Дело рыжего киллера

Винтовка № 2222? — Еще проще: Керимбаев украл, был изобличен сослуживцами и убит при оказании вооруженного сопротивления.

Московский генерал? — Кроме того, что сгоряча сказал полковник о его причастности к «разборке» — никакого компромата.

Алексей подозревал, что это, конечно, могла быть только верхушка айсберга, но, как говорится, если попал в дерьмо — сиди и не чирикай.

Только больше оставаться в военной прокуратуре он не мог — в армии земля быстро слухами полнится. И замазан Нертов был сильно. Поэтому он отказался писать рапорт о зачислении в кадровый состав (впрочем, шеф и не настаивал на этом). В Дивномайск-20 прокурор послал нового следователя, прибывшего на службу после окончания военного института. Алексей передал ему все дела, посоветовав быть поосторожнее с местными командирами, а сам занялся рутинной работой в части, на территории которой расположилась «контора»: снова ломанные челюсти, общий надзор, бумаги, бумаги, бумаги…

Вскоре пришел и приказ: «Уволить… в связи с окончанием срока службы». Что ж, «пиджаки» — двухгодичники — их судьба такая. Тянули армейскую лямку два года — и по домам. Из 20-и человек, призванных после окончания университета в военную прокуратуру, ни один на сверхсрочную не остался.

…Хмурым июльским утром Ил-62 зашел на посадку в Пулково. У Алексея начиналась новая жизнь…

Глава 2. Если слышишь шип змеи — не волнуйся: здесь свои

Рождество 1997 года Марина встречала одна. Если говорить точно, даже не встречала, а проспала ставший недавно общероссийским праздник, вернувшись с очередного ночного дежурства в больнице. Ее разбудил настойчивый телефонный звонок…

— Ну, что, лапочка? — Прошипело в трубке, — квартирка, понравилась? Пора уж сказать, когда спортом займешься…

И смешок. Такой гаденький, как бы шепотком. Скорее не смешок, а ласковое покряхтывание какое-то, словно на унитазе газетку читает.

— Вы понимаете, — безнадежно пролепетала Марина, — я соберу деньги. Отдам. Правда. Я же не знала… Ну, пожалуйста…

Голос стал больше напоминать змеиный шип:

— Ты, что, не поняла, тварь? Тебе же ясно сказано было: сегодня — стрелка. Теперь должок вырос на двадцать процентов. Братва время потеряла, волновались зря, мерзли на улице. Что молчишь, падаль, ушки детские ждешь в посылочке?..

— Господи, а ребенок-то тут при чем? — Губы уже устали дергаться и слезы начали размазывать тушь по лицу, — ну что же делать, как объяснить этому Змеенышу, что доллары проклятые я ему отдам. Потом сразу же на Украину уеду. И занять-то денег не у кого. Только бы комнату эту несчастную продать побыстрее. Ну, неделю хотя бы. А он еще про проценты какие-то. Кто же столько денег за окна во двор-колодец выложит? Все. Скажу «нет» и трубку брошу. А сама — в РУБОП. Сейчас же. Немедленно…

«Змееныш» будто бы угадал мысли Марины:

— К братцу своему ментов приставишь в детский садик, чтоб ножки не повыдергивали? Да пока питерские со львовскими договорятся — НАТО до Китая расширится. Или в РУБОП сама жить побежишь? Кх-кх-кх. Думаешь, поезда в Хохляндию по расписанию ходят? — Рискни.

Гадючье шипение снова стало напоминать ласковый шипик змееныша, видимо он все-таки услышал своей маленькой головкой Маринины всхлипывания и вовремя сообразил, что пора менять пластинку:

— Ты лучше подумай: ну, что от тебя требуется? Все тихо, спокойно. Один раз вспомнишь свои соревнования и все.

А мы тебе на приданое денежек подкинем и на кроватку мягкую, чтобы спала слаще. Ты же умная, Лапочка…

— Так, теперь он решил по-хорошему, все-таки. Но мне-то от этого не легче, — Марина, сжавшись на стуле, очередной раз вытерла глаза и нос полой халатика, — Куда деваться? Все равно достанут. И брата, хотя он сейчас далеко, подо Львовом, и меня. Что, я дура какая-то, газет не читаю? И бежать некуда: пока я в плацкартном на Украину поеду меня уже двадцать раз какая-нибудь мразь найдет. Ну, за что же?.. А комнату эту паршивую даже с помощью Катьки не продать будет, все равно, еще какой-нибудь «счетчик» придумают. Ну, хоть бы еще немного времени дал. Ну, хоть что-нибудь придумать… Им же не «баксы» те проклятые нужны. Я нужна. Я? Почему я?..

