Призрак Проститутки

Прибыл Харви. Он аккуратно постучал. Два резких стука в дверь, пауза, два негромких стука. Он вошел, оглядел все комнаты, словно полицейская собака, обнюхивающая незнакомое жилище, затем сел на сломанную софу и из-под левой подмышки достал «кольт». Потер подмышку.

— Неудачная кобура, — сказал он. — Та, которую я обычно ношу, у сапожника-фрица. Надо было ее прошить.

— Говорят, у вас больше ручного оружия, чем у любого другого сотрудника Фирмы, — заметил я.

— Пусть поцелуют мою королевскую петунию, — сказал он.

Он взял «кольт» с софы, на которую его положил, открыл механизм, крутанул барабан, вынул пули, осмотрел каждую, затем каждую вложил на место, отвел курок, повернул барабан, поставил курок на место. Соскользни его большой палец, и револьвер выстрелил бы. Эта процедура вывела меня из депрессии.

— Хотите выпить? — спросил я.

Вместо ответа он рыгнул.

— Дай-ка посмотреть запись того, что наговорил Гелен.

Он достал из нагрудного кармана фляжку, приложился к ней, не предложив мне, и снова сунул ее в куртку. Затем пером с красными чернилами выправил сделанные мной ошибки.

— Подобные разговоры я помню от «а» до «я».

— Такая уж у вас способность, — сказал я.

— Ты вполне прилично справился с заданием.

— Я рад.

— И все равно ты сидишь по уши в дерьме.

— Шеф, я, право же, не понимаю. Это имеет какое-то отношение к СМ/ЛУКУ-ПОРЕЮ?

— Твой хитренький сценарий, похоже, не выдерживает критики. Мой человек в МИ-5 в Лондоне считает, что МИ-6 предложила Крейну морковку, которую он до сих пор и жует. — Харви снова рыгнул и сделал глоток из фляги. — Сукин ты сын, остолоп, — сказал он, — как тебя угораздило в это влезть?

— Шеф, введите меня в курс дела. Я не понимаю.

— Ты оскорбляешь мои умственные способности. А это похуже прямой нелояльности. Я требую хотя бы небольшого уважения.

— Я вас уважаю. И немало.

— Есть игры, в которые со мной не стоит играть. Знаешь, что требуется для этой профессии?

— Нет, сэр.

— Умение отличать свет от тени. Когда свет передвигается, лучше обозначается тень. Я все время передвигал свет, разговаривая с Геленом, а тень не двигалась. Чуть-чуть сдвигалась, но не так, как надо.

— Не поясните?

— Сейчас поясню. Ты сотрудничаешь не с теми людьми. У тебя есть потенциал. Тебе бы надо было тут контачить с Биллом Харви. Как сделал Дикс. Мне уже не один год не хватает хорошего парня внутри. Таким парнем мог бы стать ты. А теперь я этого сделать не могу. Неужели ты не понимаешь, Хаббард, что мне ясно: кто-то со стороны сказал Гелену, чтобы ты присутствовал при нашем разговоре! Гелен делал попытки убрать тебя, но эти попытки не были настоящими. Тень не соответствовала освещению. Неужели ты считаешь, что Гелен допустил бы такой разговор про ФСИ при младшем офицере Фирмы? Думаешь, такая старая лиса, как Гелен, не понимал, что юнец имеет при себе аппаратик? Приятель, да если б мне действительно нужна была запись этого разговора, я бы сам взял магнитофончик и спрятал его так, что никто никогда бы не заподозрил. Я дал его тебе, чтоб проверить, не устроит ли Гелен по этому поводу сцены. Он не устроил.

— Не намекаете же вы, что я как-то связан с Геленом?

— Где-то на нижней ступени.

— Зачем же он стал бы просить, чтобы вы привезли меня в Пуллах, если бы я работал на него?

— Двойной гамбит — только и всего. Хаббард, настало время поговорить начистоту. Твои минуты истекают.

— Я совершенно ошарашен, — сказал я. — Идут какие-то игры, а я даже не знаю, кем я в них являюсь. Мне абсолютно нечего вам сказать.

