Странники в ночи (СИ)

Официант принес коньяк и мороженое. Андрей и не взглянул на то, что стояло перед ним на столе. Интересно, можно ли здесь курить... Андрей решил не спрашивать, а поставить персонал кафе перед фактом. Прежде чем они спохватятся, он успеет сделать три - четыре добрых затяжки.

Закуривая, Андрей скосил глаза на огонек и потому не сразу разглядел человека, подошедшего к его столу - но боковое зрение, конечно, подсказало, что рядом кто-то есть. Андрей мысленно ругнулся. Неужели официант уже засек нарушение порядка и ни одной затяжки толком сделать не даст? С досадой Андрей поднял взгляд, приготовившись к извинениям.

Это был не официант. У стола стоял высокий плечистый старик в светло-бежевом костюме. Андрей слабо разбирался в тканях и модах, но и ему было ясно, что костюм этот очень дорогой, не из тех, что продаются в магазинах с доступными ценами. На лацкане пиджака был укреплен маленький, с копеечную монету, отливающий бронзой значок в виде жука.

Лицо незнакомца произвело на Андрея сильное впечатление. Высокий, изборожденный морщинами благородный лоб мыслителя обрамляли совершенно седые волосы, прямые, ниспадающие до плеч. Греческий нос придавал лицу утонченность, а твердый римский подбородок - решительность. Но удивительнее всего были глаза - прозрачно-голубые, как утреннее весеннее небо, они смотрели с беспощадной проницательностью, и где-то в их глубинах крылась легкая насмешка, а может быть, просто всепонимающая снисходительность мудрости.

- Вы позволите, Андрей Константинович? - жест незнакомца свидетельствовал о намерении сесть к столу.

Андрей машинально кивнул. То, что к нему по имени и отчеству обратился абсолютно незнакомый человек, само по себе не было чем-то необычным. Все же Андрей был достаточно известен, и случалось, что к нему подходили на улицах, узнав по фотографиям на обложках книг или в газетах, просили автографы, с дружескими улыбками говорили хорошие слова, а некоторые особо въедливые - и критиковали. Но тут было что-то другое... Не принадлежащее или не полностью принадлежащее миру, где жил Андрей.

Старик уселся напротив, поблагодарив вежливым кивком, положил перед собой руки с длинными тонкими пальцами. Почему-то считается, подумал Андрей, что такие пальцы должны быть у пианистов, а вот у гениального Элтона Джона пальцы короткие и толстые...

- Вы меня знаете... Вероятно, вам попадались мои книги ? - спросил он, чтобы не молчать.

Незнакомец чуть приподнял выцветшие брови и ответил спокойно, слегка небрежно, как говорят об очевидном.

- Я слежу за вашим творчеством. "Ученик Нострадамуса", "Неоновые псы", "Дом в огне", "Один шаг вдаль"...

- Простите? - встрепенулся Андрей.

- Что такое?

- Мне показалось... Вы упомянули название моего раннего рассказа... Но он нигде не был опубликован, и...

- Я упомянул, - перебил старик, - название вашего неопубликованного романа?

- Рассказа, - поправил Андрей. - Не романа, а рассказа или маленькой повести. "Дом в огне". Наверное, из него можно было бы сделать роман, но... Понимаете, это не совсем литературное произведение. Скорее, это крик одинокой души, юношеское отчаяние... И если бы я стал переделывать, я бы потерял... В общем, "Дом в огне" никто и никогда не печатал, а прочли его очень немногие люди, и я...

- Маленькая повесть, говорите? - вновь прервал его незнакомец. Он оживился и выглядел чрезвычайно заинтересованным, если не сказать заинтригованным. - Надо же... Как причудливы судьбы литературных произведений.

- Что вы имеете в виду? - Андрей был сбит с толку.

- То, что не все в судьбе книги зависит от автора. О, я говорю не о редакторах, издателях и прочем! Писатель - в данном случае вы - дает рождение чувству, воплощенному в художественный образ... И чувство, и образ обогащают сверхмировые тонкие структуры, живут в пространствах и временах... Откуда вы можете знать, где и как вас опубликуют?

Андрей уже совсем ничего не понимал.

- Вы намекаете, - беспомощно проговорил он, - что кто-то где-то без моего ведома выпустил "Дом в огне", переделав его в роман? Но это невозможно. Существует только один экземпляр рукописи, и он у меня дома.

