Небо Голливуда

От каких только недугов Кант не страдал, но каждый раз выглядел бодрячком, с горящими глазами и непоседливыми руками. Ему было уже довольно много лет – Грин сбился со счета, – и кожа на лице и руках выглядела тонкой и уязвимой. Голову покрывала еще приличная шевелюра, белая, как снег. Иногда он даже отпускал бороду, что придавало ему вид шведского аристократа. Сегодня его щеки были гладко выбриты.

– На этот раз можешь мне поверить.

– Ты молод. В таком возрасте не бывает серьезных проблем. Когда состаришься, как я, вот тогда у тебя возникнет по-настоящему неразрешимая проблема. Вспомнишь меня.

– Ты доживешь до ста двадцати, – сказал Грин. – Такие, как ты, живут долго. А хорошие люди всегда уходят рано.

– Ну тогда ты вообще не умрешь.

Кант заказал чай, сандвич и рассказал о том, как сильно был занят все утро.

– Шейла мне очень помогает, ограждая меня от всяких придурков, но иногда и от нормальных людей тоже. Ты как раз сегодня попался. Лес рубят – щепки летят. Она никогда не разговаривала с тобой по телефону. Когда мы с тобой в последний раз виделись?

– Четырнадцать месяцев назад. Я сидел в Нью-Йорке и затем вернулся на дубляж. Мы тогда обедали в «Драйс».

В «Драйсе» собиралась голливудская туссовка, разъезжающая на «роллс-ройсах». Как всегда, Роберт заплатил по счету (он выходил из себя всякий раз, когда Грин доставал бумажник), и Грин отвез его домой, в квартиру на Дофеней, в одно из самых высоких зданий в этой части Лос-Анджелеса, рядом с гостиницей «Четыре сезона». Грин познакомился с Кантом, когда тот уже овдовел, и никогда не видел его в компании женщин, разве что за исключением клиенток.

Роберт спросил:

– Где ты пропадал все это время? Месяцев семь назад, будучи в Нью-Йорке, я пытался с тобой связаться, но не нашел тебя по старому адресу. Признайся – ты женился на сказочно богатой женщине с маленьким изъяном?

– Я бы не возражал и против большого изъяна.

– Чем больше изъян, тем лучше, – сказал Роберт, очерчивая в воздухе контуры объемной груди. В этом весь Кант, слегка старомодный, обаятельный, со своими довоенными шуточками и непристойностями.

– Я больше года провел в Мэне.

– В Мэне? Боже мой! Что еврейский юноша забыл в Мэне? Разве там не живут сплошные протестантские антисемиты?

– Ты прав, но я встретил там троих людей, которые случайно ими не были.

– Ты похож на гоя. Они этого не знали, иначе выперли бы тебя из штата в два счета. Чем ты там занимался?

– По мелочи. Ничем особенным.

– Ты снова удивительно конкретен. Чем именно?

– Да так, небольшие роли.

– Тебя что, туда в ссылку отправили? Все дело в женщине, ведь так?

Грин попытался улыбнуться:

– И в ней тоже.

– Давай, рассказывай.

– С женщиной все закончилось плохо.

– Как всегда. То же самое происходит и с жизнью, – сказал Кант, откусывая бутерброд с пастрами. – Я лично не знаю ни одной жизни, которая закончилась бы хорошо. Практически всегда плохо. Поэтому мы здесь в Голливуде так любим хеппи-энд. Самая большая иллюзия, которую только можно придумать. – Он намазал еще горчицы на полукилограммовую порцию и так острого мяса между двумя тонюсенькими кусочками ржаного хлеба. – Я питаю иллюзию, что мне это полезно. Все, что вкусно, доставляет мне удовольствие, а это, говорят, пробуждает всякие здоровые гормоны. Где-то читал. Сущая правда – я живое тому свидетельство.

– Некоторое время назад я написал сценарий.

Грин умолчал, что именно этот сценарий и привел его в тюрьму.

Кант оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на Грина. Он нежно улыбнулся и кивнул.

– Хорошо, – сказал он. Положив на стол вилку, он еще раз ущипнул руку Грина. – Я очень рад. – И перед тем, как продолжить свою работу над пастрами, еще раз воскликнул: – Отлично!.. Ты хороший актер, – сказал он, жуя. – Но я считаю, что ты еще и хороший писатель. Рад, что ты наконец что-то сочинил.

– Это триллер.

– Более или менее приличный триллер всегда можно продать. Если не сразу для широкого экрана, то по крайней мере для кабельного телевидения или в качестве «фильма недели». Деньги можно найти.

– Я хочу сам его поставить, – сказал Грин ни с того и с сего.

– Это сложнее, но не исключено.

– Это мое условие.

– Поговори со своим агентом.

– У меня больше нет агента.

Кант посмотрел на него с удивлением:

– Ты же был клиентом «Анлимитед»?

– Уже давно нет.

– Кто же тогда тебя представлял?

– Я сам.

Кант кивнул. Он понял, что Грин не работал.

– Можно мне почитать твой сценарий?

– Конечно.

– У тебя он с собой?

– Я принесу завтра копию.

– Хорошо. Как называется?

– «Пожар».

– Почему бы и нет.

Кант продолжал есть и вдруг посмотрел на Грина:

– Ты ведь уже обедал?

– Перед твоим приходом.

– Хочешь еще что-нибудь?

– Я могу пробежать недельный кросс после всего того, что я сейчас съел.

На самом деле он выпил только кофе, поскольку сандвичи стоили здесь как минимум семь долларов. На эту сумму он должен был существовать целый день.

Кант, казалось, о чем-то задумался и затем спросил:

– Хочешь перейти ко мне? Я знаю, ты всегда избегал подобной альтернативы, но сейчас это выглядит логично. Мы – подходящее агентство для таких сценариев, как у тебя. Тебе будет сложно без представителя. И почему мы никогда не сотрудничали?

– Кто теперь станет с тобой сотрудничать?

– Я тебя тоже ненавижу, поэтому мы квиты, – ответил Кант, чавкая. – Томми, не нужно ничего строить из себя, потому что для меня ты такой, какой есть. У тебя был дерьмовый год. Так почему бы тебе не пойти к нам работать? Тебе сейчас нужны деньги?

– Нет, – сказал Грин решительно, как будто он вообще об этом не думал. – У меня все в порядке.

– Составь список фамилий. Я хочу знать, кого из актеров ты хочешь снимать в своем фильме.

– Из категории «Б»?

– Даже и не думай о категории «А». Нам не следует прыгать так высоко. Если получится с «ХБО» или с «Шоутайм», я уже буду доволен. Если же сценарий приведет их в восторг, мы всегда можем попробовать протолкнуть его на большой экран.

– Я составлю список.

– Где ты сейчас живешь?