Линия перемены дат

В маршрут патруля входил район городского рынка. Там матросов встретила грязь, сутолока, кое-где — разухабистые пьяные голоса. Тобоев хлопнул себя по карману.

— Папиросы кончились. — Он вошел в ближайшую закусочную. Матросы остановились у входа. Федора охватил спертый воздух неопрятного помещения. После пребывания на солнечных улицах низкий зал закусочной казался особенно мрачным. Сквозь слоистый табачный дым, неподвижно висевший в воздухе, еле угадывались фигуры посетителей за столами. У крайнего столика сидели двое. Один — с отросшими, казавшимися смазанными жиром волосами и явственно проступающей на макушке плешью — сидел спиной к Федору. У него были мясистые опущенные плечи. Сидел он ссутулившись, охватив опухшими пальцами грязный пустой стакан. Косицы неподстриженных волос спадали на воротник изрядно потертого пиджака. Второй сидел рядом, по-приятельски наклонившись к первому. У этого на голове — низко надвинутая на лоб старая шапка-ушанка. На плечах серая телогрейка внакидку. Лицо бледное: то ли от пьянства, то ли после тяжелой болезни. Над узкими губами аккуратно подстриженные пшеничные усики. Обняв собутыльника за плечи, усатый негромко говорил:

— Ты мне брось говорить о трудностях жизни на маяке. Знаю, дорогуша. Сам с пятнадцати лет горблю. Считай, из тридцати пяти лет полных пятнадцать проработал на маяках да пять — в армии. Ты механик, а я ацетиленщик. Работа одна. Сейчас уволился, поругался с начальником. Такая сволочь попалась. Ты на Гремучем служил?

— Нет, я со Скалистого, — ответила плешь.

— Ну, а я севернее. С мыса Гремучего. Слыхал?

Плешь утвердительно мотнулась.

— Там у меня друг работал. Афонин. Может, знаешь?

— Так это же душа-человек! Эх, и попили мы с ним спирта! — Усатый принялся с увлечением описывать свои проделки с Афониным. Достал папиросу из пачки на столе, взял коробку спичек, сильно, от себя, ударил спичкой поперек терки. Выпустив клуб дыма, продолжал: — А то что ты вдовый — так это дело поправимое. Одному жить в грязи, всухомятку — это непорядок. Оклад у тебя классный, образование хорошее, человек ты не старый. Любая баба схватится за тебя. А этого добра здесь навалом.

— Ты скажешь… Это смотря за кого. Да и кому я нужен такой… — уныло прохрипела плешь.

— Точно говорю. У меня здесь много знакомых. Одна — приличная. С брачком, правда, разводная, где-то ребенок на материке есть, да и нашему брату привередничать не приходится…

Федору стал противен откровенный цинизм двух пьяниц. Увидев, что лейтенант возвращается, Федор дернул товарища за рукав и они вышли из закусочной. Яркий свет ослепил матроса. Он даже зажмурился от удовольствия. И сразу забыл о разговоре пьяниц.

10. СТАРШИЙ МАТРОС ПЕРЕВОЗЧИКОВ

— Хлопцы! «Лаг» подходит! — закричал, вбегая в кубрик, матрос Григорьев. На его круглом большегубом и курносом лице выражение совершеннейшего восторга.

— Почта, почта пришла. Живем!

— С почты и надо было начинать, — усмехнулся радист — старший матрос Перевозчиков, подняв от книги серьезное, с правильными тонкими чертами и внимательными черными глазами лицо. — Кому что: курице — просо, а Григорьеву — почта, — закончил он, отбросив со лба небрежным жестом волнистую, несколько длинней уставной, прядку черных волос.

— Не все же такие бирюки, как ты, — обидчиво поджал губы Григорьев.

— Неизвестно, что лучше. Переписываться с одним товарищем или с десятком заочниц. Влетит тебе, Петр, когда-нибудь за это любвеобилие, помяни мое слово. Ладно, ладно, не заводись. Шучу. Собирайтесь, товарищи, — обратился Перевозчиков к остальным матросам. — Надо помочь команде гидрографического судна, — приказал он. — Сейчас доложу начальнику поста.

