Пятый арлекин

— Про отца вы тоже знаете? — я спросил безо всякого надрыва, потому что поверил, что Тернер действительно узнал обо мне все или почти все, тем более, что сведения о моем отце не могли меня затронуть, я сам его давно и прочно презирал.

— Да, знаю, — Тернер бросил на меня косой пронзительный взгляд, — я не начинаю никакого дела с человеком, не наведя о нем самых тщательных справок. Мне даже известно, что он продал свой тромбон за триста долларов, выдав его за работу Страдивари, хотя всем известно, что Страдивари сколачивал одни рояли.

— Вы хотели сказать скрипки.

— Что?

— Вы хотели сказать скрипки.

— Пусть будут скрипки. Это не имеет никакого значения в данном случае, потому что от этого факта ваш папаша не становится более честным. О чем, кстати, я говорил раньше?

— О родословной матери Элизы.

— Да, мадам Жаннет де Гранвиль знала всех своих родственников чуть ли не до десятого колена. Все эти де Гизы и де ла Моли с Бурбонами кем-то ей приходились. У нее есть рисунок гинекологического дерева…

— Генеалогического, — поправил я с покровительственной улыбкой, чем едва не испортил все дело.

— Вы опять хамите! — взорвался Тернер, от его голоса сразу насторожились убийцы около машины на стоянке.

— Я лишь поправил вас.

— Болван! — Тернер покраснел от гнева, да и коньяка мы выпили уже немало, — я сознательно сказал именно так, потому что плевал с высокой башни на все генеалогические древа, от которых пользы гораздо меньше, нежели от козла молока! Даже мой ризеншнауцер имеет от своей родословной больше, чем мадам де Гранвиль! А если бы я, Тернер, который добился в этой жизни почти всего, если бы я попытался нарисовать свое генеалогическое древо, то кроме скобяной лавки ничего не нарисуешь. Зато у меня есть миллионы и энергия, которая позволит их удвоить и утроить. А мадам де Гранвиль…

— Простите меня, мистер Тернер, — черт с ней, с вашей тещей, расскажите лучше об Элизе.

— Вы правы, Дик, я действительно увлекся историей происхождения моей тещи, хотя вы в этой истории можете найти кое-что для себя, потому что все это не могло пройти без следа и для Элизы: еще бы — такая родословная! А у меня, видите ли, не те манеры! На ее упреки у меня один ответ: человек с моими деньгами может себе позволить такие манеры, какие он захочет! Это вовсе не значит, что я веду себя за столом, как откровенный хам, наоборот, я веду себя на людях естественно, также, как и дома, наедине с собой. И если мне хочется макнуть хлеб в тарелку с соусом, я это делаю, как делали мой дед и отец.

Я уже говорил, что у Элизы с детства было все. Начиная с двенадцати лет дни были расписаны по минутам: школа, естественно, частная, бассейн, музыка, верховая езда, занятия на корте… Уже в семнадцать к ней сватались женихи с титулами: какие-то итальянские графы, князья, такие же нищие, как и все представители этой вымирающей категории. Их прельщали деньги мистера Скотта, все знали, что он богат. После его смерти оказалось, что он полный банкрот, и, чтобы это не стало очевидным при жизни, он до последнего дня пользовался казенными деньгами, как своими собственными. Если бы это раскрылось при жизни, он угодил бы в тюрьму на пятнадцать лет. Это очень серьезное преступление, мистер Мэйсон, я вам настоятельно советую, не залезайте в общественный карман, когда станете управляющим банком.

Мистер Тернер почувствовал себя раскованнее, видимо оттого, что перешел собственный рубикон в отношении Элизы, и я вдруг понял, что он вовсе не так необразован, как старается показать и если делает это, то лишь для того, чтобы усыпить внимание противника или партнера, не пропуская тем временем ни одного жеста. Его версия о своем бескультурье никак не вязалась с изящным видом и непринужденной манерой держаться за столом, да и про импрессионистов он загнул очень даже здорово. Этот человек, конечно, мог себе позволить макнуть в обществе хлеб в тарелку с соусом, но только для того, чтобы подчеркнуть собственную независимость: не хотите воспринимать меня таким, каким я хочу быть, — катитесь на все четыре стороны! Значит, его конфликт с Элизой заключался в более глубоких разногласиях, ему действительно претило ее высокородное происхождение, оно было для него как бы укором его собственного, иначе бы он не говорил о нем с такой ненавистью: возможно, он и сам не прочь был иметь такое, с учетом его фантастических доходов. Не связана ли его новая женитьба с приобщением к сильному, и в то же время, родовитому итальянскому клану? Я решился прервать Тернера и для подтверждения собственных умозаключений задать вопрос, но сделал это неуклюже, на уровне первобытной дипломатии.

