Тайна серебряной вазы

– Увы, увы! Я вынужден раскланяться, дела, но вы непременно приходите первого, будет красиво, вечер, огни, фейерверк, приходите, Брунгильда Николаевна, Мария Николаевна, и вы, Клим Кириллович.

Оставленные Прынцаевым, они еще некоторое время наблюдали за происходящим на катке. Мура радостно повизгивала при каждом удачном пируэте очередного конькобежца, теребила Клима Кирилловича за рукав... Впрочем, увлеченность увиденным не помешала ей рассказать Климу Кирилловичу, что отец, Николай Николаевич, обещал показать ей (тайно, конечно, через щелочку) один мистический обряд. Ни для кого не секрет, что многие выдающиеся люди, начиная с Радищевa и Пушкина, были масонами; до сих пор в Петербурге есть немало лож и обществ, в котoрых совершаются древние таинственные ритуалы отец, наверное, наконец-то понял, что интерес Муры к мистическим явлениям не детская забава, решив приобщить ее к сокровенному знанию.

Когда Клим Кириллович и барышни Муромцевы вышли из сада, предприимчивый извозчик быстро подогнал маленькие санки с низенькой спинкой, куда они уселись, решив, что возвращаться домой рано и надо насладиться коротким зимним днем в полную меру.

Клим Кириллович приказал извозчику ехать на Невский проспект. Там царила толчея, куда большая, чем в обычные дни. Меж разномастных экипажей встречались роскошные тройки с веселящимися компаниями. Лихо направляемые кучерами в русских кафтанах и шапках с павлиньими перьями сани, расписанные цветами и петушками, казались Климу Кирилловичу символом уходящей эпохи. Богатые дома и правительственные здания украшали газовые и электрические вензеля: и с коронами, и составленные из первых букв имен членов царствующей фамилии, и с надписью «XX век», – загоревшись ближе к вечеру, с наступлением темноты, они явят собой эффектное зрелище.

– Доктор, – Мура повернула оживленное личико к Климу Кирилловичу, – а что с младенцем, которого вы вынимали из витрины?

Неожиданный вопрос девушки застал Клима Кирилловича врасплох, и он машинально ответил:

– Его похоронили на Волновом кладбище.

– Поехали туда.

– Мура, ты шутишь, – попробовала образумить сестру Брунгильда.

– Нет, конечно. Клим Кириллович обещал мне...

Мура уже не помнила, что никаких обещаний Клим Кириллович ей не давал.

«А что, действительно, не поглядеть ли на могилку несчастного младенца? Все-таки и я имею к его душеньке какое-то отношение», – подумал Клим Кириллович, готовый склониться к просьбе Муры. Но требовалось получить согласие Брунгильды, а она не любит потакать слабостям младшей сестры. К его удивлению, Брунгильда не возражала, прогулка в санях явно доставляла ей удовольствие.

Когда выехали на Лиговку, электрические фонари сменились на газовые, праздничное убранство почти исчезло. Промелькнула многоярусная колокольня Крестовоздвиженской церкви с выразительным шпилем. Миновали Обводный. Вдоль улиц, заваленных неубранными сугробами, жались друг к другу деревянные домишки с неопрятными дворами, маленькие лавчонки, трактиры, чайные. Доктор пожалел, что повез барышень сюда, на окраину, в «грязное пятно на краю Петербурга». Курская, Прилукская, Растанная... Извозчик свернул к Волкову кладбищу, и вскоре санки остановились у ворот.

Велев извозчику ждать, Клим Кириллович взял под руки притихших барышень. Подбирая руками юбки, подбитые тесьмой, девушки шли по расчищенным дорожкам пустынного кладбища, стараясь держаться поближе к Климу Кирилловичу.

