Современный японский детектив

— Дай и мне сигарету.

Он обернулся. На пороге спальни стояла девушка, та самая, на которую он наступил, пробираясь в туалет.

— Ты что, проснулась?

Кёхэй протянул ей пачку «Севен старз», и она ловко вытащила сигарету.

Вот, прикури.

Спасибо.

Девушка прикурила от зажженной Кёхэем спички и жадно затянулась.

— Обычно после «лекарства» табак кажется горьким, а сегодня почему-то вкусно.

Она была уже одета. Свободная блузка и миди-юбка скрывали очертания ее тела. Одежда подчеркивала в девушке прежде всего ее молодость. Ей еще не было и двадцати. Наверно, студентка.

Где мы с тобой познакомились? — спросил Кёхэй, мучительно напрягая память.

В баре «Джорджи». Мы потанцевали, а потом пошло-поехало, и ты привел меня сюда.

Словно ребенок, с удивлением разглядывающий новую игрушку, она на мгновение высунула кончик языка, и лицо у нее сделалось совсем детским. Трудно было поверить, что несколько часов назад эта девушка бесстыдно плясала голой под пенной струей огнетушителя.

Ах, вот оно что, бар «Джорджи»… Значит, там ты и пасешься?

Фу… Разве обо мне можно такое подумать?

Она рассмеялась, и на щеках у нее появились необыкновенно трогательные ямочки. Улыбка ее была открытой и искренней. Посмотрев девушке в глаза, Кёхэй почувст-

вовал, как у него закружилась голова. «Неужто ночью она была моей?» — подумал он.

Может, да. а может, и нет… Он обнимал всех подряд, и за ночь его партнерши менялись несколько раз.

— Меня зовут Кёхэй Коори. А тебя?

Наверно, она назвала свое имя, когда они познакомились в баре, но воспоминания об этом стерлись.

Зайдя в бар «Джорджи», он наглотался химинала. Таблетки горькие, но, если хорошенько разжевать, действуют как надо. В последнее время «лекарство» доставать все труднее. В аптеках химинал несовершеннолетним не продают.

В поисках «лекарства» порой проходят целые дни. Некоторые ездят за ним по всей стране, заменяют его глазными каплями, болеутоляющим, некоторые пьют даже тонизирующее средство для волос.

Химинал стал для Кёхэя и его друзей редкостью. Вчера впервые после долгого перерыва им повезло.

Как видно, он познакомился с этой девушкой уже «под кайфом». Кажется, они с ней танцевали. Если она пасется в баре «Джорджи», то, может быть, она из той братии, которая перебралась сюда из центра.

В последнее время «дикие» и хиппи переместились из Синдзюку в Накано, Огикубо, Дзиёдзи, Дзигогаока и другие окраинные районы Токио. Конечно, в большинстве юноши и девушки не были хиппи по убеждению, а лишь, так сказать, играли. Среди «диких» встречались молодые люди, не сумевшие поступить в университеты и колледжи или исключенные оттуда, сбежавшие из дома, выдававшие себя за дизайнеров, натурщиц, журналистов, взбалмошные студентки, непризнанные художники-авангардисты, неудавшиеся кинооператоры, несостоявшиеся композиторы, бывшие «юные дарования» и другие, им подобные.

Все они были просто позерами и бездельниками, играющими в хиппи и битников. Вскоре их излюбленные места сборищ — Синдзюку и Гэндзюку — стали знаменитыми на весь Токио, и туда повалили толпы. «Диким», считавшим себя аборигенами, это пришлось не по вкусу, и они начали перебираться на окраины. Росшая, как снежный ком, «община» тунеядцев делала вид, что протестует против общественной морали, против существующей социальной структуры, против обезличивания человека. «Что принадлежит нам, молодежи?» — гневно восклицали они, палец о палец не ударяя, чтооы действительно что-то изменить, и оглушая себя наркотиками, джазом и бешеной ездой на мотоциклах. «О завтрашнем дне заботиться нечего! Прожить бы сегодня!» До недавнего времени в их среде попадались и «настоящие», которые, протестуя против всех социальных установлений, в конце концов понимали, что нет шансов победить, когда противник — целое общество, и покидали город, селились на уединенных островах или в горах. Большинство же гривастых молодых людей боролись против общества, вполне мирясь с тем, что в этом самом обществе их обеспеченные родители занимают прекрасное положение. Такие хиппи громогласно отказывались жить с родственниками, но в трудную минуту всегда возвращались под отчий кров. А некоторые и жили с родителями, а на сборища приходили время от времени. Переодевшись в «общем доме» и моментально превратившись в хиппи, они жаловались на одиночество и затерянность в большом городе, делали вид, что они чужие в своей стране. Но если б они и в самом деле были аутсайдерами, им не нужно было бы притворяться деятелями искусства или журналистами. В их позе явственно сквозило разоблачавшее их «антиобщественные настроения» восхищение людьми «свободных профессий» — людьми, которые на деле служили прежде всего интересам общества.

