженером. Давно, однако, не был Нефедов в будке машиниста, давно не видел арматуры паровозного котла…

Нет, не всё ещё забыто! Даже беглый взгляд на многочисленные его приборы воскрешает в памяти Нефедова всё, что он знал о паровозе и управлении его механизмами. Стрелки котлового и тормозных манометров, уровень води в водомерном стекле, цвет пламени в шуровочном отверстии топки почти исчерпывающе точно отвечают ему на все его вопросы о состоянии паровоза. Давление пара пока невелико: всего десять атмосфер. Воды в котле вполне достаточно – более половины. А вот уголь в топке, судя по коптящему пламени, явно не первосортный.

Замечает низкое давление пара в котле и тусклое пламя в топке и Азаров. Будучи человеком решительных действий, он сразу же распахивает топочные дверцы, забирает лопату из рук помощника машиниста и начинает ловко забрасывать уголь из тендера в топку.

– Да, топка у нас не в порядке, – мрачно говорит машинист Каленов. – Помощник мой весь день сегодня в расстройстве чувств.

– Чего же это? – интересуется Вейцзеккер.

– Какие-то семейные неприятности.

– Какие же, господин помощник машиниста? – резко поворачивается к нему Вейцзеккер.

– Сестренку в Германию… – только и мог произнести помощник машиниста.

– Так вы, значит, из-за этого забастовку объявили? – повышает голос Вейцзеккер.

– Я стараюсь, господин майор! – испуганно произносит помощник машиниста.

– Отдайте ему лопату, господин обер-лейтенант, а мы посмотрим, как он старается.

Паровоз уже набрал значительную скорость, и Каленов перекрыл доступ пара в машину.

– Это что, предельная скорость?

– Да, тридцать километров. Больше из этого самовара на таком угле не выжмешь.

Тормозит он хоть и без особого мастерства, но Нефедов сокрушается:

– Ну, куда мне так!

Однако, проделав те же манипуляции с регулятором и краном машиниста, он тормозит локомотив почти так же, как и Каленов.

– Напрасно скромничали, – хвалит его Вейцзеккер. – По-моему, ничуть не хуже, чем Каленов. А вы что скажете, господин обер-лейтенант?

– Согласен с вами, господин майор. Будем, однако, справедливы к господину Каленову. У него класс работы повыше. Да и не мудрено – Дерюгин давно не держал руку на кране машиниста…

Каленов улыбается, а Вейцзеккер смотрит на часы:

– Ого, уже третий час! Мне пора возвращаться в Овражков, а то, кажется, снова собирается дождь.

– Не собирается, а уже… – уточняет Азаров, высовываясь из окна паровозной будки.

Давно накрапывавший дождь льет теперь всерьёз. Струи его, сносимые порывами шквального ветра, заливают окно и двери паровозной будки, жестко стучат по её металлической обшивке. Майор Вейцзеккер торопливо прощается, натягивает на голову капюшон и спешит к своей машине.

– Ну, а мне что теперь делать? – спрашивает Каленов.

– Сейчас четверть третьего, – говорит Азаров, взглянув на часы. – Подежурьте еще полчаса и можете возвращаться. Вам ведь нужно еще с поездным диспетчером связаться?

– Он предупредил меня, что в его графике будет «окно» между четырьмя и пятью часами. Я свяжусь с ним поближе к четырем.

– Тогда вам придется раздавить еще парочку наших мин, – шутит Азаров, спускаясь вместе с Нефедовым с паровоза. – Ну как? – спрашивает он майора.

– Все в порядке – не подведу.

– К четырем всё должно быть подтянуто к будке стрелочника Михеева. Надеюсь, на него можно положиться?

– Вполне. Это наш человек.

– А полицай по-прежнему дежурит у телефона в его будке?

– Полицая мы ликвидируем, как только машинист получит от диспетчера разрешение на выезд.

– А Лукошко пусть обеспечит ликвидацию «шкоды», как только мы взорвем мост.

– А если…

– Никаких «если» быть не должно, Андрей Сергеевич! С мостом сегодня все должно быть кончено.

КОНЕЦ «НЕПРИСТУПНОГО»

Без пяти четыре машинист Каленов подгоняет свой паровоз к будке стрелочника и спрыгивает на землю.

– Стой! – окликает его полицай, с головы до ног укутанный в мокрый от дождя плащ. – Пароль!

– Дыня. Отзыв?

– Свекла, – отзывается полицай, опуская винтовку. – Домой, значит, Каленов?

– Созвонюсь вот только с диспетчером. Эй, Михеев, ты что, спишь, что ли? Свет почему не горит?

– Светомаскировку соблюдаю, – отвечает стрелочник Михеев. – Советские самолеты недавно пролетали.