Письмо Россетти

– Я дам хорошую цену, можете мне поверить.

– Да меня тошнит при одной только мысли о том, что вы будете мирно почивать в моем доме, заперев меня в монастыре! – Алессандра резко поднялась из кресла. – Будьте любезны, мои деньги!

– Что?

– Выдайте мне мои деньги. Я снимаю их со счета.

Банкир погрузился в молчание. Какое-то время разглядывал разложенные на столе бумаги, возможно, пытался подобрать какой-то другой, более действенный подход. Но затем поднял глаза на Алессандру и понял: эта девушка не уступит.

– Что ж, прекрасно, – сказал он. – Сколько?

– Все.

Она отстегнула кошелек от пояса и положила его на стол.

– Мы, знаете ли, держим депозиты не здесь, – злобно заметил банкир и отмахнулся от кошелька, – а в специальных помещениях дворца Камерленги, здании государственного казначейства. Ну, знаете такой высокий белый дом, что справа от моста Риальто. Вот, отнесете этот чек, – с этими словами он вынул из ящика стола клочок бумаги, что-то написал на нем, – и они выдадут вам деньги.

Он окинул чек неодобрительным взглядом, протянул ей.

– Желаю удачи, синьорина Россетти, – добавил банкир, но Алессандра сразу уловила неискренность в этом его пожелании.

Чиновник из дворца Камерленги закончил отсчитывать четырнадцать сольдо, затем отпер самый большой из трех сундучков, что стояли перед ним на столе. Покосился на чек от Каттоны, затем перевел взгляд на Алессандру.

– Двадцать восемь дукатов, правильно?

– Да, – ответила Алессандра убитым голосом.

“Двадцать восемь дукатов… Как мы будем жить на эти двадцать восемь дукатов?” Она тихо всхлипнула, вытерла ладонью заплаканное лицо. Сегодня, наверное, худший день в ее жизни. Если не считать того дня, когда около года тому назад она узнала о гибели отца и брата. Сообщил ей эту страшную весть Лоренцо. А потом упал на колени и признался ей в искренней и страстной любви. Уверял, что уже давно испытывает к ней самые пылкие чувства. Умолял, чтобы она, Алессандра, позволила ему как-то помочь ей, защитить ее. Обещал, что будет заботиться о ней. И она ему поверила. Стало быть, он все это время обманывал?

Нет, решила Алессандра, этого просто не может быть. Лоренцо любил ее, она это знала, чувствовала, много раз сожалела о том, что не может ответить ему столь же пылкой ипреданной любовью. То, что произошло с деньгами, должно быть, какая-то ошибка или просто несчастливое стечение обстоятельств. Только вряд ли это облегчит нынешнее ее положение, если даже она узнает правду.

– Вот, прошу, двадцать восемь дукатов, – громко произнес чиновник, и по выражению его лица Алессандра поняла, что он уже произносил эти слова раза два, если не больше, а она просто не слышала.

Алессандра начала собирать со стола сложенные аккуратными столбиками золотые монеты, как вдруг перед зданием казначейства послышался какой-то шум, и оба они обернулись на него.

Стражники широко распахнули двойные двери, и шум с улицы эхом разнесся по просторному залу с мраморными полами. Перед зданием собралась огромная толпа, ее крики и возгласы достигли слуха тех, кто находился внутри. Алессандра пыталась расслышать, о чем именно кричали собравшиеся, но крики сливались в сплошной неразборчивый гул.

Чиновник поднялся и не сводил глаз с двери. Все остальные служащие – тоже. Даже их начальники и те повернулись к двери, и на лицах всех присутствующих застыло напряженное ожидание. Но чего именно они ждали?

Через несколько секунд любопытство девушки было вознаграждено. Четыре носильщика внесли во дворец Камерленги открытый паланкин. А в нем на шелковых и бархатных подушках небрежно раскинулась женщина – самая красивая из всех, которых только доводилось видеть Алессандре. Двери начали затворяться, и крики толпы стали еще громче.

– Ла Селестия! – теперь уже отчетливо различила Алессандра.