Наверно, и эта девица из той же стаи, подумал Кё-хэй.

Какая разница, как меня зовут? — С улыбкой она уклонилась от ответа.

Да не ломайся. Ты мне понравилась. Ну, скажи.

Мы скоро расстанемся и, наверно, никогда уж не встретимся.

А я хочу еще с тобой увидеться.

Смотри-ка, какой чувствительный оказался.

Я и есть чувствительный. Иначе не стал бы жить здесь один.

Повезло тебе, в таком доме — и один.

Да уж, повезло. Живу как сирота.

Ты сирота? И я тоже.

Кажется, в ней проснулось сочувствие к Кёхэю. Она теперь смотрела на него с интересом.

А у тебя нет родителей? — спросил Кёхэй.

Да все равно что нет.

И v меня тоже. С тех пор как я поехал на экскурсию с медведем, я лишил их родительских прав.

Но разве ребенок может лишить родителей их прав? И что это еще за медведь такой?

Кёхэй рассказал ей про экскурсию к горному озеру.

Вот оно что. Да. Тебя тоже жалко…

А у тебя что за история?

Самая обычная. Моя мать — она на содержании, а отец… ну, он просто скотина, помыкает матерью, как хочет. Я убежала из дома.

Как же все-таки тебя зовут?

Митико Асаэда.

Ну, хорошо. А почему ты сбежала только сейчас? Ведь ты и раньше знала все о своих родителях?

Я забеременела. Не хотелось слушать, как начнут стыдить: «В твоем возрасте, в твоем возрасте…»

Митико хотела было плюнуть, но вовремя вспомнила, что она в чужом доме.

Значит, тебе некуда было податься, и ты вчера пошла с нами… А что дальше собираешься делать?

Еще не знаю. У меня есть немного денег, на первое время хватит.

А когда деньги кончатся?

Я так далеко вперед не загадываю.

Хочешь пожить у меня? — решительно предложил Кёхон.

А можно?

Буду очень рад.

Для меня это просто спасение.

Тогда решено.

Кёхэй протянул руку. Митико невольно ухватилась за нее. Так они без обиняков заключили «договор о сожительстве».

Из соседней комнаты послышался шум. Выспавшиеся гости наконец начали подыматься.

2

Кен Шефтен, инспектор двадцать пятого участка шестого управления нью-йоркской полиции, не спеша шел по восточному Гарлему с равнодушным видом. Равнодушие его было напускным. Изучивший этот квартал вдоль и поперек, Кен прекрасно понимал: здесь надо спиной чувствовать, что творится позади. Предписание гласило, что патрульный обход производится вдвоем, но Кен, прекрасно знавший о враждебном отношении гарлемцев к полиции, всегда ходил один, и в участке не возражали. Большую часть населения восточного Гарлема составляли пуэрториканцы, и уровень жизни здесь был еще ниже, чем в негритянской части.

У старого, готового развалиться дома собрались молчаливой праздной толпой подростки и дети. В грязи на панели валяются пьяные и наркоманы, а вокруг носятся малыши. Местные жители провожают Кена враждебными, настороженными взглядами. Он здесь чужой, а от чужих нечего ждать хорошего. Кен уверен, что кое-кто из этих неприязненно поглядывающих на него людей прячет за пазухой оружие. Гарлем — «резервная армия» преступников Нью-Йорка: почти все совершеннолетние здесь имеют уголовное прошлое.