Икона

— Не надо, — выдохнул голландец.

— Прощаю вас, — произнес Иоаннес, зажигая спичку.

26

Приглушенный взрыв донесся до Мэтью сквозь кафельный пол ванной. Он лежал на полу, его рука была обмотана полотенцем, насквозь промокшим от крови. Лицо и шею покрывал липкий пот, ноги тряслись. Страх это или шок — ему было все равно. Из коридора послышался шепот. Перед щелью под дверью мелькали какие-то тени. Сейчас они его обнаружат. Это было ясно. Он умрет, как раненое животное, корчась на полу. От этой мысли Мэтью содрогнулся, но никакой план спасения не приходил ему в голову.

Шум снизу наполнил его робкой надеждой. Возможно, нападающие сами взорвали что-то, но зачем, тем более внизу? Скорее всего в борьбу вступил кто-то еще или же преждевременно взорвалось какое-нибудь устройство. Мэтью не понимал, что происходит. Чутье подсказывало, что любая неразбериха ему на руку. Он выждал несколько минут, чтобы посмотреть, что последует за взрывом, но не слышал никаких звуков, зато почувствовал запах дыма. Надо выбираться отсюда.

Здоровой рукой Мэтью тихонько приоткрыл дверь. Несколько дюймов, еще несколько. Ничего. Наконец он на коленях выполз из ванной. Над задней лестницей к потолку поднимались клубы черного дыма. Слышно было, как внизу трещит огонь. Ползти на четвереньках, опираясь на раненую руку, было очень трудно, но из-за едкого запаха приходилось держаться как можно ниже. Наконец Мэтью обогнул угол и пополз подлинному коридору к спальне Фотиса.

Прямо у входа в спальню на коврике боролись два старика. Тот, что наверху, в сером костюме, должно быть, Мюллер, бил кулаком по голове Фотиса. Но сил у него было немного, поэтому удары, видимо, не причиняли тому особого вреда. «Вальтер» валялся под кроватью. Оружия Мюллера не было видно. Мэтью решил, что они, видимо, неожиданно друг для друга встретились у двери и драка началась еще до того, как кто-то из них успел открыть огонь. Он скорее почувствовал, чем увидел, что в комнате находится кто-то еще.

Выпрямившись, Мэтью попробовал одной рукой оттащить Мюллера, но острый приступ головокружения и тошноты снова заставил его опуститься на пол. Старики не обратили на него никакого внимания. Фотис укусил Мюллера за руку, тот взвыл и со всей силы ударил Фотиса в висок. Фотис обмяк, и Мюллер слез с него. В это время Мэтью ударил его по голени, и лицо старика исказилось от боли. Под потолком сгущались клубы дыма, дышать было нечем. Света из окон почти не было видно.

Мэтью взглянул на каминную полку. Рядом с ней стоял человек, окутанный тенью. Обожженный человек, стоявший рядом с иконой. Они подходили друг другу — обожженный человек и поврежденная Мария, окутанные странным свечением; у них были одинаковые глаза, одинаковый цвет накидок. Человек стоял справа, на месте Иоанна Крестителя, третьего члена триумвирата. Слева была Мария с Христом, объектом их поклонения, невидимым в пространстве между ними. Конечно, все это ему привиделось. Иллюзия, сотворенная игрой дыма и света; фантазии воспаленного мозга и растревоженного духа. И действительно, когда Мэтью попытался прямо посмотреть на фигуру, она потеряла свою материальность. Но стоило ему перевести взгляд на икону, как человек опять стал виден: большеглазый, торжественный, ожидающий. Это был вопрос выбора. Многим уже доводилось сталкиваться с этим раньше. Теперь трое живых мужчин в комнате видели это своими глазами.

Мюллер стоял на коленях у кровати. Он нашел свое оружие и теперь искал что-то, возможно патроны, в кармане пиджака, не переставая при этом надрывно кашлять. Фотис тряс головой, пытаясь подняться на ноги. Мэтью наблюдал за ними обоими и за всем происходящим в комнате. Дышать становилось все опаснее; надо было немедленно что-то предпринять. К этому призывала его икона. Он еле стоял, голова у него кружилась. Мэтью представил себе, как пройдет через комнату, оттолкнет Мюллера, схватит икону и побежит к двери. Это будет легко, вот только ноги его не слушаются. Обгоревший человек продолжал следить за ним. Отсюда помощи ждать не приходилось. Мэтью вспомнил слова Иоаннеса: сила иконы была слишком велика, она могла изменить первоначальные намерения. Зачем ты пришел в этот дом? Вспомни — спасти жизнь. Не за иконой, а для того, чтобы попытаться спасти жизнь.