Ла Селестия. Даже она, Алессандра, была наслышана об этой знаменитой венецианской куртизанке, самой прекрасной и соблазнительной женщине в городе – и репутация эта была заслуженной. Так подумала Алессандра, не сводя с красавицы глаз. Лицо в форме сердечка в обрамлении целой гривы блестящих темных кудрей, что спадали на плечи и почти полностью обнаженные пышные груди, выступающие из-за низкого выреза платья. Глаза огромные, с густыми ресницами, загадочные, как у кошки, кожа белая и сияющая, словно луна. Куртизанку окружала целая свита слуг и поклонников, прокладывавших путь носилкам. Судя по возбужденным крикам толпы, доносившимся с улицы, появлениеЛа Селестии произвело настоящий фурор. Но женщину, похоже, ничуть это не смущало. Пока стражники закрывали двери, она улыбалась и махала рукой людям на улице, продолжавшим выкрикивать ее имя, и по всему было видно: ей нравилось, что она привлекает такое внимание, она чувствовала себя королевой в окружении обожающих ее придворных.

Управляющий бросился ей навстречу и приветствовал самым почтительным образом. Следом за носилками в зал, болтая и смеясь, вошли поклонники Ла Селестии, с дюжину молодых людей, судя по всему, из знати, двое из них опрометью бросились к носилкам подать куртизанке руку. После секундного колебания она оперлась на руку стройного блондина. Избранник насмешливо подмигнул сопернику, затем помог госпоже своего сердца сойти с носилок.

Алессандра взяла кошелек и направилась к выходу. Она пробиралась через толпу свиты, когда один из молодых людей, тот, чью помощь только что отвергла куртизанка, вдруг схватил ее за руку. Очевидно, решил хоть чем-то восполнить урон, нанесенный самолюбию. На нем была модная темно-синяя туника до колен, поверх наброшен плащ, на лицесияла самоуверенная улыбка.

– Как прикажете понимать? – усмехнувшись, воскликнул он, обращаясь к одному из своих друзей. – Молодая девица, одна и без вуали?

– Да, весьма странно, – откликнулся друг. Одет он был победнее, держался гораздо скромнее, однако охотно подхватил насмешливый тон. – Как думаешь, девица или матрона?

– Замужем я или нет, не вашего ума дело, – сердито заметила Алессандра.

– А язык у этой дамочки что у шлюхи, – поморщился модник в синем.

– Тогда, значит, матрона. Девицы – они куда скромней и приветливей.

– А вы оба грубияны, – отрезала Алессандра. – Были бы хорошо воспитаны, позволили бы мне пройти.

Тут к ним обернулась Ла Селестия.

– Вы, двое! Опять затеяли какую-то свару? – спросила она. На губах ее играла улыбка, но смотрела она строго. – Неужели никогда не видели девушку в трауре? Оставьте ее в покое, – с упреком заметила она молодым людям.

– Спасибо вам, – сказала Алессандра и двинулась к дверям.

– Минутку! – окликнула ее Ла Селестия.

Алессандра обернулась. Куртизанка подошла к ней; впрочем, она как будто не шагала, а плыла по воздуху. И стала рассматривать девушку, слегка склонив голову набок.

– Скажите, я могла вас где-то видеть?

– Нет, – ответила Алессандра.

Она бы наверняка запомнила эту красавицу, если б встречала ее прежде.

– Стало быть, обозналась, – бросила Ла Селестия и отвернулась.

Стражи распахнули перед Алессандрой двери, она вышла на улицу. Толпа разошлась, но несколько зевак все же остались дожидаться, вытягивали шеи, старались увидеть куртизанку в зале. Алессандра прошла мимо быстрым шагом, крепко сжимая в руках кошелек. Теперь ее занимали только мысли о будущем.

СМЕРТЬ

22апреля 1617 года

Аллея Невыполненных Обещаний являла собой узкий темный проулок, постоянно погруженный в тень и заваленный отбросами; тянулся он параллельно набережной, между полуразвалившимися складами, в портовой части города под названием Каннареджо. Стояла глубокая ночь, и в свете луны в темный проход в конце аллеи скользнула фигура мальчишки. Типичный уличный оборванец с мелкими чертами лица, покрасневшими глазами и маленьким заостренным носом, который, точно у грызуна, шевелился и принюхивался в моменты неуверенности. На вид пареньку было лет восемь-девять, не больше, но на самом деле исполнилось двенадцать, так, во всяком случае, уверяли его монахини из Санта Мария деи Мираколи, чьими скудными благодеяниями он и существовал.