Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю

Как и положено при транспортном происшествии, капитан Савов начал измерять на шоссе тормозной путь «плимута». Нет, не беззаботным ангелом вознесся Маклоренс на небеса. Надо отдать ему должное: хотя и сильно пьян, он сделал все возможное, чтобы спастись.

Освещая фонарем дорогу и помогая Савову в замерах, Ковачев никак не мог отвязаться от навязчивого вопроса: катастрофа ли это пьяного шофера или нечто другое? Вроде бы все говорило в пользу обычного варианта — и водка, и ненужная перегазовка, и бешеная скорость даже на поворотах, у одного из которых он и обрел свою смерть. Но приходили на ум и другие доводы. Почему Мелвилл пересела в другую машину, оставив его одного? Почему катастрофа случилась в самом опасном месте на всем отрезке пути между Варной и Балчиком — на самом крутом повороте, у самой глубокой пропасти? Вторая случайность? Да, именно в этом месте его бешеная гонка вероятней всего могла закончиться смертью. Но почему именно здесь он потерял вдруг управление?

Когда они дошли до начала тормозного пути, Савов принялся записывать измерения в блокнот, а Ковачев продолжал освещать самым внимательным образом буквально каждую пядь предполагаемого последнего пути «плимута». В одном месте он остановился и долго вглядывался в световой круг.

— Товарищ капитан, взгляните-ка сюда.

Савов тоже навел свой фонарь, вгляделся и покачал удивленно головой.

— Надо аккуратно снять асфальтовое покрытие и отдать на экспертизу, — сказал Ковачев.

В эту ночь полковник Ковачев смог лечь в постель лишь на рассвете. И хотя славился тем, что засыпал, едва лишь коснется подушки, на этот раз он долго не смыкал глаз. Мучили его вопросы, порожденные этой катастрофой, а процедура вскрытия трупа, на которой он присутствовал, не давала успокоиться. И когда в предрассветных сумерках сон все-таки сморил его, выспаться всласть он так и не смог. Его разбудили, вызвав в окружное управление. Там уже был высокий гость. Узнав о катастрофе («все-таки труп есть труп!»), генерал Марков первым же самолетом прибыл в Варну и теперь хлопал Ковачева своею медвежьей лапой по плечу.

— Вот и я решил воспользоваться субботой и воскресеньем. И вас, думаю, повидаю, и воздухом морским надышусь. Эх, какая вокруг красота! Ну, рассказывай, чем порадуешь?

— После такого убийства радости мало...

— Значит, все-таки убийство!

— Да, это не случайная катастрофа. Слишком уж место для нее подходящее.

— Мне сообщили по телефону, что сломался привод рулевого управления.

— Да, сломан. Весь вопрос в том, почему он переломился в ситуации экстремальной, на самом опасном повороте. Допустим, реакция Маклоренса, хотя и пьяного, но опытного шофера, составляет полсекунды. Мы тщательно просмотрели тормозной след от его начала по всей пятнадцатиметровой длине.

— И что же?

— К приводу была прилеплена магнитная радиоуправляемая мина.

Генерал Марков даже присвистнул от удивления.

— Осколки мины торчали в асфальте между четырнадцатым и пятнадцатым метром. Примерно посередине. Обнаружены подобные осколки и в нижней части двигателя. То, что мина была магнитной, подтверждается и отсутствием следов ее крепления, и точностью взрыва перед катастрофой.

— Значит, тот, кто ее поставил и взорвал, находился где-нибудь вблизи, наблюдая за движением на дороге, из автомобиля.

— Несомненно.

— Так, так... — Генерал почесал кончик носа. — Радиомина — бесспорное доказательство, что убийство задумано и даже предрешено там... где продают такие игрушки.

— Если их не берут с собою просто так, на всякий случай, а вдруг понадобятся. Достаточно вспомнить два пистолета Маклоренса.

— В таком случае компания их должна быть экипирована прилично.

— Нашли мы и передатчик, — продолжал Ковачев. — За обыкновенным приемником, в арматурном табло. Он настроен на ту же волну. Одна клавиша задействует его, другая включает частоту приема. Теперь частота известна. И постоянно прослушивается.

— Смею надеяться, прослушивается не только частота передатчика, но и приемника.

