На исходе последнего часа

Это, конечно, была слабая ниточка. Но Турецкий вдруг вцепился в нее бульдожьей хваткой.

Завертелась карусель. Подключили муровских оперативников, спецназ...

– Саш, ты не порешь горячку? – осторожно спросил Грязнов.

– Порю, – согласился Турецкий.

– Он мог за это время сотню дач сменить.

– Мог. Но не сменил. Он должен жить там. У него должно быть все по высшему классу! Понимаешь, он человек с газовым баллоном.

– Чего? – не понял Грязнов.

– Не важно, то есть его когда-то надули, так он теперь весь газопровод иметь будет. Он вон войско себе завел. Он войну ведет. И что, ты считаешь, жить будет в каком-нибудь Бибиреве? Он будет жить в правительственной даче с линией метро.

Выпалив эту фантазию, Турецкий резко оборвал сам себя. Выпучил глаза, словно вдруг привидение увидел.

– Славутич, можешь узнать, к каким дачам на Николиной горе правительственные ветки подведены?

– Саша, натурально, я тебя уважаю. Но ты больно доверяешь своим фантазиям, – отодвинулся от друга Грязнов.

– Я не фантазирую. Я знаю.

Грязнов опять увидел, что Турецкий как бы не в себе, как бы на его месте сидит какой-то другой человек. Наверное, Принц-Акпер-Владимиров-Кторов#.

«Шиза», – очень мягко подумал Грязнов, но таки пошел узнавать требуемое.

Поселок оказался куда больше, чем думалось Турецкому. И что же было теперь делать? Ходить и стучать во все дачи, простите, не здесь Принц живет?

Команда остановилась на окраине.

Ждали от Турецкого распоряжений. Он почувствовал себя нашкодившим школьником. Но отступать было некуда.

– Найдите мне тут какого-нибудь старожила.

– В полшестого утра? – мягко переспросил Грязнов.

– Именно, – огрызнулся Турецкий.

Грязнов нехотя вылез из машины, но бегать по садовым участкам ему не пришлось, из-за поворота навстречу вышел патлатый парень с удочками через плечо.

Грязнов подозвал его и спросил:

– Господин рыбак, вы тут давно живете, натурально?

– Натурально, – ответил патлатый.

– Кое-какую консультацию дадите?

– А вы кто? – Патлатый прислонил удочки к забору и сунул руки в карманы.

– Мы – представители правоохранительных органов, – высокопарно ответил Грязнов. Корочки свои он научился показывать очень мастерски, даже как-то театрально. Эффекта, к сожалению, не последовало.

То есть он последовал, но совсем уж неожиданный. Патлатый наклонился к уху Грязнова и что-то сказал, от чего сыщик как-то неуверенно попятился.

Турецкий высунул голову в окно.

Грязнов растерянно оглянулся на шефа.

– Что там, Слава?

– А вот...

Патлатый не дал договорить Грязнову, он сам подошел к машине и протянул Турецкому корочки. Тоже весьма мастерски и театрально: Федеральная служба безопасности.

– Катитесь, ребята, отсюда, – тихо сказал патлатый. – Не хер вам тут.

– У нас приказ, – засуетился Турецкий. Сколько потом себя ругал за эту слабость!

– В гробу я видел ваши приказы, – спокойно ответствовал патлатый фээсбэшник.

Турецкому важно было узнать, пасут здесь эти ребята кого-то определенного или просто берегут покой шишек. Следующие полчаса ушли на согласование согласований. Турецкий звонил Меркулову, тот еще кому-то, патлатый беседовал со своим начальством.

Кажется, даже до Совета безопасности дошли. Разве только Президента не разбудили.

Оказалось, ФСБ здесь покой берегло.

Начальники советовали подождать, вопрос нуждался в детальной проработке, обсуждении, надо было бы собрать расширенное совещание, скорректировать планы, действовать совместно...

Турецкий готов был выть на луну.

Потом Меркулов позвонил:

– Действуй.

Патлатый оказался очень полезен. Все пять дач с линиями метро он знал отлично.

Только в двух из них жили правительственные чиновники. Никто уже метро не пользовался, да, возможно, и раньше никто не пользовался. Так, причуда тоталитарного режима.

