В дозоре

Влево от него мелькнуло что-то серое, мелькнуло и исчезло. Лунев сделал наугад один за другим три выстрела.

Когда ветер улегся, Лунев увидел сани по левую от себя сторону. И странное дело: сани не ползли, а стояли неподвижно, заиндевевшие от мороза, в двухстах метрах от него.

«Неужели уложил гадов?» Лунев хотел подняться, чтобы убедиться, так ли это, но тут сани снова поползли на него.

На льду остался еще один человек в коротком черном полушубке. Шапка-финка валялась в стороне. Человек лежал на спине, раскинув руки. Это был четвертый сбитый Луневым охотник.

Некоторое время сани двигались без остановок. Лунев думал, что они так и доползут до него без задержек. Но через несколько минут сани остановились. Налетчики выдохлись — устали.

Когда сани снова тронулись, на льду осталось два полушубка. Сани ползли медленнее. С дьявольским упорством, настойчивостью прятавшиеся налетчики толкали розвальни. Легкий парок вился над санями.

Да и что другое сейчас могли делать налетчики. Им некуда было отступать.

Опять что-то мелькнуло в просвете саней. Лунев выстрелил. На льду остался пятый налетчик. Он хотел, наверно, снять куртку, присел, да так и остался сидеть на льду, точно нищий с протянутой рукой.

Сани были уже так близко, что Лунев мог пересчитать все их березовые крепления. Налетчик мог достать его гранатой.

— Эй, беляк, сдавайся! — закричал Лунев. Ему очень хотелось захватить живым этого налетчика. Неудобно как-то с морожеными судаками на заставу являться. «Что же это ты, скажут, товарищ Лунев... Подряд взял? Ты бы хоть одного живьем приволок».

Налетчик не отзывался. Лунев крикнул еще раз. Напрасно! Зло тут взяло пограничника.

— Что же это ты, сукин сын, русского языка не понимаешь?.. Сдавайся, тебе говорят!..

Сани приближались. Тогда Лунев быстро поднялся, чтобы взять врага на штык. Вскочил и черный охотник, пожилой, бородатый, лет сорока, плотный человек.

Взрыв потряс воздух. У Лунева все завертелось в глазах. Падая, он видел зеленый лед и бородатое потное лицо, красные, как у кролика, круглые глаза и застывший в крике рот налетчика. А затем все это потонуло в тумане теплом и приятном.

Очнувшись, Лунев долго не мог понять, где он находится. Он лежал, тепло укутанный в одеяло, на мягкой соломе в санях, около него сидели начальник заставы и проводник с собакой Норой, сладко позевывавшей. Начальник заставы и проводник разглядывали его и улыбались. Чему? По бокам саней, образуя почетный эскорт, шагали на лыжах разгоряченные бойцы заставы.

Начальник наклонился к Луневу и весело проговорил:

— Ничего опасного, товарищ Лунев, так, ерунда, легкая контузия от взрыва гранаты и удар доской от саней по спине...

Лунев ничего не понимал. О какой контузии говорит начальник? Кто контужен? Кого ударили доской по спине? И почему он, закутанный, лежит в санях, а не мчится с товарищами на лыжах по сверкающей глади озера?

Но вскоре память вернулась к Луневу. И тут ему захотелось узнать, где он находится. Он поднялся и окинул взглядом озеро.

И первое, что он увидел, были подстреленные им жеребцы. Один жеребец лежал врастяжку на льду, другой сидел, поджав задние ноги. Пуля настигла его в тот самый момент, когда он, оступившись, плюхнулся на лед.

По озеру носились клубы мелкого, как соль, снега. Рыбаки, обступив проруби, возились с сетями. На озеро они приехали издалека и не хотели возвращаться домой без улова.

Невдалеке от утыканных вешками участков лова стояли в белых плащах пограничники. Они стояли неподвижно и были очень похожи на скульптурные фигуры.

Позади пегая кобыленка тянула две пары саней. На санях лежали их подбитые хозяева, черные охотники. Внимание Лунева остановило лицо с окладистой черной бородой. Лунев всмотрелся и признал в бородатом того самого налетчика, с которым он сошелся один на один.

Лунев откинулся на подушки. В этот момент ему почему-то показалось, что победил налетчиков на озере кто-то другой, но только не он, комсомолец и боец, который меньше года находится на заставе.

