Современный чехословацкий детектив (сборник)

Мне это не показалось убедительным. Но поручик ей поверил.

— Пан Эзехиаш ведь работал над моделью, — напомнил он мне. — Понятно, не хотел отрываться.

Но я не собирался так легко сдаваться.

— А когда подъехала машина? Это его тоже не заинтересовало?

— Но вы же подъехали с выключенным мотором, — укоризненно напомнила мне пани Дроздова. — Забыли? Зачем сбивать с толку следствие?

Я ждал, как отреагирует поручик Павровский, но тот никак не откликнулся на ее слова. Он встал, а вслед за ним пани Дроздова.

— Подождите на улице, — равнодушно кивнул он мне уже на лестнице. — И пока не уезжайте.

Как будто его бдительный страж у калитки мог меня так запросто выпустить.

В четыре часа дня стройка была пустынна, как кладбище в полночь. Гигантская площадка размером в шесть гектаров, пыльная, разрытая бульдозерами, с похожими на драконьи шеи подъемными кранами и арматурой возводящегося объекта, выглядела под солнцем как руины космической станции на Венере, спешно покинутой людьми. На выложенной панельными плитами дороге, покрытой слоем засохшей и растрескавшейся грязи, стоял экскаватор фирмы «Брайт». Чертыхнувшись, я съехал с дороги. Правые колеса забуксовали в загустевшем, как бетон, болоте, машина накренилась, я переключил скорость, и моя «шкода», издавая жуткие звуки, вернулась обратно на дорогу. Я уже не в состоянии был потеть, а не то меня бы непременно прошиб пот.

Справа на косогоре, поросшем поседевшими от пыли кустами, стоял зеленый домик — жалкие остатки некогда процветающего садоводства. В домике было всего две комнаты. В одной эпизодически появляющийся на стройке экспедитор устроил нечто вроде конторы. Во второй — из милости начальника стройки — поселился неудачник, потерпевший крах на всех жизненных фронтах. Я припарковал машину на свободном пятачке, образующем островок среди котлованов, и по узкой тропочке направился к домику.

В помещении, вся обстановка которого состояла из металлической кровати, старого конторского стола, единственного стула и шкафа цвета гнилого яблока, почти нечем было дышать. Я распахнул окошко. Оно было низко над землей, и на день приходилось его закрывать, чтобы какой-нибудь изнуренный работой труженик не впал в соблазн залезть сюда подремать.

Я сбросил туфли, затвердевшие после вынужденного купания, снял пахнущие болотом носки, пропотевшую рубаху и растянулся на постели. У домика был свой собственный аромат, вызывающий приятные воспоминания о деревянных кабинах в купальнях. Мало-помалу я вернулся в свой спокойный, простенький мир, который с таким трудом создал за последние несколько недель.

Минут через двадцать отпустила боль во все еще незажившей спине. Врач был прав, предостерегая меня от езды в машине. Но провести остаток жизни инвалидом я не собирался. Еще минута — и во мне проснулся хороший здоровый голод.

Поднявшись, я открыл ящик письменного стола, служивший мне кладовкой. Вынул оттуда несколько раскрошившихся сухарей. Желудок громко заявлял о себе. Заглушив его призывы вздохом, я взял полотенце и отправился смыть дорожную пыль и следы уголовного преступления, которое не имело ко мне никакого отношения.

Вагончик стоял в конце тропинки, петлявшей между запущенными грядками и разбитыми парниками. Тут я вспомнил, что в одном из этих парников собирался выращивать салат. Остатки сухарей я высыпал в траву для дикого кролика, который иногда шуршал тут по ночам. Ясное дело, этот кролик будет пастись в моем салате! На доносившуюся сюда едва уловимую музыку я обратил внимание, когда понял, что она льется из открытого окна вагончика.

Я приоткрыл дверь с табличкой «Инженер Йозеф Каминек — главный прораб строительства», и оглушительный голос едва не вырвал из моих пальцев дверную ручку.

«Эй-эй, беби, я уже все знаю! — громко стенал Карел Готт, будто ему наступили на мозоль. — Я с собой не совладаю».

— Привет, — сказал я, подходя к столу, и, нажав на клавишу кассетного магнитофона, выключил его.

Пан Готт умолк на полуслове. Мой друг Йозеф поднял голову от документации и запел так же громко, только намного фальшивее: «Я продолжаю жить, я дураков король, эй-эй…»

— Кончай! — Я плюхнулся в креслице, предназначенное для посетителей.

