Смерть в Кесарии

Баренбойм рассмеялся.

– Был, был знаком, – сказал он. – Не очень хорошо, но был.

– Чтоб ты знал, – нехотя сказал Розовски, – он не стрелялся. Его застрелили. Ты что, газет не читаешь?

Баренбойм помотал головой.

– Наши газеты… – сказал он. – Пусть наши газеты читает кто-нибудь другой. Ветераны Второй мировой войны, дай им Бог здоровья. Им уже нечего терять… Нет, не читал. По радио слышал. Надо же! Убили. Ай-я-яй, а как круто стоял… – он покачал головой. – Надо же… Это точно?

– Точно, точно, – проворчал Розовски. – Точнее не бывает.

– Да, дела. Так что ты скажешь? Надо человеку после этого иметь много денег?

Вопрос не требовал ответа.

– А что ты? – осторожно спросил Баренбойм. – Занимаешься этим делом, да?

Розовски ответил не сразу.

– Я еще сам не знаю – занимаюсь или нет. Между прочим, один мой знакомый полчаса назад утверждал, что это все разборки «русской» мафии.

– Ой, они везде русскую мафию сейчас видят. Какая там мафия! Ты бы у Шмулика Бройдера поинтересовался, как мафия такие дела делает.

– Шмулик Бройдер… – Розовски попытался вспомнить, где он уже слышал это имя. – Чем он занимается?

– Тем же, чем все мы будем заниматься, рано или поздно, – философски заметил Баренбойм. – Беседует со своими родителями.

– При чем тут его родители?

– Они умерли пять лет назад, – пояснил Баренбойм. – Шмулик тоже лежит на кладбище. Третий день.

– Почему?

Баренбойм огорченно вздохнул.

– На выезде из Тель-Авива ужасное движение, – сказал он. – На эстакаде. Три дня назад от Шмулика остались одни воспоминания. И безутешная вдова.

– Прямо эпидемия какая-то, – сказал Розовски. – Интересно, на каком месте в списке рискованных профессий находится профессия «русский бизнесмен»?

– Смотря где, – резонно заметил Баренбойм. – В Израиле, по-моему, довольно низко, а, скажем, в России – думаю, в самом начале списка. Где-то между альпинистом и космонавтом.

– При чем тут Россия? – Розовски пожал плечами. – Я говорю об Израиле. То Шмулик, то Розенфельд.

– Да, Розенфельд… К сожалению, я его почти не знал. Нечего рассказывать. О Шмулике кое-что знал, но вряд ли тебя это может заинтересовать, – сказал Баренбойм.

– Я сейчас сам не знаю, что меня может заинтересовать, – честно признался Натаниэль.

– Только не рассказывай мне сказки, – заявил Баренбойм. – Он не знает. Когда меня спрашивают, почем сейчас доллар, я тоже говорю, что не знаю.

– А кстати, почем сейчас доллар? – спросил Натаниэль.

– Я не знаю, – ответил Баренбойм. – Между нами, – он нахмурился, – я его конечно, под машину не толкал, но… – он запнулся.

– Но?

– Иной раз руки, честно говоря, чесались. Не удивлюсь, если это тоже не случайность, – мрачно сообщил Баренбойм. – Хотя, конечно, все может быть, но связи Шмулика и его привычки, это… – он не договорил, с сокрушенным видом покрутил головой. – Мафия… Скажут тоже. Будет тебе киллер изображать самоубийство! Нет, Розенфельд – это не мафия.

Больше они не разговаривали. Розовски думал о своем, Баренбойм – о своем.

«Вольво» остановилась у подъезда.

– Может, зайдешь? – спросил Розовски из вежливости.

– Рад бы, но… – Баренбойм постучал по циферблату своего «ролекса». – Некогда. Тетя Сарра дома?

– Нет, как всегда, у родственников.

– В Беер-Шеве?

– На этот раз – в Цфате. У моей мамы пол-Израиля в родственниках.

– Будешь звонить – передай привет, – вдруг Баренбойм оживился: – Слушай, ты так и не женился?

– Нет, а что?

– Давай познакомлю тебя с одной женщиной, – предложил Баренбойм. – Очень приличная женщина, тоже в разводе, детей нет. Бывшая москвичка, недавно приехала. С высшим образованием. Видная такая. А?

Розовски вздохнул.

– Зэев, – сказал он. – У моей мамы есть две хрустальные мечты: купить новую квартиру и женить меня вторично.