Жучок

Вороной конь с большими темно-синими, как кубанские сливы, глазами и капризной, тонкой мордой, едва завидев нас, отошел от набитой душистым сеном кормушки, высоко задрал голову с крохотной белой звездочкой на лбу и запрядал ушами.

Занятые осмотром конюшни, мы долго не подходили к вороному. Тогда он заржал и беспокойно заходил по стойлу.

— Вот смотрите, — сказал начальник заставы, — он требует, чтобы я непременно подошел к нему.

— Ездите, что ли, вы, товарищ Споткай, на нем? Почему он так неравнодушен к вам? — спросил я начальника заставы.

— Жучок! Умен плут! Видите, он узнал меня, а на днях с ним вышла забавная история...

Мы подошли к Жучку. Жеребец притих, положил красивую морду на плечо начальника и стал тереться о плечо. Споткай легонько потрепал вороного по шее и тут же рассказал эпизод, в котором отличился Жучок.

«Утром прибегает ко мне на квартиру старшина.

— Приехал какой-то человек и срочно хочет вас видеть.

А я как нагрех умывался в это время. Ну, вы сами знаете, что в нашем деле дорога каждая секунда. Раз приехал верховой, значит, что-нибудь стряслось на участке. А участок мой лесной, болотистый. По пустякам наши колхозники не любят гонять лошадей. Смахнул мыло полотенцем, накинул на плечи шинель и вышел на улицу.

Оказывается, Егор Иванович, наш лесник, пожаловал на заставу. Егор Иванович — человек с глазом. В прошлом году он нам помог двух очень важных молодчиков задержать. Ну, думаю, раз прискакал Егор Иванович, да еще хомута не успел снять с лошади, значит, опять что-нибудь серьезное. Поздоровался с ним и спрашиваю старика:

— Хомут, Егор Иванович, почему не снял?

А он, бедняга, слова вымолвить не может, так растрясла его кобыленка.

Отдышался и говорит:

— На станции шатался подозрительный человек. Махоркой рабочих угощал, о дороге на сланцы спрашивал, а сейчас подался в лес.

Выпалил он это одним духом и глядит на меня, желая узнать, какое впечатление произвело его сообщение.

Заметив, что я не слишком поражен, он сразу как-то обмяк, изменился в лице и дрогнувшим голосом спросил:

— Значит, не верите, товарищ Споткай, что это — шпион?

А как поверить, когда в его сообщении не было ничего такого, за что можно уцепиться. Мало ли на станции за день перебывает незнакомых людей, и разве обязательно все они должны быть нарушителями границы? В то же время, зная обидчивый характер Егора Ивановича, мне не хотелось огорчать старика. Отвел его в сторону, спрашиваю:

— Вы твердо, Егор Иванович, уверены, что неизвестный — шпион?

— А я бы иначе к вам не приехал.

— А какие у вас имеются к этому основания? Из чего вы, Егор Иванович, заключили, что неизвестный подозрителен?

— Как из чего? — вспылил он. — За сезонника себя выдавал, с плотничьим топором шляется, махорку курит, а цыгарки вертеть не умеет...

Смешно мне тут стало... Да я сам иногда махорку курю, а цыгарки крутить так и не научился.

— Маловато этого, — говорю ему, — чтобы человека занести в подозрительные. Может быть, что-нибудь еще посущественнее заметил?

Подумал он немного, потом и говорит:

— Ногти у него уж больно аккуратные. У лесорубов под ногтями всегда великий пост, а у него десять ногтей — и ни одного ломаного...

„Вот это, — думаю, — другое дело. С ногтей бы ты, Егор Иванович, и начинал... А то дуришь голову цыгарками. При аккуратных ногтях и „козья ножка“ иное значение приобретает. Лесные рабочие последние ногти норовят обломать, чтобы работать не мешали, а тут ни одного калеченого. Липовый, значит, он сезонник“.

Прошу старика рассказать подробнее.

Оказывается, утром на станции появился неизвестный, запросто подошел к грузчикам и стал расспрашивать, как они зарабатывают, где живут, как их кормят. Когда его спросили, для чего все это ему нужно, он ответил, что идет на сланцевые рудники наниматься на работу. Объяснение вполне удовлетворило рабочих. Они охотно отвечали на его вопросы, давали советы, — словом, каждый по-своему старался помочь человеку. Некоторые, желая помочь ему поскорее устроиться на работу, давали еще адреса своих родных, работавших на рудниках.