Тайфуны с ласковыми именами

– Скучаете? – спрашивает она, бросив на диван сумочку и перчатки. И, прежде чем я решил, что сказать в ответ, добавляет: – В таком случае давайте поужинаем и поскучаем вместе.

В сущности, с моей квартиранткой особенно не соскучишься. Она постоянно меняет наряды, которые приволокла в трех объемистых чемоданах, и возвращается домой то светски элегантной, словно с дипломатического коктейля, то в спортивном платье с белым воротничком, напоминая балованную маменькину дочку, то в строгом темном костюме, будто персона из делового мира. Постоянно меняется не только ее внешность, но и ее манеры, настроение, характер суждений. Веселая или задумчивая, болтливая или молчаливая, романтически наивная или грубо практичная, сдержанная или агрессивная, притворная или искренняя, хотя заподозрить в ней искренность весьма затруднительно.

Как-то в разговоре я позволил себе заметить:

– Вы как хамелеон, за вами просто не уследишь.

– Надеюсь, вам известно, что такое хамелеон…

– Если не ошибаюсь, какое-то пресмыкающееся.

– Поражаюсь вашей грубости: сравнить меня с пресмыкающимся!

– Я имею в виду только вашу способность постоянно меняться.

– Тогда вы могли бы сравнить меня с каким-нибудь чарующе-переменчивым драгоценным камнем.

– С каким камнем? Я, как вам известно, камнями не торгую.

– Например, с александритом… Говорят, утро у этого камня зеленое, а вечер красный. Или с опалом, вобравшим в себя все цвета радуги. С лунным камнем или с солнечным.

– Уж больно сложно. Совсем как у импрессионистов. Не лучше ли ограничиться более простым решением: выберите себе какой-нибудь определенный характер и не меняйте его при всех обстоятельствах.

– А какой вы советовали бы мне выбрать?

– Настоящий.

– Настоящий? – Она смотрит на меня задумчиво. – А вы не боитесь ошибиться?

У нее красивое лицо, но, чтобы увидеть, какое оно, это лицо, нужно, улучив момент, поймать его в миг углубленности и раздумья, однако именно тогда оно в чем-то теряет, потому что красота его в непрестанных изменениях – в целой гамме взглядов, в улыбках, полуулыбках, в ослепительном смехе алых губ, обнажающих красивые белые зубы, в красноречивых изгибах этих губ, в движении бровей, в едва заметных волнах настроения, пробегающих по этому то наивному и непорочному, то иронически холодному или вызывающе чувственному лицу.

Быть может, ей двадцать три года, но, если окажется, что тридцать два, я особенно удивляться не стану. Вообще-то иногда кажется, что ей тридцать два, а иногда – двадцать три, однако я склоняюсь к гипотезе в пользу третьего десятилетия или – ради галантности – в пользу конца второго. Внешность часто бывает обманчива, а вот манера рассуждать, даже если рассуждения не совсем искренние, говорит о многом.

– Скучаете?

Традиция этого вопроса, задаваемого моей квартиранткой всякий раз, когда она возвращается из города, восходит к первой неделе нашего мирного сосуществования. Но, говоря о нашем мирном сосуществовании, я не хочу, чтобы меня неправильно поняли. Потому что если дама следует правилу «не приставать к хозяину», то я со своей стороны соблюдаю принцип «не задевать квартирантку».

Итак:

– Скучаете?

Этот вопрос был мне задан еще в конце первой недели.

– Нисколько, по крайней мере сейчас, – говорю в ответ. – Только что смотрел «Черное досье».

– О Пьер! Перестаньте наконец паясничать с этим вашим досье. Я вас уже достаточно хорошо знаю, чтобы понять, что телевизор вам служит главным образом для освещения.

– Не надо было говорить, что я ничего не смыслю в импрессионизме, – замечаю я с унылым видом. – Непростительная ошибка. Вы раз и навсегда причислили меня к категории законченных тупиц.

– Вовсе нет. Законченные тупицы не способны скучать.

– Откуда вы взяли, что я скучаю?

– Невольно приходишь к такому заключению. По саду вы не гуляете, в кафе у остановки не ходите, гостей не принимаете, в карты не играете, поваренную книгу не изучаете, гимнастикой по утрам не занимаетесь… Словом, вы не способны окунуться в скучную жизнь этого квартала. А раз не способны, значит, скучаете.

– Только не в вашем присутствии.