Йозеф расплылся в улыбке. Он был младше меня всего лишь на четыре года, но выглядел так, будто и до тридцати не добрался. Когда двенадцать лет назад он пытался внушить мне, что из школьной математики я не забыл даже того, чего вообще никогда не изучал, моя жена решила, что я привел в дом какого-то салажонка, а не двадцатичетырехлетнего инженера-строителя и младшего сержанта.

— Здорово! — ответил Йозеф на мое приветствие. — Как время провели? — Он игриво подмигнул мне.

— Ты имеешь в виду пани Дроздову? — холодно спросил я, сделав ударение на титуле этой прекрасной дамы.

Он ухмыльнулся.

— А ты думал, она девица? Для тебя это имеет значение?

— Нет, — ответил я. — Но меня не устраивает иное. Кое-какие события…

— Давай по порядку, — оживился Йозеф. Отодвинув бумаги, он оперся локтями о стол, готовый насладиться пикантностями, которые я перед ним сей момент выложу.

Я молча смотрел на Йозефа. Тот улыбался во весь рот, и в глазах играло лукавство.

— Ты ведь хотел меня развлечь и утешить, — начал я наконец. — В моем одиночестве и заброшенности.

— Ну да, — горячо подтвердил он. — А что, я маху дал? Ничего из этого не вышло?

Я покачал головой.

На лице Йозефа мелькнула тень разочарования.

— Тогда ты сам все испортил! — заявил он недовольно. — Ганичка — это же бомба с заведенным механизмом. Стоит лишь нажать одну маленькую кнопочку… — И он вздохнул, словно сожалея, что я этой кнопочки не нашел.

— Там оказался ее дядюшка.

— Кто?

— Пан Эзехиаш.

— Дядя Луис? — Йозеф воззрился на меня с неподдельным изумлением. — Так он, выходит, вернулся?

— Ага, — сказал я. — И снова ушел. Навеки.

— Что-о-о? Что ты мелешь?

— Преставился. Мы нашли его там мертвым.

Йозеф резким движением убрал локти со стола.

— Ну и ну! Слушай, вот кошмар-то! Как Ганка?

— Это я его нашел. В той каморке с отдельным входом, где собраны модели.

Йозеф глядел на меня, словно не понимая, о чем я говорю.

— Долго он там лежал? — мрачно спросил он.

— Нет. То-то и оно.

Мой друг непонимающе наморщил лоб.

— А все-таки что с ним случилось?

— Кто-то его застрелил. Поручик, который приехал расследовать это дело, уверяет, что именно тогда, когда мы там были. Вернее, был я один. Пани Дроздова уходила за ключами от дома.

Если б выражение «окаменел от ужаса» употреблялось в буквальном смысле, я лишился бы единственного в своей жизни друга. А теперь у меня была возможность злорадно любоваться безграничным смятением, которое его охватило. Видеть Йозефа в таком состоянии был случай столь же редкий, как обнаружить золотой самородок в котловане нашей стройки. Однако он быстро пришел в себя.

— Что там произошло? Черт тебя побери, рассказывай все по порядку!

И я рассказал. Не забыв упомянуть о павшем на меня подозрении.

— Да это же чушь! — мгновенно отреагировал Йозеф. — Ты ведь его вообще не знал!

— А ты его знал?

— Немного. Видел однажды. Лет десять назад, а то и больше. Приезжал на спартакиаду. Говорил, что когда-нибудь вернется домой умирать, — с горечью продолжал Йозеф. — Он тогда еще был хоть куда, и мы посмеялись. И видишь — сбылось. Бедный старик! Вот уж небось не представлял себе такого конца после всего, что пережил!

Теперь, настал мой черед. Я озадаченно вытаращил глаза на Йозефа.

— Он жил в Америке. За границу эмигрировал во время войны. Тогда, в шестьдесят пятом, рассказывал нам, сколько ему довелось хлебнуть. После войны он служил врачом на каком-то французском корабле. Потом поселился в Мексике.

— Он был врач?

— Зубной. В Мексике открыл практику. Рассказывал нам, как иногда пациенты расплачивались с ним грудой коровьих шкур. — Йозеф грустно улыбнулся. — Отличный был старик. Совсем не такой, как его брат — Ганкин папаша.