«Я сразу почую, – лихорадочно думал Турецкий. – Я узнаю с первого взгляда».

Машины медленно шли по поселку.

В первой даче жил какой-то банкир. Сейчас его вообще не было, где-то на Майами-Бич отдыхал.

Вторую занимал теперь производитель лекарств и кандидат в Президенты. Отдал дачу своей жене. Та устраивала здесь художественные салоны.

– Не то, – сказал Турецкий.

Ниточка тончала, норовила то и дело оборваться.

В третьей даче жили две семьи. Известный кинорежиссер и его не менее известный отец-поэт, когда-то написавший Гимн Советского Союза.

Все. Мимо. Принцем здесь и не пахло.

– Может, без метро? – осторожно спросил Грязнов.

– Может, – мрачно ответил Турецкий.

Они тронулись к машинам.

«Как я теперь людям в глаза посмотрю? Психолог хренов. Начитался разных западных авторов с „ведениями“ и „якорями“... Ни хрена-то они...»

– Вы слышали? – спросил он вдруг, останавливаясь.

– Кажется, – тоже встрепенулся Грязнов.

– Это оттуда, – прислушался и патлатый. Он показал на дачу, как раз напротив кандидатовой.

– Нет, далековато будет, – засомневался Турецкий.

– Ветерок донес, натурально, – сказал Грязнов.

И они с Турецким переглянулись. Ведь это уже было когда-то. Ну точно, в Сочи, в самый первый день.

Там точно так же, как здесь, истошно орала женщина...

Турецкий сам себя похвалил. Именно так он этот домик и представлял – высоченный забор, железные ворота, колючка... А метро? Так долго ли прорыть туннель всего лишь через улицу.

Команда заняла исходные позиции.

Турецкий подумал, что народу он взял маловато. Уж какие-нибудь ошметки от армии у Принца остались. Здесь сейчас такое заварится!

Но делать было нечего. Голос изнутри то стихал, то заходился новой истошной силой.

Патлатый постучал в ворота, сонно зевнул, позвякал ведром.

– Чего тебе, парень? – вполне дружелюбно спросили через окошко. Но как-то уж очень быстро спросили.

– Так Эдуард Николаевич просил зайти с утречка. На лов вместе идем.

Какое-то время охранник соображал.

– А ты кто?

– Веня Ерофеев, – нагло ответил Патлатый.

«Ох, проколется, – выругался про себя Турецкий. – Пижон долбаный!»

– Сейчас спрошу.

– Может, запустите? Чего мне на улице?

И калитка отворилась.

Фээсбэшник уложил охранника профессионально. Турецкий только услышал короткий вздох.

– Ты бы себе попроще имя-то придумал, – не удержался он от замечания.

– А это мое имя и есть, – удивился патлатый.

Он приоткрыл калитку, впуская внутрь спецназовцев и оперативников.

Турецкий прошмыгнул первым. Грязнов следом. И застыли. Крик женский стих.

И вдруг откуда-то из глубины дома раздались три отчетливых хлопка.

Все, дальше ждать было нельзя. Команда кинулась по двору, Турецкий и Грязнов – к крыльцу.

Перестрелки особой не было. Нескольких мужиков положили без звука.

А когда ворвались в дом, поняли, что топчутся на месте. В комнатах пусто – только ревет в углу девчонка-служанка. И тычет пальцем вниз.

– Там, в подвале...

– Не надо, – сказал Принц, когда Турецкий с командой влетел в подвал. Он держал в руках голову пацана и прижимал к его виску пистолет. – Не стоит. Я убью своего сына, если вы сделаете хоть шаг.

«Его сын умер, – подумал Турецкий. – Что, еще один, как у Поляка?»

– Я ясно выразился?

«Он выстрелит, – подумал Турецкий. – Он кончит пацана. Я это знаю».

Принц отступил к дверке. Открылась за ним жуть – окровавленная куча. С трудом угадывалась женщина. Лицо изрезано, волосы содраны с мясом.

– Я уйду сюда, а вы – нет, – сказал Принц.

– Ты его сын? – спросил Турецкий у пацана.

– Нет, – ответил мальчишка. – Не сын...