Шесть подозреваемых

17 февраля

Отправляюсь на три недели в Австралию: нужно записать три музыкальных эпизода с Ритиком Рошаном для картины господина Махеша «Метро». Впервые лечу в эту страну и жду не дождусь увидеть все достопримечательности, о которых так много слышала.

Рам Дулари останется совершенно одна, и я велела Бхоле получше приглядывать за ней и за домом.

20 февраля

По-моему, Сидней — лучший город на свете. Я видела оперный театр и Харбор-Бридж, это волшебно. И кажется, ни на одном пляже мира не встретишь столько бронзовых от загара тел, как на Бонди-Бич. К тому же австралийцы удивительно жизнерадостны.

Здесь ужасно весело.

Особенно любопытно смотреть, как местные белокурые голубоглазые красотки крутят бедрами в тандеме со мной под музыку хинди. В Болливуде почти уже стало хорошим тоном, de rigueur, [202] чтобы белые танцовщицы — фиренги, [203] — вихляя бедрами, выплясывали под дудку наших смуглокожих актеров — дейси. В одном из отснятых сегодня эпизодов, к примеру, австралийские блондинки ползали у ног Ритика, бегали за ним на карачках, тяжело дыша, словно собаки в жаркий день, и умоляли о поцелуе.

Не это ли называется колониализм наизнанку?

4 марта

Сегодня произошел очень занятный случай. В моем гостиничном номере появился мужчина с серебряной шевелюрой и грубым, изрезанным глубокими морщинами лицом, назвавшийся Лучио Ломбарди. Изъясняясь на превосходном английском языке, он представился управляющим арабского принца, имя которого я запамятовала.

Я спросила, что привело его в Сидней. Мужчина поведал о том, как принц однажды увидел мои фотографии — и тут же влюбился без памяти. В общем, он был готов заплатить сто тысяч долларов, лишь бы провести со мной одну-единственную ночь на шестнадцатое марта (его день рождения). Согласно плану меня должны были посадить на частный самолет, принадлежащий принцу, доставить в Лондон и поселить в фешенебельной гостинице «Дорчестер» в обществе означенной титулованной особы, а рано утром вернуть в Мумбаи.

Все это мистер Ломбарди изложил весьма любезным тоном режиссера, пересказывающего актрисе новый сценарий. Судя по виду, мой гость обладал серьезными связями, не говоря уже о деньгах, однако он просчитался, недооценив темперамент индийской примадонны.

— Решительно возражаю! — возмутилась я. — Да за кого меня принимает ваш принц? За какую-то дешевую проститутку?

Впрочем, несмотря на все старания изобразить оскорбленную невинность, в глубине души я ничего подобного не испытывала. Мне ли не знать, что в глазах мужчин мое место — где-то посередине между женой и шлюхой. Жену можно совратить, шлюху купить, а знаменитой актрисе вроде меня — предложить сделку. Что, собственно, и сделал мистер Ломбарди.

Итальянец явно не был готов к отказу. Он принялся настаивать, поднял цену до двухсот тысяч долларов, потом до трехсот и в конце концов — до полумиллиона, причем пятьдесят процентов наличными я могла получить сейчас же, не выходя из номера.

В качестве последнего козыря Ломбарди достал из кармана портрет самого принца. Я представляла себе уродца-карлика, пораженного венерическими болезнями, однако на глянцевом фото был изображен цветущий молодой мужчина, облаченный п ниспадающую до лодыжек тунику арабского типа и головную повязку из клетчатой ткани. На длинном светлокожем лице царили пышные каштановые усы.

Надо признать, принц очень даже ничего (хотя есть в нем и что-то изнеженное, женоподобное), да и полмиллиона долларов — приличные деньги. Это же двадцать миллионов рупий. Недурная приманка.

Я мысленно подсчитала. В банке у меня почти шестьдесят миллионов рупий. Чтобы скопить такой капитал, нужно было пахать перед камерами три с половиной года. А тут предлагается треть этой суммы всего за одну ночь работы.

Что такое «ночь», если вдуматься? В лучшем случае два сексуальных раунда (будь мой арабский принц даже самим шейхом, на третий раз его вряд ли хватит). Всего получается двадцать две минуты, не больше. Выходит, я заработаю двадцать две тысячи семьсот двадцать семь долларов в минуту. Триста семьдесят восемь в секунду. Вот это да! Пожалуй, разве что Мохаммед Али делал деньги быстрее. Зато его избивают до синяков, а я, вероятно, еще и удовольствие справлю.

