Уйди скорей и не спеши обратно

V

Во вторник утром Жосс очень осторожно обращался с кофе, стараясь не делать резких движений. Он плохо спал, а все из-за этой недосягаемой комнаты, которая то и дело возникала у него перед глазами.

Он тяжело опустился на табуретку у стола, где его ждали миска, хлеб и колбаса, и с неприязнью оглядел те пятнадцать квадратных метров, которые занимал. Трещины на стенах, матрас на полу, туалет на лестнице. Конечно, с девятью тысячами франков он мог бы устроиться и получше, но почти половину этих денег он каждый месяц отсылал в Гильвинек матери. Нельзя чувствовать себя сытым, если мать голодает, так устроена жизнь, в этом ее простота и сложность. Жосс знал, что грамотей брал недорого, потому что сам там жил и потому что не платил налогов. И потом, нужно было признать, что Декамбре не был из тех хапуг, готовых снять с тебя последнюю рубашку за сорок кубических метров жилья в Париже. Лизбета вообще ничего не платила, потому что ходила за покупками, готовила ужин и убирала в общей ванной. Декамбре делал все остальное, пылесосил, стирал занавески из общих комнат, накрывал стол для завтрака. И нельзя не признать, что в свои семьдесят лет грамотей прекрасно справлялся.

Жосс задумчиво жевал влажный хлеб и вполуха слушал приглушенное радио, чтобы не пропустить морской прогноз, который записывал каждое утро. Как было бы здорово поселиться у грамотея! Во-первых, рукой подать до вокзала Монпарнас, если что. Во-вторых, там простор, батареи, кровати на ножках, дубовый паркет и ковры с вытертой бахромой. Когда Лизбета только поселилась там, то первые дни с наслаждением ходила босиком по теплым коврам. А еще там кормили ужином. Жосс только и умел, что жарить рыбу на решетке, открывать устриц и глотать моллюсков, поэтому вечер за вечером питался консервами. И потом, там была Лизбета, которая жила в соседней комнате. Нет, он бы никогда не прикоснулся к Лизбете, никогда бы не дотронулся до нее своими жесткими руками, он, который на двадцать пять лет старше ее. И тут надо отдать должное Декамбре, он всегда относился к ней с уважением. Лизбета рассказала ему ужасную историю о том первом вечере, когда она растянулась на ковре. А аристократ и глазом не моргнул. Молодец. Вот что значит иметь мозги. А если аристократ так умно себя вел, то и Жосс бы не сплоховал, с какой стати. Ле Герны, может, и чурбаны неотесанные, но они не разбойники.

Только в этом-то и была вся загвоздка. Декамбре считает его чурбаном и никогда не уступит ему комнату, нечего и мечтать. Ни о Лизбете, ни об ужине, ни о батареях.

Час спустя, доставая из урны записки, он все еще думал об этом. Он сразу заметил большой конверт цвета слоновой кости и быстро вскрыл его. Тридцать франков. Цена росла. Он взглянул на текст, даже не пытаясь прочесть до конца. Этот бред начинал ему надоедать. Потом он машинально разделил кучки на «можно» и «нельзя». Во вторую кучку он отложил такое послание: «Декамбре педик. Он сам плетет свои кружева». То же самое, что вчера, только наоборот. Не горазд на выдумку парень. Этак и будем ходить кругами. И когда Жосс уже собирался бросить записку в брак, его рука помедлила дольше, чем вчера. «Сдай мне комнату, а то я все расскажу в новостях». Шантаж – ни больше ни меньше.

В восемь часов двадцать восемь минут Жосс во всеоружии стоял на своем ящике. Слушатели были на местах, как танцоры, заучившие роль после двух тысяч гастрольных выступлений: Декамбре у себя на пороге, склонившись над книгой, Лизбета в небольшой толпе по правую руку от Жосса, Бертен по левую руку за красно-белыми полосатыми занавесками «Викинга», Дамас сзади, стоит, опершись на витрину «Ролл-Райдера», недалеко от него жиличка Декамбре из комнаты четыре, ее почти не видно за деревом, и, наконец, знакомые лица завсегдатаев, они стояли кружком, каждый на своем обычном месте.