Тишина кладбища являла разительный контраст праздничному и шумному Юсуповскому саду, радостной суете центральных улиц. Грустный вид надгробий и крестов, покрытых толстыми шапками снега, каменные изваяния скорбящих людей и ангелов невольно заставляли сердце сжиматься. Огромные черные деревья, беспорядочно возвышающиеся вокруг, протягивали к примолкнувшим путникам голые ветки – иногда они вздрагивали, бесшумно взлетали потревоженные вороны, роняя с веток снежную ласковую осыпь белого праха. Румянец сошел с лица Брунгильды, она дрожала, и дрожала не от холода. Напряженно молчала и Мура. Спускались сумерки, задул несильный, но неприятный ветер. Клим Кириллович усомнился в разумности предпринятой ими прогулки. Сразу стало понятно: найти безымянную детскую могилку без посторонней помощи невозможно... Смотритель кладбища, худой мужичок в высоких сапогах и черненом полушубке, повел их по узенькой притоптанной тропинке в дальний угол погоста. Удивленно поглядывая на странных посетителей, он сказал им, что за сиротской могилкой присматривает какой-то монах Авель с Подворья Благозерского монастыря, кажется, он и сейчас там.

Обогнув очередной сугроб, они увидели большое темное пятно, выделявшееся на белом снежном пространстве. Около свежей могилы застыл на коленях, спиной к ним, монах в черном одеянии. Тень от фигуры была так же недвижна, как и он сам. Клим Кириллович и его оробевшие спутницы шли тихо, не разговаривали, замолк и смотритель. Монах, видимо, почувствовал их приближение, потому что вдруг встал во весь рост, оглянулся, нахлобучил плотнее скуфейку, внимательно и строго , посмотрел на них и пошел прочь от могилы. Он явно не хотел с ними встречаться.

Клим Кириллович, Брунгильда, Мура не могли издалека рассмотреть лицо монаха. Он был высок ростом, выше Клима Кирилловича, а по тому, как легко и стремительно он удалялся в розово-голубой сумрак зимнего дня, пришли к выводу, что человек он, скорее всего, не старый. О том, что монах не оставляет следов, Мура никому не сказала.

– Он не захотел разговаривать с нами, – прошептала Брунгильда.

– Потому что мы нарушили его святую молитву, – так же шепотом ответила Мура. – Видишь, сколько свечечек натыкано в снег!

По периметру маленького холмика стояли четыре толстые, наполовину оплывшие зажженные свечи. Ничто не защищало свечи от стелющегося по земле ветерка, но они продолжали гореть, и пламя поднималось к небу вертикально. Снег возле свечей подтаял, обнажив кусочки почвы. Здесь, как показалось Муре, пробивалась зеленая травка... Все трое немного постояли, ощущая, как вместе с холодом сквозь тоненькие подошвы ботинок неумолимо поднимаются к сердцу печаль и уныние. В этот момент затея с посещением кладбища показалась им ненужной и глупой.

Извозчик ждал у ворот кладбища. На обратном пути девушки молчали, доктор Коровкин изредка спрашивал их, не замерзли ли они. Уже совсем стемнело. Празднично иллюминированные центральные улицы не радовали.

Доставив барышень домой – Елизавета Викентьевна отнеслась к несколько позднему возвращению дочерей спокойно, она доверяла доктору, – Клим Кириллович отправился к себе на квартиру пешком, ему хотелось развеять сгущающиеся в душе нехорошие предчувствия. И это ему почти удалось. Но предпринятая душевная терапия дала результат кратковременный – едва добившись равновесия, доктор был неприятно поражен сценой, которую ему пришлось наблюдать возле особняка покойного князя Ордынского. Двое полицейских выводили из ворот благообразного высокого старика с гордо посаженной седой головой. Руки старца были заломлены назад, сопровождающие грубо подталкивали его, несмотря на протесты арестованного, доносившиеся и до доктора Коровкина. Доносились до доктора также брань и угрозы полицейских. Доктор отвернулся с тягостным чувством и постарался забыть эту сцену. Конечно, он не знал, что вскоре и сам окажется в непростой ситуации.

Глава 5

Илья Холомков вырос в провинциальной семье помощника прокурора, человека либеральных взглядов, даже социалистических, по крайней мере, о необходимости уничтожения проклятого самодержавия Михаил Алексеевич Холомков поговаривал. В небольшом городке, где провел Илья свою юность, имелся и узкий кружок вольнодумцев, их невнятные, типографски неряшливые, пересыпанные стихами прокламации революционного толка казались Илье вполне безумными. Да и местные жители никак не хотели загораться прогрессивными идеями, и ненужные бумажки ими если и читались, то тут же выбрасывались, а то использовались для самых низменных нужд. Прогрессивные идеи Илью Холомкова не волновали.