— Неужели у вас есть сомнения, что это тот самый, уже засеченный передатчик?

— Раз вы так уверены, могу ли я сомневаться. Но позвольте грешному вашему начальнику продолжить свои расспросы. С чего бы этому австралийскому красавцу приспичило мчаться аж в Болгарию, чтобы здесь отдать богу душу? Кто обделал это дельце и... зачем, зачем?

— Да, именно так. Экспертиза установила, что паспорт у него подложный, фото приклеено вместо другого. Приклеено ловко, но все же не без огреха. Паспорт действительно австралийский, визы показывают весь путь из Австралии. Но поскольку, повторяю, документ оказался поддельным, появилось вновь основание считать убитого болгарином.

— Теперь и вы туда же. И это после вашего же убедительного доказательства, что открытка куплена в прошлом году.

— Одно не исключает другого. Открытка может быть и прошлогодней, как условный знак с пейзажем, а надписана по приезде Маклоренсом. Кстати, и шофер его знает как Гошо.

— Нет... изучил я нашего брата. А этот... — Марков полистал дело, захваченное в управлении, и нашел снимок Маклоренса. — Этот со своею жеребячьей мордой не болгарин, не наша кровь. Нисколько не похож.

— Или... полуболгарин, если мать англосаксонка.

— Все может быть, но какой смысл гадать. И без того столько загадок, прежде всего два пистолета.

— Есть и еще кое-что. Вы знаете, у него при себе было девятьсот долларов и сто двадцать левов. Это в паспорте. А в другом кармане были еще и чеки. Тогда зачем доллары в банкнотах? Спекулировать? Или для других целей?.. Допустим, долларов была тысяча и недостающая сотня превратилась в левы.

— Да-а, ничего себе этот... Маман. Неплохо подзапасся всем. Хотя тот, кто снабдил его радиоминой, все-таки лучше предвидел финал... Не вызывает ли каких-либо ассоциаций этот его псевдоним?

— Маман — значит мать, товарищ генерал, а он никак не похож на чью-либо матушку.

— Допустим. А как насчет тех, кто похож? К примеру, Мелвилл.

— Никакой реакции с ее стороны. До сих пор убитым она не поинтересовалась, будто вообще ничего не знает...

— Или именно потому, что знает!

— Вроде бы она его любовница, а...

— Или он ее любовник.

— Разве не одно и то же?

— Пора уж разбираться в таких тонкостях, Ковачев. Когда ей за сорок, а он явно ее моложе, есть кой-какая разница.

— Разница, возможно, и есть, но стоит ли начинать по этому поводу дискуссию? Выделим главное. Во время катастрофы она была уже в своем номере. А знаете ли, с кем прибыла вчера вечером в гостиницу Мелвилл?

— В управлении Петев мне докладывал, что с каким-то господином в летах. За рулем была его дочь. Они вместе ужинали в Балчике, — сказал Марков.

— Именно так. Сей господин — торговый представитель одной американской фирмы в Константинополе. А знаете ли, как зовется это милое семейство?

— Откуда я могу знать, если вы крутитесь вокруг да около, вместо того чтобы мне доложить. Надеюсь, это не Рокфеллер и не Джон Пирпон Морган?

— Конечно, нет. Он всего-навсего Еремей Ноумен, а дочь его Мишель Ноумен.

— И что же из того?

— А то лишь, что фамилия Ноумен в буквальном переводе с английского означает... Никто!

— Никто! Значит... это и есть господин Никто!

— Очевидно. Старый Никто с Коко, как значится в одной из шифрограмм. А наши простодушно перевели фамилию, вот и все.

— Браво, вот это переводчики!

— Существенно, что старый Никто и Коко, я имею в виду Еремея и его дочурку, прибыли к нам именно в понедельник, 14 июля, когда выпорхнуло в эфир второе послание.

— И они, разумеется, тоже имеют алиби?

— Вы проявляете удивительную догадливость!

Ковачев позволял себе иногда подобные вольности, он знал о душевной слабости генерала по отношению к своим любимцам и хотя и редко, но пользовался этим.

— Во время катастрофы они как раз входили в свой номер, после того, как распрощались с Мелвилл, — сказал полковник.