– Благодарю. Но это не ответ. Потом добавляет, уже иным тоном – она имеет обыкновение неожиданно менять тон:

– А может, секрет именно в том и состоит, чтобы погрузиться в царящую вокруг летаргию? Раз уж плывешь по течению и обречена плыть до конца, разумнее всего расслабиться и не оказывать никакого сопротивления…

– Вот и расслабляйтесь, кто вам мешает, – примирительно соглашаюсь я.

– Кто? – восклицает она опять другим тоном. – Желания, стремления, мысль о том, что я могла бы столько увидеть и столько пережить, вместо того чтобы прозябать в этом глухом квартале среди холмистой бернской провинции.

– Не впадайте в хандру, – советую я. – Люди подыхают от тоски не только в бернской провинции.

– Да, и все из-за того, что свыклись со своим углом и не мыслят иной жизни. Одно и то же – пусть это будет даже индейка с апельсинами, – повтори его раз пять, станет в тягость. А секрет состоит в том, чтобы вовремя отказаться от того, что может стать в тягость, и избрать нечто иное. Секрет – в переменах, в движении, а не в топтании на месте.

– Послушав вас, можно подумать, что самые счастливые люди на свете шоферы и коммивояжеры.

– Зачем так упрощать?

– А вы не усложняйте. Я полагаю, если стремиться во что бы то ни стало сделать свою жизнь интересней, можно добиться этого где угодно, даже в таком дремотном углу, как этот, – конечно, при условии, что ты не лишен воображения.

– Пожалуй, вы правы! – соглашается она, снова переменив тон. – Пусть наша жизнь будет не такой уж интересной, но хотя бы менее скучной!

Говоря между нами, у меня не создается впечатления, что мою квартирантку одолевает скука. Днем она без устали мечется между Острингом и центром, да и будучи здесь, в этом дачном месте, продолжает сновать от кондитерской на станцию, со станции в магазин или в Поселок Робинзона – так именуют построенный с выдумкой ультрамодерный комплекс по ту сторону холма, где у Розмари завелись знакомые по университету.

Когда она возвращается домой раньше меня, я частенько застаю ее на аллее беседующей с кем-нибудь из соседей. Обаятельная внешность не единственное преимущество Розмари. Она человек на редкость общительный и приветливый, так что меня особенно не удивляет, когда однажды вечером она спрашивает меня:

– Пьер» вы не возражаете, если мы завтра составим здесь партию в бридж? Надеюсь, с игрой в бридж вы знакомы несколько лучше, нежели с импрессионистами.

– Кто же будет нашими партнерами?

– Наша соседка Флора Зайлер и американец, который живет чуть выше, по ту сторону аллеи, – Ральф Бэнтон.

– Я подозреваю, что вы их уже пригласили.

– Да… то есть… – Она сконфуженно замолкает.

– «Я не пью, гостей не созываю…» – цитирую я ее собственные слова.

– О Пьер!.. Не надо быть таким противным. Приглашая этих людей, я заботилась прежде всего о вас. Думаю, надо же как-то вырвать человека из цепких объятий этого «Черного досье».

– «Плафон» или «контра»? – лаконично спрашиваю я, чтобы положить конец этим лицемерным излияниям.

– Что вы предпочтете, дорогой, – сговорчиво отвечает Розмари.

Следующий день – суббота, так что мы оба дома, хотя это не совсем так, потому что с утра моя квартирантка катит на своей красной машине на Остринг и обратно, чтобы доставить деликатесы, необходимые для легкой закуски, а я тем временем забочусь о пополнении напитками нашего домашнего бара, до сих пор существовавшего лишь номинально, для чего мне приходится ехать в город, а едва вернувшись, я снова мчусь туда, чтобы прикупить миндаля и зеленых маслин, так как Розмари считает, что без миндаля и зеленых маслин не обойтись, однако, не успев отдышаться после возвращения, я слышу слова Розмари: «А играть на чем будем, стола-то нет», на что я не могу не возразить: «Как это нет стола?», после чего следует разъяснение, что имеется в виду не обеденный, а специальный стол, крытый зеленым сукном, к тому же такой стол прекрасно впишется в наш зеленый холл, хотя, по-моему, вполне достаточно зеленых маслин, и в конце концов мне снова приходится мчаться в город, долго бродить по торговому центру, прежде чем удается найти соответствующее игральное сооружение, после чего я возвращаюсь домой как раз вовремя, по крайней мере так говорит Розмари – она не может не высказать своего удовлетворения по этому поводу, потому что нужно помочь ей приготовить сандвичи.