Тайна смерти мисс Вейн (= Роджер Шерингэм и тайна мисс Вейн)

Постепенно девушка затихла. Ее больше не сотрясали рыдания, и она мягко освободилась из кольца рук Энтони.

- Я дура,- сказала она, глядя на него еще со слезами на глазах, но улыбаясь.- У меня, наверное, ужасно покраснел нос?

- Нисколечко,- с честным видом солгал Энтони, весьма приободрившись при виде улыбки,- но он очень мокрый.

Рука Маргарет нырнула в сумочку и вытащила зеркальце, раздался негодующий крик, и моментально были пущены в ход пуховка и пудра.

- Вот так-то лучше,- заметила она минуту-две спустя, придирчиво и тщательно рассмотрев свое отражение, а потом повернулась к Энтони с искренней улыбкой, молчаливо тем самым подтверждая, что они теперь не посторонние друг другу люди.- Вы когда-нибудь простите мне такое идиотское поведение?

- Послушайте,- ответил Энтони,- я не хочу давить на вас и требовать, чтобы вы признались в том, о чем не хотите рассказывать, но все же не можете ли вы дать мне представление о том, как все было? Поймите, я только хочу, очень хочу сделать все возможное, чтобы помочь вам, и положение кажется немного... ну, немного даже серьезнее, чем я предполагал. И если вы позволите мне узнать по возможности полнее все обстоятельства...

Он замолчал, и девушка понимающе кивнула:

- Вы хотите сказать, что нет смысла интересоваться, можно ли мне помочь, если не узнаете, как все было и что мне угрожает?- раздумчиво спросила она.- Что же, это разумное желание, и я, конечно, вам все расскажу. Между прочим, я собиралась это сделать - только вот!...- Она перебила себя и, подобрав колени, снова приняла прежнюю позу и устремила взгляд на море.

- Не возражаете, если я закурю?- спросил Энтони, доставая трубку.

- Конечно нет. По правде говоря, мне, пожалуй, тоже не мешает покурить. Нет, не беспокойтесь!- добавила она поспешно, так как Энтони стал нащупывать в карманах сигареты.- У меня с собой свои особенные, и, как правило, я курю только их.

Девушка достала из сумки сигаретницу, и Энтони поднес спичку, чтобы она закурила, а потом зажег трубку. Девушка глубоко затянулась и удовлетворенно вздохнула.

- Ну что ж, о себе, но рассказывать почти нечего. Еще четыре месяца назад я жила в Лондоне, бедная как мышь, и так было почти все время в течение последних семи лет. Мой отец был офицером в действующей армии. Он был убит во Франции, в семнадцатом году, а мне к этому времени было всего пятнадцать. Я получила в наследство двести фунтов, ну и еще мне за отца платили пенсию, едва достаточную, чтобы душа не рассталась с телом при условии, что будешь питаться одним рисом и водой (холодной), и больше практически ничем.

И девушка замолчала, словно задумавшись.

- К сожалению,- продолжила она несколько насмешливо,- мой отец был женат на неровне. Мать я не помню (она умерла, когда я была совсем маленькой), но, кажется, она происходила из семьи вороватого разорившегося торговца из Ливерпуля, который два раза сидел в тюрьме, и моего отца заставили жениться обманом, когда он был еще молодым лейтенантом. Между прочим, он мне никогда и словом об этом не обмолвился. Он был душка. Но после его смерти мне всю голову продолбили другие очаровательные люди, решившие, что мне надо знать все.

- Но вы,- сказал Энтони, очень огорченный услышанным,- пожалуйста, не рассказывайте о том, о чем вам неприятно говорить. То есть...

- А почему нет?- жестким тоном осведомилась девушка.- Почему бы мне не рассказать вам обо всем? Полицейский инспектор, по-видимому, об этом уже осведомлен. И возможно, завтра об этом напишут во всех газетах.

- Но!...- Энтони переменил позу. Наступило неловкое молчание.