Начальник поста, главстаршина сверхсрочной службы Штанько, уже две недели не вставал с постели. Его обязанности исполнял старший матрос Перевозчиков. Матросы с помощью самого больного после некоторых споров, обнаруживших весьма своеобразные знания медицины у большинства наиболее горячих спорщиков, определили болезнь своего начальника: ангина. Однако, несмотря на усиленное, хотя и поразительно однообразное лечение больного чудовищными порциями стрептоцида, главстаршина, которому стрептоцид уже начал мерещиться даже во сне, почему-то не выздоравливал. Перевозчиков, озабоченный болезнью главстаршииы, был обрадован появлению ГИСУ «Лаг». На корабле есть врач. А это значит: друг будет поставлен на ноги. Распорядившись передать по ультракоротковолновой связи о болезни начальника поста на корабль, Перевозчиков с группой матросов отправился на берег.

Пост «Скалистый» расположен над самым обрывом Скалистого мыса. На три четверти горизонта далеко внизу Великий океан. Вырубленные в камне ступеньки, вдоль которых протянут леер, ведут вниз, к неширокой площадке, на которой стоит ажурная металлическая тренога маяка. Неподалеку от нее прилепились к отвесной скале домики, в которых проживают начальник маяка, старшина первой статьи сверхсрочник Конкин и гражданский обслуживающий персонал маяка. Таков весь маленький гарнизон поста, едва насчитывающий два с половиной десятка советских граждан.

Скалистый мыс — приметная точка побережья — находится на большой морской дороге. Пока это только форпост. К югу и северу от него на добрых полтораста километров в каждую сторону нет человеческого жилья, а всю эту нетронутую человеком первозданную природу отгородил от остального мира неприступный гребень Восточного хребта. Пусть. Два месяца назад заезжий лектор-пропагандист из политотдела рассказал матросам о великом плане работ по освоению Дальнего Востока страны. Капитан-лейтенант говорил, и, казалось, от его слов раздвинулись стены небольшого кубрика на скале. На север поплыли атомные ледоколы, пошли в море целые флотилии логгеров и сейнеров, раздались мощные взрывы и взлетели в воздух отгораживающие побережье косматые, изгрызенные волнами рифы… Подошли и стали у берега огромные суда. С них сошли молодые, сильные и упорные ребята. Такие, как слушатели капитан-лейтенанта…

Потом, в свободное время, по вечерам, матросы спорили: сколько пройдет лет, пока на этом побережье вырастут рыбацкие поселки и, может быть, возникнет красавец-город. Самым азартным спорщиком был Алексей Перевозчиков. Ему было всего двадцать лет. А в таком возрасте все мы немного мечтатели… Сирота военных лет, воспитанный в одном из детских домов, эвакуированных в глухой таежный поселок Красноярского края, Алексей любил немного суровую, но богатую и полную неповторимой красоты природу Сибири. А попав на военную службу на флот и очутившись здесь, на Дальнем Востоке, юноша без достаточных знаний, но с пытливым умом, угадывал то общее, что роднило растительный и животный мир Сибири с нашим краем.

Нет более чутких и внимательных к тебе людей, чем те, с которыми ты делишь пищу, свои радости и сомнения… Матросы быстро подметили исследовательские наклонности Перевозчикова. Внимательно отнесся Штанько к новому подчиненному. У главстаршины были причины для этого: Перевозчиков показал себя отличным радистом — из таких, которые не только хорошо освоили то, чему их учили, но и каждодневно ищут новое в своей специальности. Главстаршина и сам был таким же беспокойным человеком. Он внимательно наблюдал за молодым матросом и с удовлетворением отметил: Алексей не только увлекался радиотехникой, но и с большим старанием привычного к труду человека исполнял все другие свои обязанности, которых очень много у матроса маленького подразделения. По собственному почину Алексей изучил специальность сигнальщика, и тогда главстаршина задумался, а потом решил… В результате при очередном приходе корабля на посту появился объемистый тюк: политотдел прислал полный комплект учебников и учебных пособий для старших классов средней школы.

Глядя на вспыхнувшее радостью лицо Алексея, Штанько улыбнулся и крутнул щегольское колечко черных усов. Матрос понял: этот подарок — дело рук главстаршины. Главстаршина и не подозревал, какой прочной нитью привязал он к себе этого вдумчивого, немного застенчивого матроса…