Жосс начал читать:

– Один: ищу рецепт кекса, такого, чтобы засахаренные фрукты не опускались на дно. Два: нечего закрывать дверь, чтобы скрыть свои мерзости. Бог сверху все видит, и тебя и твою шлюху. Три: Элен, почему ты не пришла? Прости за все, что я тебе причинил. Подпись: Бернар. Четыре: в сквере потеряны шесть шаров для петанка. Пять: продаю мотоцикл «Кавасаки» ZR7750 1999 года выпуска, пробег 8500 км, красный, с сигнализацией, с ветровым стеклом, защитой картера, цена 3000 франков.

Какой-то невежда поднял руку из толпы, давая знать, что объявление его заинтересовало. Жоссу пришлось прерваться.

– Потом, в «Викинге», – сурово сказал он.

Рука стыдливо опустилась так же быстро, как поднялась.

– Шесть, – продолжил Жосс. – Я с мясом не работаю. Семь: ищу грузовик-палатку для продажи пиццы с панорамным обзором, права категории VL, с печью на шесть коржей. Восемь: молодежь с барабанами, в следующий раз я вызываю полицию. Девять…

Декамбре с нетерпением ждал объявление эрудита и не очень внимательно слушал остальное. Лизбета записала в блокноте номер объявления о продаже прованских пряностей, приближалась очередь морского прогноза. Декамбре держал карандаш наготове.

– …от семи до восьми, будет ослабевать до пяти-шести, затем переместится к западу и будет дуть от трех до пяти метров в секунду во второй половине дня. На море шторм, ливневые дожди стихают.

Наступила очередь шестнадцатого объявления, и Декамбре узнал его с первого слова.

– Затем я отправился… многоточие… по реке и сошел на берег на другом конце города, а с наступлением темноты вошел в дом жены… многоточие… и хотя это стоило мне великих трудностей, однако в конце концов я смог ею овладеть. Утолив свое желание, я ушел от нее пешком.

Последовала тишина, все озадаченно переглядывались, но тут Жосс перешел к более понятным объявлениям, которые предшествовали «Страничке истории». Декамбре поморщился. Он не успел все записать, текст был слишком длинный. Затем он прислушался, чтобы узнать судьбу французского корабля «Декларация прав человека» с семьюдесятью четырьмя пушками на борту, который 14 января 1797 года возвращался, проиграв сражение в Ирландии, имея на борту 1350 человек.

– …его преследовали два ирландских корабля, «Неутомимый» и «Амазонка». После ночного боя он задел дно кормовой частью киля у побережья Канте.

Жосс сунул бумажки за пазуху.

– Эй, Жосс! – крикнул кто-то. – Сколько человек спаслось?

Жосс спрыгнул с ящика.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – важно проговорил он.

Прежде чем отнести свою трибуну к Дамасу, он мельком взглянул на Декамбре. Хотел было к нему подойти, но решил отложить это до следующего «выпуска». Надо пойти пропустить стаканчик кальвадоса для храбрости.

В двенадцать сорок пять Декамбре торопливо набросал следующий текст, пестрящий сокращениями:

Двенадцать: градоначальники напишут чвод правил, которым нужно чледоватъ, он будет вичетъ на улицах и площадях, чтобы вче знали… многоточие… Повелят убить вчех кошек, дворняг, голубей, кроликов, цыплят и кур. Будут тщательно чледить за чичтотой в домах и на улицах, прикажут опорожнить выгребные ямы, чточные канавы… многоточие… или повелят закидать их печком.

Жосс уже ушел в «Викинг» обедать, когда Декамбре решился к нему подойти. Он вошел в бар, и Бертен поставил перед ним кружку пива на круглой картонной подставке, где на красном фоне красовались два золотых льва Нормандии. Такие подставки были изготовлены по заказу Бертена специально для его заведения. Чтобы объявить время обеда, хозяин ударил кулаком в большую медную пластину, висевшую над стойкой. Каждый день в полдень и вечером он бил в этот гонг, раздавался громоподобный звон, голуби испуганно взлетали с площади, а проголодавшиеся люди спешили к «Викингу». Этим ударом Бертен напоминал всем, что пришло время подкрепиться, и в тоже время отдавал честь своим грозным предкам, о которых было известно всем и каждому. Девичья фамилия его матери была Тутен, а если разобрать этимологию этого слова, становилось ясно как день, что человек с такой фамилией был прямым потомком Тора, скандинавского бога-громовержца. Может, кто и сомневался в этом, как Декамбре, например, однако никому бы не пришло в голову распилить на части генеалогическое древо Бертена, чтобы тем самым разрушить мечту человека, вот уже тридцать лет протиравшего стаканы на парижской мостовой.