Черные тузы

гора рефератов, вот сижу, читаю. Дня не хватает. Проходи.

Росляков зажег в прихожей свет, снял куртку и, усевшись на стуле, долго расшнуровывал высокие ботинки. Он знал, что профессор всегда ложится спать поздно, а когда мать в очередной командировке со своими артистами, Николай Егорович, не замечавший времени, если его не остановить, запросто может засидеться за работой и до утра, до первого света. Сунув ноги в домашние шлепанцы, Росляков прошел на кухню и, отыскав на полке банку растворимого кофе, бросил в чашку пару ложек темного порошка, кубик сахара и налил кипятка из теплого чайника.

– Мать не звонила? – Росляков устроился за столом и прополоскал рот кофе.

– Звонила, конечно, звонила, – Николай Егорович сел напротив Рослякова. – У неё все нормально, насколько вообще может быть нормальна такая разъездная сумасшедшая жизнь. Только с той гостиницей, которую забронировали, какая-то неувязка получилась, первые два дня пришлось ютиться в ужасных номерах. Галя говорит, настоящие клоповники. Теперь все утряслось. Ты переночуешь?

– Нет, сегодня поеду к себе, – Росляков выложил на стол сигареты, хотя курить совсем не хотел. – Тоже дел скопилось невпроворот, старые долги. Одним обещал статейку сделать, другим. Люди ждут, а воз и ныне там. И тут ещё такое дело, – изображая работу мысли, он наморщил лоб, – я в редакции взял отпуск на две недели. То есть надвое разбил свой отпуск. Хочу уехать из Москвы, подальше от телефона, от друзей, вообще от людей и поработать. Может, какие-то светлые мысли появятся.

– Хорошая идея, – одобрил Николай Егорович. – Человеку творческой профессии, журналисту, например, обязательно нужно время от времени уезжать из города, пожить какое-то время где-то в глуши, где-нибудь в деревне, чтобы в душе все отстоялось, встало на свои места. После короткого периода затворничества появляется новый взгляд на вещи. Ничто так не выматывает творческого человека, как городская суета. Здесь сам себе не принадлежишь.

– Во-во, не принадлежишь. А вы хорошего мнения о журналистах: люди творческой профессии. Так вы о журналистах отзываетесь? Видно, вы газет совсем не читаете, если говорите о каком-то творчестве.

– Почему? Читаю газеты. Иногда, не очень часто.

– Ваше счастье, что не очень часто.

– Тебе не обязательно связывать всю жизнь с газетой. Ты входишь в возраст Че Гевары, значит, уже почти готов к большим, по-настоящему большим делам. Которых, если уж сейчас не сделаешь, не сделаешь никогда в жизни.

– Это правильно, – сейчас, в эту самую минуту Николай Егорович показался Рослякову каким-то загадочным и слишком умным для профессора. – Только вот я не могу решить, к каким именно большим делам я готов. Революций, слава Богу, не предвидится. Одна рутина вокруг, мелочь и мусор, больших дел не видно.

Росляков внутренне радовался, что профессор сам нашел нужные слова, логичные доводы в пользу отъезда из города и добровольного затворничества в деревне, теперь не придется долго объяснять стремление творческой натуры