Шип «Змееныша» прервал размышления:

— Последний раз спрашиваю: Согласна? Считаю до трех: раз! Два!..

— Да, да, да! Отстаньте от меня! Завтра я приду. Завтра. Слышите?! Завтра! Куда сказали! Только отстаньте!

Бах! Трубка полетела на многострадальный коммунальный телефон, а Марина, уже не сдерживаясь, разрыдалась прямо на стуле. Хорошо, что Анны Петровны нет дома, а то бы опять со своим сочувствием полезла:

— Что девонька? Опять злыдень — муж звонит? Да пошли ты его подальше.

Какой уж тут муж? Если бы хоть кому-нибудь можно было все рассказать. Хоть кому-нибудь!..

Марина кое-как добралась до комнаты. Своей, за которую теперь неизвестно как расплачиваться. Добралась. И без сил ничком упала на продавленный диван…

В конце прошлого года ей наконец-то улыбнулась удача: В булочной у подоконника, на котором она запихивала половинку буханки хлеба в полиэтиленовый пакет, Марина заметила на полу одинокую бумажку. Десять тысяч! Еще не веря в свою счастливую звезду, Марина сначала попыталась отодвинуть червонец ногой поближе к стене, подальше от чужих глаз. Потом она, как бы задумчиво посмотрела по сторонам и, убедившись, что никто не бегает по булочной, как охотничья собака, рассматривая пятнышки на полу, нагнулась и быстро спрятала в карман заветную купюру.

— Уф! Теперь хоть молока куплю, а то хоть на панель иди — никак до получки не дотянуть.

Декабрьское утро, когда по еще не растоптанному снегу Кузнечного переулка Марина возвращалась домой с ночного дежурства в больнице, перестало казаться столь холодным и хмурым. В большинстве окон уже горел свет, обнажая унылую нищету коммуналок — стеклянные банки и грязные коробки на подоконниках, чахлые столетники, допотопную посуду, коврики с оленями…

Марина прибавила шаг. Поскорее бы проскочить место, где в этот час кто только не болтается. Какие-то грязные растрепанные старухи, небритые продавцы с Кузнечного рынка, как раз вываливающиеся на тротуар, дабы перекладывать и пересчитывать свои ящики и мешки. Неожиданно Марина споткнулась и едва не растянулась, оступившись с поребрика, но какой-то подвыпивший парень в ушанке, блеснув золотой фиксой, подхватил ее под руку.

— Гы… — довольно хмыкнул этот случайный «прохожий», что был едва ли не по плечо Марине. Он-то и подставил ей подножку — старый прикол рыночной публики, который почему-то та считает верхом остроумия.

— Идиот! — Марина выдернула руку.

Разозлившись, парень вцепился в рукав пальто и рванул на себя.

— Ну, ты, коза! Поговори мне!..

Марина молча посмотрела на него. Перевела взгляд на копошащихся у стены в своей поклаже людей. Они даже и не обернулись в их сторону. Марина с облегчением поняла, что им и дела нет ни до нее самой, ни до этого расшалившегося земляка. Только бесформенная женщина в толстом платке и коротком пальто что-то прошамкала парню, тряся ладонью в ее сторону. Тот, однако, не отцеплялся.

— Ну-ну. Коза, говоришь? — Усмехнулась Марина.

Положив руки на плечи парня, девушка вдруг резко толкнула его к обшарпанному ларьку. Не ожидая такого развития событий, подвыпивший завсегдатай рынка, запнулся о валявшийся неподалеку пустой ящик и с шумно плюхнулся на него сверху. Женщина сипло рассмеялась.

Марина не стала задерживаться и побежала, увязая в снегу. Мимо рынка, мимо дома Достоевского… Обернувшись, она убедилась, что за ней никто не гонится. Вообще-то рискованно выделывать такие штучки, подумала она про себя, переводя дыхание. Что гласит нам первое правило безопасного поведения? Никогда не провоцируй нападение и не зли преступника — не подталкивай события к худшему из сценариев. Смирись и покорно исполни свою роль жертвы — без тех эксцессов, что способны повлечь за собою непредсказуемое…