– Ну вот! – обрадовался Баренбойм. – Я же говорю! Записывай телефон. Скажешь: от меня.

– Ты не понял, – Натаниэль открыл дверцу. – Это мамина хрустальная мечта. Не моя.

Баренбойм пожал плечами.

– А-а… – разочарованно протянул он. – Ну ладно. Конечно, дело твое. Просто трудно одному… Так передай привет, хорошо?

Он уже собирался отъехать, когда Натаниэль снова наклонился к окошку и спросил:

– А кто сейчас стал президентом «Интера»?

– Левински, – не задумываясь, ответил Баренбойм. – Думаю, что Моше Левински. Он был вице-президентом компании при жизни Ари.

– Тоже из России?

– Мы с ним прилетели одним самолетом.

– Ясно… Ну, пока. Обязательно передам маме привет. Спасибо, Зэев.

– Не о чем говорить.

Темно-вишневый автомобиль мягко умчался в сторону Рамат-Авива. Натаниэль постоял немного у подъезда, словно раздумывая, стоит ли идти домой. Потом неторопливо поднялся к себе на третий этаж.

8

Приняв душ и наскоро перекусив, Натаниэль подсел к письменному столу и разложил документы из папки Амоса. При этом ему пришло в голову, что очень кстати он сегодня один дома. Мать все еще гостила у родственников в Цфате – он сам, в очередной раз одолжив машину у покладистого Алекса, отвез ее. Он очень любил мать, после развода ему была необходима забота и поддержка близкого человека, потому он и пришел жить к матери, в тесную амидаровскую квартиру, ни разу не подумав об отдельном жилье. Но даже искренняя большая любовь нуждается в небольших перерывах. И материнская забота, случается, может наскучить. Одной из психологических причин разрыва с женой Натаниэль, в глубине души, считал сложившуюся в семье схему отношений: жена-мать и муж-сын. А может, и нет. Может, действительно, все дело в несходстве характеров. Во всяком случае, иногда ему хотелось остаться в полном одиночестве. Увы, это невозможно.

За это время ему могли звонить домой.

Наверняка, кто-то звонил. И, конечно, должен был позвонить из Америки сын. Натаниэль покосился на фотографию пятнадцатилетнего Йосефа, стоявшую рядом с телевизором. Сейчас парню уже восемнадцать, он обещал приехать домой после Песаха. Натаниэль и ждал этого приезда, и чуть-чуть опасался его.

Розовски отставил в сторону чашку с недопитым кофе и включил автоответчик. После первых звуковых сигналов, он услышал:

– Натаниэль, у меня все в порядке. Дело закончил, могу доложить, как только скажешь, – Габи, стажер. – Пока.

Отбой. Новый сигнал. Мама.

– Натанчик, если сможешь, забери меня в конце недели.

(«Смогу, – подумал Натаниэль. – В конце недели – это опять одалживать машину. Алекс, в конце концов, пошлет меня. И будет прав»), тут все хорошо. Ты сегодня обедал? Я убеждена, что нет. Целую.

Отбой. Снова Габи.

– Извини, что звоню опять, но Офра сказала, будто ты обещал что-то выяснить насчет работы для меня. Еще раз извини, это я просто напоминаю на всякий случай. Пока.

Действительно, как же он забыл? Натаниэль отставил чашку, набрал номер лаборатории Давида, глянув, на всякий случай, на часы. Начало девятого. Гофман обычно задерживался на работе до девяти – половины десятого.

Услыхав голос друга, сказал:

– Привет, Дуду, мне передавали, что ты звонил. Как дела, что слышно?

Гофман обрадовался:

– Натаниэль? Очень кстати. В общем, все нормально, я тебя разыскивал для одной консультации.

– Весь внимание, – сказал Натаниэль.

– Послушай, Лея решила навестить родственников, в Москве. Сам понимаешь, двадцать лет не виделись. И вот я хотел с тобой посоветоваться. Как там сейчас?

Лея была женой Давида, приехавшей в Израиль из Союза, как и Натаниэль, двадцать лет назад.

– В Москве? – Натаниэль задумался. – Черт его знает, Давид. Рассказывают по-разному.

– Но ты же имеешь дело с только прибывшими.

– Так-то оно так, но, знаешь, мой контингент, все-таки, специфический. Собственно, в чем проблема?

– Ее могут не выпустить обратно? – спросил Давид, зачем-то понизив голос. – Как ты думаешь?