- Ну а последствия были таковы, что родные отца прервали с ним все отношения. Они не захотели иметь с ним ничего общего. И со мной тоже. Один из братьев отца прислал поверенным моего папочки пятьсот фунтов, чтобы я получила образование и могла бы просуществовать до тех пор, пока не стану сама зарабатывать себе на жизнь, но это было самое большее, что кто-то из родственников отца мог для меня сделать. Я не жалуюсь. В тех обстоятельствах такой поступок был необычайно щедрым. На эти деньги и вдобавок мои собственные двести фунтов я продержалась до восемнадцати лет. После этого я должна была сама зарабатывать себе на жизнь. Вы, наверное, слышали, что девушкам в послевоенное время довольно трудно было найти работу. И это действительно так. Я окончила курсы стенографии, но, к сожалению, в стенографистах никто, по-видимому, не нуждался. На работу я все равно устроилась. Пришлось. Последние три года я служила гувернанткой, младшей продавщицей, официанткой и горничной.

- Господи помилуй!- выдохнул Энтони.

Девушка вдруг рассмеялась. Его реакция ее позабавила.

- О, вам совсем незачем меня жалеть из-за последнего места службы. Оно было самое лучшее. Не могу понять, почему я сразу не попробовала это занятие. Быть гувернанткой было тяжелее всего, хотя, например, официанток заставляют очень много и тяжело работать. И это, как я вам уже сказала, продолжалось три года. А затем разгневанная хозяйка лишила меня достойного положения горничной из-за того, что ее муж захотел меня поцеловать и был достаточно бестактен, потому что сделал это при открытых дверях. Я нарвала ему уши за эту попытку, но, видно, этого было недостаточно, так что меня выгнали и я лишилась работы с месячным жалованьем в сумочке. Они как раз подошли к концу, и я начинала с большим беспокойством подумывать, где же взять денег, как вдруг пришло письмо от Элси - ну, от миссис Вэйн.

- Вашей кузины,- полуутвердительно сказал Энтони.

- Да, ее мать и моя были сестрами. Я никогда в жизни с кузиной не встречалась, да по сути дела едва ли знала о ее существовании, но, к моему удивлению, она сообщила, что услышала о моих тяжелых временах и, так как у нее достаточно своих денег, она хотела бы, так сказать, протянуть мне руку помощи. Короче говоря, она предлагала мне приехать и поселиться у нее в доме, номинально как компаньонке с весьма щедрым жалованьем.

- Очень порядочно с ее стороны,- прокомментировал Энтони.

Девушка взглянула на него довольно странно.

- Да, не правда ли? А также удивительно необыкновенно. Но меня ожидало нечто еще более сногсшибательное. Через день-два после моего приезда она как бы между прочим сообщила, что составила новое завещание, по которому и деньги, и все остальное имущество она, без всяких условий, оставляет мне это десять тысяч фунтов, и даже больше, не говоря уж о драгоценностях. Как вы легко можете себе представить, я словно громом была поражена.

- Да уж наверное! Но как же это замечательно с ее стороны.

- Очень,- сухо ответила девушка,- но понимаете, в какое положение это меня ставило, особенно если учесть замечательную репутацию моего дедушки. Положение, мягко говоря, затруднительное, не так ли? И самое главное, мне совершенно не с кем посоветоваться. Поверенный, который занимался моими делами, уже умер. Джордж - то есть доктор Вэйн,- ну, он не такой человек, с которым можно говорить о подобных вещах. То же самое относится и к мисс Уильямсон, его секретарше. Я совершенно одинока.

Она бросила свою сигарету в море и коротко, невесело рассмеялась.

- Так что теперь вы, наверное, понимаете, почему я готова довериться первому же встречному - хотя, боюсь, даже это нисколько не извиняет меня в том, что я готова скулить и выть на его плече.

- Да, чертовски заковыристое положение,- проворчал Энтони,- хотел бы я свернуть этому инспектору шею. Но одно мне совершенно ясно. Вы должны все рассказать моему двоюродному брату. Если кто и способен вам помочь, то это он, и я уверен, он ни о чем не сообщит в "Курьер" без вашего согласия.

Девушка медленно кивнула.

- Д-да, пожалуй, это лучшее, что можно сделать. Это Роджер Шерингэм, я не ослышалась? Я прочла несколько его романов. Мне кажется, он должен быть довольно приятным человеком.

- Он такой и есть: может наврать сорок бочек арестантов, но он в высшей степени порядочный парень. И, между прочим, заслужил на спортивных соревнованиях в Оксфорде синюю майку. Вот что. Я как раз должен встретиться с ним здесь, на скалах. А что, если я сбегаю за ним и приведу его сюда? Мы ведь не в том положении, чтобы зря тратить время.