- Да нет же, нет! Никто ничего не переделывал, все это ваше... То, что вы не написали, но могли бы написать. В вашем "Доме в огне" мало строк, но за каждой стоят другие, невысказанные, порой неосознанные...

Затянувшись крепким дымом, Андрей стряхнул пепел в пустую тарелку. Это такое естественное, такое бытовое движение неожиданно вернуло ему уверенность и способность сопротивляться.

- И в каком же издательстве, - произнес он, украсив свой вопрос всеми оттенками сарказма, - вышла моя невысказанная и неосознанная книга?

Ответ старика снова вышиб почву из-под ног.

- Она вышла в Айсвельте. Чтобы объяснить вам, где это, мне придется потратить целый вечер, а у меня другие планы. Какая вам разница? Вы едва ли когда-нибудь увидите эту книгу, а коли так, не все ли вам равно?

- Как автор, я не отказался бы в неё заглянуть.

- Зачем? Поверьте, там нет ровным счетом ничего сверх того, что уже не содержалось бы в вашей рукописи.

- Там больше слов.

- Да... Но и только.

- Послушайте, но как вы можете утверждать... Ведь оригинал, мою рукопись, вы не читали?

Взгляд старика пронзил Андрея насквозь, и тому вдруг стало холодно и жарко одновременно. Вечность, сама мудрая Вечность смотрела на него из этой бездонной чистой синевы. Как наивно, как нелепо было расспрашивать этого старика о том, что он читал и чего не читал! Он знал ВСЕ - настолько, насколько такое вообще может быть. И сейчас он сидел здесь, но рассматривал Андрея будто из немыслимого далека, с дистанции многих и многих тысячелетий. Не только Андрей умещался в поле его взгляда... И Андрей тоже - как часть того огромного, необозримого, что мог видеть старик.

К загадочному собеседнику Андрея приблизился официант, и старик отвел взгляд. Но Андрей по-прежнему оставался под пронизывающей, завораживающей суггестией, в пустом пространстве, лишенный опоры и утративший все прошлые ориентиры... Лишь когда голос официанта донесся до него, он принялся потихоньку выкарабкиваться на поверхность. Он вернулся, но уже не совсем таким, каким был прежде. Отличие заключалось только в одном: он ЗНАЛ, что на свете есть этот старик, и новое знание немалого стоило.

- Что будете заказывать? - тускло спросил официант.

- Ничего, - был ответ.

- Но... - тут официант заметил горящую сигарету Андрея. - Э, а вот курить у нас не полагается!

- Совершенно неважно, что у вас полагается, - холодно сказал старик. Не отнимайте попусту время.

Официант на секунду опешил, тут же стушевался, попятился и пропал с глаз долой, а старик снова взглянул на Андрея.

- Я не представился, - проговорил он, - премного виноват. Фамилия моя Кассинский, а зовут меня Марк Абрамович.

Андрей кивнул, торопливо перебирая в мыслях вопросы, которые мог бы обратить к старику. Он не пропустил мимо ушей двойной намек Кассинского на то, что их беседа не продлится долго (в первый раз - когда Кассинский сказал, что не собирается тратить на Андрея весь вечер, и во второй - когда велел официанту не отнимать время). Встреча с Марком Абрамовичем теперь представлялась Андрею невероятно важной, ключевой, и так необходимо успеть спросить о главном... А оно, это главное, никак не приходило, одно сталкивалось с другим, волны гасили друг друга. В результате полного интеллектуального смятения и разброда Андрей невесть почему задал вопрос, весьма далеко отстоявший от всего того, что было для него действительно животрепещущим:

- Кто такой Моол?

- Моол? - пренебрежительно протянул старик. - Да никто... Вот не думал, что вас так уж интересует Моол. Но извольте... Моол - никто в прямом смысле, он не личность, он порождение толпы, цивилизации. Он следствие, а не причина. Моол - это все люди, вместе взятые, объединенные в толпу... Впрочем, похоже, его нисколько не беспокоит собственная эфемерность. Он вроде бы убежден в своей неотвратимости, как некоем всеобщем финале... Вы и сами легко разобрались бы в сущности Моола, Андрей Константинович, если бы захотели. Стоит ли он нашего с вами времени?