— Мистер Тернер, а ваша предполагаемая супруга тоже с титулами?

— А какое это имеет значение? — Тернер сузил глаза и посмотрел на меня более внимательно, нежели минуту назад. — Вас должны интересовать только жизнь и характер Элизы, и не советую всовывать нос в мои другие дела и планы. Если у вас плохая память, то запишите это себе в записную книжку и затвердите, как таблицу умножения. Ну, запишете или запомните?

Я уже пожалел о моем интересе, тем более, что от него не было никакой ощутимой пользы, так, чистый интерес, поэтому ответил как можно покладистей:

— Запомню, мистер Тернер.

— Ладно, поверю на слово. Как я уже говорил, когда умер отец Элизы, вскрылись все его неблаговидные дела в банке. Удивительно, как ревизии не вскрыли этого раньше. Когда об этом раструбили газеты, всех женихов с приставками к фамилиям будто ветром сдуло. Вот тогда подкатился я, беспородный, но с деньгами. Скажу вам, что поначалу мне льстило происхождение моей жены. Перед ней, с учетом моего состояния, распахнулись двери всех домов. Это помогало мне при сделках, но одновременно и мешало: титулованные особы ужасные чистоплюи, или стараются изобразить из себя таковых. Поначалу иные при моем появлении чуть ли не демонстративно отворачивали свою физиономию в сторону: как же, торговец оружием, пропагандист насилия и смерти, и в гостиной потомственного аристократа. Но этот аристократ вынужден принимать меня у себя и будет принимать, иначе я заморожу его кредиты в любом банке. Другие откровенно льстят. Я нужен всем. Понятно, Дик? И все равно, хотя я и набрался лоску в этих гостиных, мне больше по душе сидеть вот так с приятелем на веранде и пить коньяк. Коньяк я научился пить в зрелые годы, когда сколотил состояние. До этого я пил самый дешевый виски и заедал его сосиской, запеченной в тесте. Я и сейчас иногда захожу в дешевую забегаловку и беру сосиску в тесте. Я как-то попросил папашу Гленна подать мне сосиску в тесте. Знаете, что ответил мне старый мерзавец? Он сказал следующее: «Мистер Тернер, если бы я готовил такую еду, ко мне бы приходили одни босяки и безработные, потому что порция сосисок стоит полтора доллара, а порция оленины, приготовленная моим индейцем — десять. Улавливаете разницу?»

Понимает старый хрен политику образования капитала. В моем бизнесе такой же принцип: зачем продавать пистолеты, когда можно продавать ракеты и стратегические бомбардировщики? Пистолет стоит сто пятьдесят долларов, а бомбардировщик десять миллионов!

Мне стало скучно выслушивать азы финансовой политики воротил большого бизнеса.

— Мы отвлеклись, мистер Тернер.

Я думал, что Тернер безболезненно вернется к основной теме нашей беседы, но он не преминул укусить и на этот раз.

— Не подгоняйте, мистер Мэйсон, вы еще молоды и не вам судить, насколько я прав или неправ, строя разговор именно таким образом. И если я сейчас говорю о себе, то и в этом есть свой смысл: узнав меня и мои деловые принципы, вы скорее добьетесь поставленной перед вами цели, потому что лучше поймете синдром моей несовместимости с Элизой.

— Мне казалось, что я достаточно хорошо представляю причину вашего разрыва: отсутствие общих интересов, духовной близости, словом, в этой жизни вы не партнеры.

— Вы почти угадали: она действительно плохой партнер в моих стратегических планах по завоеванию рынков сбыта оружия. И не только плохой партнер, а вообще никакой, она мне стала мешать. Я женился вслепую, мне импонировали ее происхождение и внешность. А женитьба должна возвышать человека в финансовом мире дополнительными деньгами. Мне надоела позиция моей жены в отношении моих сделок, ее оскорбляют нападки на меня в прессе. Другая бы гордилась, что ее муж на виду, а эта… Понимаю, это похоже на жалобу мальчика второго класса по поводу того, что его третирует рядом сидящая девочка. Я люблю Элизу страстно, но так же страстно ненавижу. И не знаю, какое чувство сильнее. Меня бесит одна только мысль, что кто-то с ней в постели будет делать то же самое, что и я! Я убью этого человека. Поэтому я так настойчиво подчеркнул, Дик, чтобы вы, одолев ее сопротивление по моему сценарию, не были с ней в окончательном постельном варианте.