— Сейчас дам тебе кое-что для переваривания. Ты под колпаком. Ты не имеешь права покидать эту квартиру. Позволяю тебе тихонько сходить тут с ума. Пей сколько влезет. Доведи себя до точки, потом приходи ко мне. А пока читай молитвы. Каждый вечер. Надейся и молись, чтобы с КАТЕТЕРОМ ничего не случилось. Потому что, если эта операция выйдет наружу, винить будут всех направо и налево. Не исключено, что и тебе будет предъявлено обвинение. И дело может кончиться тем, что твоя задница окажется за тюремной решеткой.

Он поднялся, сунул свой «кольт» в кобуру, которая натирала ему подмышку, и оставил меня в одиночестве. А я, чтобы прийти в себя, стал переносить на бумагу запись разговора с К.Г.

У меня ушла на это пара часов, и я только закончил, как с работы явился один из моих соседей. Следующие два часа ребята приходили и уходили. Роджер Тэрнер был помолвлен с американкой, которая работала в дивизии генерала Моторса в Берлине, и Роджер пребывал в великом волнении. Вечером он встречался с ее родителями, приехавшими ненадолго в Европу. По этому поводу он надел серый фланелевый костюм в тоненькую полоску — ему предстояло сопровождать их на коктейль в датское посольство. Элиот Зилер, стремясь совершенствовать разговорный немецкий, отправлялся в «Павильон» на Куфу смотреть фильм «Вокруг света за восемьдесят дней», получивший премию Академии и шедший, как заверил меня Элиот, с немецкими субтитрами, что позволяло получить удовольствие и одновременно пополнить свой словарный запас. Не хочу ли я пойти с ним? Я отказался — я не сказал ему, что не могу пойти. Другой мой сосед — Майлз Гамбетти, которого я редко видел, — позвонил, чтобы выяснить, не просил ли кто-нибудь что-либо ему передать. В тот единственный раз, когда мы разговаривали, он представился как «почетный бухгалтер», но Дикс повысил его:

— Он — бухгалтер, который ведет учет всей нашей собственности в Берлине. КГБ непременно попытался бы расколоть Майлза, если б там знали, чем он занимается.

— Почему?

— Потому что, если знать, как распределяются ассигнования, можно составить себе неплохую картину. КГБ может назвать банки, которыми мы тут пользуемся, авиакомпании, религиозные группы, которые мы субсидируем, журналы, газеты, фонды, занимающиеся культурной деятельностью, даже, наверное, журналистов, которых мы накачиваем; представляют они себе, и какие профсоюзные деятели нами подкуплены. Но сколько мы даем каждому? Это ведь показывает подлинное направление наших усилий. Да если бы я был КГБ, я бы выкрал Майлза.

Сейчас, когда спустился вечер и я был один в квартире, я вспомнил этот разговор. Я раздумывал над словами Дикса, пытаясь представить себе работу и обязанности Майлза Гамбетти (полнейшего середняка — не красивого, но и не уродливого, не высокого, но и не низенького), потому что мне хотелось понять размах нашей деятельности не только в Берлине, но и во Франкфурте, в Бонне, в Мюнхене, на всех военных базах, где у нас были участки для прикрытия, во всех американских консульствах в Германии, во всех корпорациях, где у нас сидели один-два человека — мне хотелось представить себе объем работы Фирмы и собственную крохотную роль в ней, а не крупную, не обреченную на осуждение или провал. И я молился, чтобы представление шефа о моей особе было сообразно размерам его особы, чтобы я был всего лишь мошкой в его глазу. Сидя один в квартире, я чувствовал себя бесконечно одиноким.

Дикс забежал переодеться. Он куда-то уходил на весь вечер. Предложил мне пойти с ним. Ему я объяснил, что нахожусь под домашним арестом. Он присвистнул. И придал лицу сочувствующее выражение — настолько сочувствующее, что я заподозрил его в неискренности. Он же человек Харви, напомнил я себе. Я, который всегда, мог измерить свою лояльность и лояльность членов нашей семьи с точностью таблицы умножения (так что не важно было, любил ты того или иного двоюродного брата или нет, — важно, чтобы при необходимости ты проявил к нему лояльность), сейчас чувствовал себя пузырьком, болтающимся отдельно на поверхности супа.

Знал я и то, что лояльность не слишком заботила Дикса. Завтра он может выдать меня, а сегодня чувствовать ко мне сострадание.

— Большую ты, должно быть, допустил промашку, если заработал домашний арест, — сказал он.

— Можешь удержать это при себе?

— Отчего же нет? — И Дикс не без удовольствия повторил: — Отчего же нет?