Полотенце сползло с его руки, и из раны в ладони текла кровь. Не обращая на это внимания, Мэтью нагнулся, чтобы вдохнуть менее ядовитый воздух снизу, куда дым еще не опустился, затем взвалил сопротивляющегося крестного на плечо.

— Что ты делаешь? — прорычал Змей.

Чувствуя, как дрожат ноги, Мэтью поднялся. Перед его глазами плавал дым. Слабые кулаки барабанили ему в спину, старческие ноги пинали воздух.

— Нет-нет, не меня, мальчик. Богородица. Спаси Богородицу.

Мэтью, не оглядываясь, вышел из комнаты. Огонь уже достиг второго этажа, поэтому видимость была очень плохой. Он нашел перила и стал двигаться вдоль них по направлению к передней лестнице. Что бы ни ожидало его внизу, это не могло быть хуже того, что осталось наверху. Фотис обезумел.

— Ты, глупец! Возвращайся к Богородице. Что ты делаешь?

«Выбираю жизнь», — подумал Мэтью, спускаясь по лестнице.

Девушка разбудила Андреаса, когда он путешествовал во времени и пространстве. Какие-то места были ему неизвестны, какие-то он хорошо помнил. Склеп под церковью, Микалис-ребенок, смотрящий на него глазами мудрого старика. Вот он с хорошенькой Гликерией идет по улице, и она улыбается. Мальчишки босыми ногами месят глину с соломой, из которой будут делать кирпичи, чтобы отстроить сожженные дома. Балкон его старой квартиры, Мария, юная, темноволосая, Алекс, играющий у их ног с солдатиками; сладкий каучуковый запах летнего заката в Афинах. И вот он опять в церкви на горе, с Костой и Иоаннесом. На этот раз он заметил кое-что еще, надо будет рассказать об этом Мэтью. На рассвете Андреас пошел в хорошо охраняемый дом Мюллера; он пристально смотрел в лицо немцу, когда тот обещал не расстреливать мирных жителей. Потом утром он сидел среди старых корявых яблонь, измотанный ночной работой, и ел хлеб. Он услышал дробь выстрелов из двадцати винтовок. Хлеб вывалился у него из рук; он понял, что его предали. И снова, хотя и не так остро, он ощутил ужас, перерастающий в ярость, ярость — в печаль, не находящую выхода. Он увидел наспех засыпанную могилу и деревянный крест в аргентинской деревне — конечный пункт его путешествия.

Злость ушла. Он не чувствовал ее во время сна. У седовласого призрака, вошедшего в квартиру Фотиса, были глаза Мюллера, но в остальном это была его бледная тень. Уставший, отчаявшийся старик. Андреас не ощутил ни ненависти, ни сострадания. Это был просто жалкий тип. Лучше всего, если он умрет, но Андреас сомневался, что будет тем человеком, который убьет его. Фактически он не ожидал, что ему доведется снова вернуться в реальный мир. Как раз в этот момент его и разбудила Ана Кесслер. И как же трудно было ему возвращаться в этот мир! В своих мечтах он был легким, как глоток воздуха; он видел и понимал события, ранее скрытые завесой страха, ярости, горя, похоти. Он чувствовал, что отбросил ненужные мелкие заботы. Как же трудно было возвращаться в этот мир, в это дряхлое, больное тело, в этот слабый и вялый дух. За несколько мгновений он снова прочувствовал каждый синяк, каждый шрам, каждый удар — все повреждения, которые были нанесены его телу и духу за эти семьдесят девять лет. Это жестокое и стремительное накопление опыта было его жизнью, и она еще теплилась в нем.

Но Ана, подруга Мэтью, была красива, а ради красоты стоит проснуться. Подруга Мэтью — так она себя назвала, после того как он чуть не снес ей голову своим ударом. Холодная вода на лицо — это неплохо подействовало, хотя в тот момент показалось ему жестоким. Что-то впилось ему в запястья. Странно, что он еще жив. Он не представлял, куда подевался Мюллер, но логика подсказывала, что он должен быть в доме, с Мэтью, Фотисом и кем-то еще. Сознание Андреаса рвалось вперед, его тело плелось позади, и он не стал отбиваться от девушки, когда та подставила ему плечо. Звук взрыва где-то в глубине дома заставил их остановиться. Они выждали минуту, чтобы посмотреть, что будет дальше. Но ничего не произошло, и они вновь направились к открытой двери, из которой полз дым.