Гроза на Шпрее

— Ого, с каким гонором! Ну, прямо театр! Впрочем, главное из всего сказанного меня полностью устраивает. И в доказательство этого — вот! — Он бросил в рот таблетки, запил стаканом воды. Остальные аккуратно завернул в бумагу, спрятал в карман.

— А теперь берите журналы и располагайтесь где хотите, — Рут сунула ему в руки все, что отобрала. — А мы займемся делом.

Девушка и Ленау снова склонились над рецептами. Время от времени Рут просит прочитать какое-то неразборчивое слово и бросает ядовитые реплики в адрес тех врачей, что не щадят ни чужих глаз, ни чужого времени. Она хочет приучить Петерсона к тому, что во время работы они с Ленау разговаривают, притупить его слух. Иначе ей не сказать то, что она должна сказать. И как можно скорее. Ведь больше нет сил терпеть общество убийцы, исполнять его капризы, зависеть от его настроений. Сейчас Петерсон рассматривает журнал с полуголой красавицей на обложке. Уши у него горят, и он время от времени похотливо облизывает губы. Может, она и впрямь так пленила его, что заставила забыть об осторожности? Наобум подчеркнув название какого-то лекарства, Рут пододвигает рецептурный бланк поближе к старику.

— Герр Ленау, взгляните! — говорит она тихо, косясь на Петерсона — тот всецело поглощен журналом и не обращает на них никакого внимания. — Об этом докторе Ленце говорят, будто однажды, — она наклоняется к уху старика и тихонечко шепчет: — Прикажите мне вытереть тряпкой пол. Я начну вон от той стены. Когда приближусь к двери, вы войдете в провизорскую и швырните что-нибудь на пол, например, графин с водой. Услыхав шум, он непременно бросится посмотреть, в чем дело, а я тем временем, а вы… — Петерсон переворачивает страничку, и Рут, не прервав фразы, только чуть изменив тон, громко спрашивает: — Так отложить этот рецепт? Второй раз глубокоуважаемый герр Ленц ошибается в дозировке. Если и в дальнейшем он будет так же невнимателен…

— Хорошо, придется вечером к нему зайти. А сейчас дайте мне чистый бланк, я сам выпишу лекарство в нужной дозировке.

Рут неторопливо следит за его рукой, на длинном листочке только три слова: «Нам надо поговорить наедине».

Девушка чуть не плачет от разочарования. Неужели так трудно понять то, что она не успела договорить? Если дверь будет открыта, кто-то из постоянных клиентов обязательно попытается войти, несмотря на спущенные жалюзи. И каждому бросится в глаза, что дверь не заперта на засов, а с жалюзи сняты замки. Это вызовет тревогу. От одиннадцати до двенадцати — час пик. Люди идут сплошным потоком. Безусловно, кто-то дернет ручку и войдет в зал. Надо, чтобы отец Эрнста, спрятавшись за дверью провизорской, швырнул под ноги преступнику столик или оглушил его сзади чем-то тяжелым. Тогда те, кто войдут, навалятся на него, обезоружат. Впрочем, трудно предугадать, как развернутся события в дальнейшем. Возможно, старик не успеет ударить его, и негодяй воспользуется замешательством первого посетителя, чтобы скрыться, улизнуть из аптеки на улицу. Пока она все объяснит полиции, пока организует погоню, он успеет удрать. Значит, герр Себастьян прав — им сначала надо все хорошенько обдумать. Но как это сделать? Петерсон ходит за ними, как тень, ни на минуту не оставляет одних. Вот и сейчас, налюбовавшись красавицами в журналах, он отбрасывает их, встает и шагает взад и вперед, как запертый в клетке зверь, настороженно прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Выходит, он понял, откуда может грозить опасность.

Не в силах сдержать нервное возбуждение, девушка тоже вскакивает с места.

— Может быть, вы выберете другое место для прогулок, — спрашивает она Петерсона сердито, — голова и так кружится от писанины, все прямо плывет перед глазами!

— Спокойно, Рут! — останавливает ее Себастьян. — А голова кружится потому, что мы с тобой сегодня не завтракали. Герр Клуге, надеюсь вы разрешите нам на несколько минут отлучиться, чтобы выпить горячего кофе и съесть по бутерброду? — Не ожидая ответа, старик поднимается и спокойно идет в кухню.

— Если хотите присоединиться к нам, я могу приготовить и вам несколько бутербродов.