И все-таки я сказала «нет». Ломбарди резко помрачнел.

— Вы совершаете огромную ошибку, мисс Саксена, отвергая столь щедрое предложение. Или вас беспокоит нежелательная реклама? Уверяю, мы будем хранить молчание.

— Нет, — отвечала я.

— Значит, все дело в старомодной морали? Разве же вы не слышали итальянской пословицы: «Ниже пояса нет ни религий, ни правды»?

— Просто я вам не товар, господин Ломбарди. Так и передайте своему принцу! — отрезала я, захлопывая дверь за его спиной.

Мало ли чего у нас не хватает ниже пояса. Главное, чтобы в голове доставало ума. Своим отказом я лишь распалю горячую страсть этого принца. Уверена, что на следующий день рождения он удавится, но бросит к моим ногам не менее миллиона!

Вот что я называю «Непристойное предложение».

Интересно, почему до сих пор не сняли индийский римейк этого фильма?

8 марта

Это самый черный день в моей жизни; даже не знаю, с чего начать.

Я почуяла неладное сразу, как только покинула борт самолета, прилетевшего в восемь вечера из Сингапура, и не увидела Бхолу в толпе встречающих.

— А где Бхола? — спросила я у Кундана, водителя, приехавшего за мной в аэропорт на «мерседесе».

— Не знаю, мэм. Всю неделю где-то пропадает. Хорошо еще, господин Ракеш распорядился, чтобы я вас забрал.

Спустя полчаса квартира встретила меня зловещим полумраком. Я щелкнула выключателем и обмерла. Кругом царил жуткий бедлам. На полу в гостиной, среди опрокинутых диванов, блестели осколки моей прекрасной вазы уотерфордского хрусталя. Из дверей столовой тянулся отвратительный мясной дух. Я с ужасом обнаружила на своем столе картонные коробки с объедками кисло-сладкой свинины и курицы чили в окружении тонких нитей китайской лапши. В кухне темнела гора немытой посуды; одна сковородка с длинной ручкой валялась в углу.

Но самый страшный беспорядок ожидал меня в собственной спальне. Матрас и простыни были сброшены на пол и яростно искромсаны лезвием. Распахнутые шкафы с выдвинутыми ящиками; бумаги, заколки, тряпки, рассыпанные по ковру; начисто разоренный туалетный столик, с которого целиком исчезла моя коллекция духов и косметики… Я опрометью бросилась в смежную с комнатой гардеробную, где прежде стоял напольный сейф. Так и думала: тяжелую металлическую дверь отрезали при помощи паяльной лампы, внутри зияла черная пустота. К счастью, крупные украшения и львиную долю наличности я держу в хранилище банка. Однако пропало почти сто тысяч рупий, около трех тысяч долларов, пять сотен фунтов, энная сумма в евро, изумрудное ожерелье и наручные часы марки «Брайтлинг». И тут на меня обрушилось куда более страшное открытие: воры взяли из шкафа обувь и сумочки. «Маноло Бланик» и «Кристиан Лубутен», «Кристобаль Бален-сиага» и «Джимми Чу» — все до последнего.

При виде разгрома в гардеробной осознание случившегося поразило меня, как удар в живот. Перед моим мысленным взором разворачивалась тошнотворная картина: преступники проникают в дом, спешат перерыть и обчистить его сверху донизу, наслаждаются китайским обедом, приканчивают Бхолу и Рам Дулари…

Я замерла в тишине опустевшей квартиры, пытаясь набраться смелости, чтобы рвануть на себя следующую дверь и обнаружить пару распухших, покрытых кровоподтеками тел, плавающих среди багровой жижи в ванне… в моей ванне!

У меня не хватило сил. Я предпочла вернуться в спальню, взяла с прикроватного столика телефон — и лишь теперь заметила на трубке записку, приклеенную скотчем. «Прежде чем позвонишь в полицию, — говорилось в ней, — посмотри кассету из правого нижнего ящика твоего туалетного столика». Почерк отчего-то показался мне смутно знакомым.