— Ты стала удивительно покладиста. С чего бы это?

— Берегу нервы. Раз уж нам выпало на долю терпеть ваше общество до шести часов, придется придерживаться нейтралитета.

— Вот как запела! Ну ладно, иди, может, после еды ты совсем подобреешь.

Переступив порог кухни, Рут перевела дыхание. Петерсон не пошел за ними.

— Герр Себастьян! Нам остается одно — как можно скорее отпереть дверь, — лихорадочно зашептала девушка. — Уверяю вас, я сделаю это так ловко, что он ничего не заметит. Нам придут на помощь. Обязательно придут. И тогда…

— И тогда свершится новое преступление, — резко перебивает девушку Ленау. — Неужели ты не понимаешь: он выстрелит в первого, кто войдет в аптеку. Мы не имеем права спасать себя, подставляя под пулю других.

— Но вы должны оглушить его из-за двери провизорской.

— А если не выйдет?..

— Я буду находиться рядом. В тот момент, когда откроется дверь… я…

— Тогда первая пуля прошьет тебя, а уже вторая попадет в вошедшего… Неужели ты думаешь, я могу на это согласиться?

— Значит, покориться и ждать шести часов?

— Нет! Ты действительно выскочишь на улицу, набросишь на дверь засов и после этого позвонишь в полицию. Разбивать ничего в провизорской я не буду, он может выстрелить в тебя, и тогда весь наш план рухнет. Мы перейдем в провизорскую и будем приготовлять лекарства, потом я пошлю тебя вниз за горячей водой, и ты откроешь дверь…

— А вы? Оставить вас тут одного? Ни за что на свете!

— Рут, ты должна сделать так, как я сказал. Между одиннадцатью и двенадцатью зайдет Эрнст. Подумай, что именно в него может попасть пуля убийцы. Ведь Эрнст встревожится и постарается проникнуть в аптеку. Или забежит несчастная мать за лекарством для ребенка… и тоже…

— Но вы… что будет с вами?

— Рут, ты должна это сделать.

— Не знаю, хватит ли у меня храбрости. Я уже сейчас вся дрожу от страха и волнения.

— Должно хватить. Вспомни бедняжку Клару, подумай о тех, кого он может уничтожить, если они встанут у него на пути.

— Тогда давайте действовать — сейчас же, немедленно! Потому что я не выдержу долгого ожидания. К тому же и он, как мне кажется, начинает все больше нервничать. Кто знает, что придет ему в голову через час или два. Может, снова захочет избавиться от нас.

— Не думаю. Он не решится пробыть многие часы в одном помещении с двумя новыми жертвами. Как-никак, но мы в какой-то мере отвлекаем его от мысли о неминуемой расплате за содеянное преступление. И не забивай себе этим голову! Думай только о том, как совершенно естественно держаться, чтобы усыпить его бдительность. Все прочее выбрось из головы.

— Мне трудно примириться с тем, что я должна оставить вас одного. Эрнст никогда мне этого не простит.

— Эрнст станет гордиться тобой, Рут! Ты из нас двоих рискуешь больше. От твоей ловкости зависит все… Сейчас мы идем в провизорскую. Минут пять-десять будем готовить лекарства, потом я пошлю тебя за водой вниз.

Петерсон, как и прежде, продолжал шагать из угла в угол, не зная, куда себя девать.

— А теперь разрешите нам пройти в провизорскую и заняться приготовлением лекарств, — заговорила Рут. — Если вы нам не верите, пойдемте с нами, посидите рядом. Там, кстати, топится камин. Вы можете сесть возле него, разуться и высушить башмаки, а то, глядите, как наследили на чистом полу.

— Девушка права, герр Клуге. Вообще перед дальней дорогой надо, чтобы ноги были сухие. Сейчас принесу вам свои домашние туфли и подкину в камин еще несколько брикетов… А вы поставьте башмаки так, чтобы они сохли изнутри.

Соблазн посидеть у камина был велик. Погода сегодня отвратительная, Петерсон промок и замерз, пробираясь к аптеке проходными дворами сквозь груды развалин. Тем более, что он теперь точно знал — в аптеке нет никого, кроме старика и девушки. Он будет сидеть рядом с ними, и сделать они ничего не смогут. Ключ от двери у него. К телефону он запретил подходить под страхом смерти. Да они, как видно, уже примирились с происходящим и спокойно ждут, пока он сам уберется.