Дотянуться до моря (СИ)

— Я говорила про размер? — еле слышно, одними губами спросила Ива. — Я не помню…

— Ну, как же, мамочка! — с прокурорски-изобличающей улыбкой воскликнула Дарья. — Я давеча тебе рассказывала про Володю, говорила, что ни благообразностью он, ни размерчиком не вышел, а ты еще так многозначительно сказала: «О, да, размер имеет значение! Ба-альшое значение!» И еще так пальцем вверх сделала, как отец.

— Да я совсем не то имела в виду! — воскликнула Ива. — Я вообще не поняла, что ты об этом!

— Не пудри мне мозги, мама! — пресекла попытку перехватить инициативу Дарья. — Уж я-то знаю, что ты имеешь в виду, когда что-то говоришь!

Перед моим мысленным взором возник неведомый мне тщедушный Володя, ублажающий Иву в ее любимой позе, я представил недоуменное выражение лица оглядывающейся через плечо Ивы, словно вопрошающей: «Is anybody there?»[i], и не сдержал улыбки от этой уморительной картины. Наверное, меня можно назвать бесчувственным, но комизма во этой интермедии было все же больше, чем драмы. По крайней мере, сейчас мне было смешно.

Но Иве — точно нет. Она собрала волю в кулак, набрала в рот воздуха и загремела страшным голосом:

— Даша-а! Я запрещаю тебе разговаривать со мной о таких вещах и в таком тоне!!

Мне показалось, что поток праведного гнева из материнских уст сейчас сметет дочь, как ураган былинку, но Дарья устояла.

— Ма-а-а-ма! — закричала она в ответ еще громче. — Ты вообще не можешь мне ничего запретить! А если ты не перестанешь на меня орать, я сейчас пойду и утоплюсь в бассейне! И не смей меня никогда больше звать своей дурацкой Дашей! И не дай бог, Дашкой! Я — Дарья! Ты поняла?!!

Последнее слово она почему-то произнесла с ударением на первую гласную. Меня это «поняла» позабавило, но на Иву Дарьин крик произвел противоположный эффект. Она была похожа на боксера-тяжеловеса, неожиданно получившего сдачи от соперника-мухача и теперь не представляющего, как дальше вести бой. Ива осеклась и только часто-часто закивала головой.

— Вот и хорошо, — победоносно ухмыльнулась Дарья. — Сейчас я пойду в ванную, быстро закончу с вопросами личной гигиены и приду. Get ready!

Он двинулась в сторону коридора, походка ее была сильно нетверда. С порога комнаты она, игриво отклячив ногу, послала нам воздушный поцелуй и скрылась в ванной. Зашумела вода. Я посмотрел на Иву. На ней лица не было, взгляд блуждал, веко левого глаза нервически дергалось.

— Что она сказала? — спросила у меня Ива.

— Сказала, чтобы мы были готовы, — охотно блеснул знанием английского я.

Ива непонимающе уставилась на меня.

— К чему быть готовыми? — шепотом спросила она, и тут ее осенило. — Боже, ты понимаешь, что она имела в виду? Она сказала, что хочет… с нами. Ты представляешь, что сейчас может произойти?

Я с идиотически-сочувствующей улыбкой кивнул и одновременно отрицательно помотал головой. Иву такой ответ явно не устроил, и она бессильно закатила глаза.

— Можно быстро одеться и сделать вид, что ничего не было, — снес я первое овулировавшееся в мозгу. — Что ей все показалось.

Ива посмотрела на меня, как на идиота и уже открыла рот — явно для выволочки за неконструктивный стеб, но тут ее глаза опустились ниже, где полотенце над моим причинным местом все еще стояло шатром. В ее зрачках заполыхало пламя.

— Если ты к ней полезешь, — зашипела она, — я тебя убью!

До меня даже не сразу дошел смысл ее слов. Она сказала, что если сейчас дочь присоединится к нам в постели, и я, воспользовавшись моментом, засуну в нее свой член, то за этим последует высшая мера наказания. То есть, сам факт моего покусительства на ее дочь Ива воспринимала не просто как нечто возможное, но и весьма вероятное. Ах-х-хренеть! Разгоняя тяжелый хмельной туман, я по типу коня тряхнул головой и уставился на нее.

— С ума сошла? — максимально трезвым и серьезным тоном вопросил я. — Понимаешь вообще, что ты сказала? Ты серьезно думаешь, что я могу вот так на твоих глазах полезть к твоей дочери? Ты за кого вообще меня держишь? За кролика-сексопата без представлений о морали?

— Извини, ничего такого я в виду не имела, — сухим тоном, каким можно было бы сказать: «С тебя станется!», ответила Ива.

Секунду подумав, я решил обидеться. Пробормотав: «Ну, ладно, вы тут дальше сами», я встал с кровати и начал взглядом искать трусы. Ива подхватилась из-под своих простыней и, стремительно метнувшись ко мне, больно схватила за запястье.

— Арсюш, извини, я глупость сморозила! — с умоляющим взглядом из-под бровей «домиком» простонала она. — Ну, дура я! Не уходи, не оставляй меня одну!

В ее голосе было столько неподдельного трагизма, обращение «Арсюша» было таким трогательным, а уходить из собственного номера настолько не хотелось, что я, поломавшись для виду секунды три, снова опустился на кровать. К тому же трусы в поле моего зрения так и не попались. Ива чуть не плакала, глядя на меня взглядом пнутой собачонки. В знак примирения я улыбнулся и поцеловал ее в холодный нос.

Долгие годы я внимательно наблюдал за жизнью это семьи. И хотя это было, что называется, со стороны, исключительно по Ивиным рассказам, многое, как потом выходило, мне представлялось совершенно правильно. То, что Ива не просто любит дочь, а любит ее любовью абсолютной, я бы сказал, на молекулярном уровне, я знал и так. Что такая беззаветная материнская любовь часто бывает подчиненной, мне тоже было известно. Но что Дашка (то есть, Дарья) из матери просто веревки вот так может вить, я не догадывался. На месте Ивы я бы через пять секунд после такого бесцеремонного вторжении влепил бы дочери пощечину, еще лучше — пару-тройку полновесных плюх, чтоб башка отскочила, и выгнал бы топиться в бассейне, вешаться на пальме или еще куда — неважно.

— Ив, — осторожно начал я. — тебе не кажется, что ты несколько увлеклась этим спектаклем? По-моему, ее надо просто выставить. Глубина воды в бассейне метр двадцать, там невозможно утопиться. Там спасатели, в конце концов!

— Ты не понимаешь, — зашипела Ива в ответ. — Она уже наглоталась один раз лекарств, когда я дала ей пощечину. Она пойдет и утопится, она такая! Я не знаю, что делать!! Я боюсь!!!

Из ее глаз хлынули слезы. Я обнял Иву за плечи и глубоко вздохнул. Похоже, дело обстояло еще хуже, чем можно было себе представить.

Шум воды прекратился, и Дарья, ощутимо пошатываясь, вышла из ванной. Вместо одежды на ней было обернутое вокруг торса большое белое банное полотенце, свободным концом которого она неловко пыталась вытереть концы мокрых волос. Но конец был слишком маленький, и Дарья раздраженно с силой дергала за него. Ее усилия увенчались успехом, и ровно в тот момент, когда Дарья остановилась на пороге, полотенце размоталось и оставило ее перед нашими взглядами совершенно голой. Воцарилась классическая, уже вторая за сегодняшний вечер безмолвная сцена.

— Уп-с! — пьяненько прыснула Дарья. — Простите, кажется, у девушки проблемы с гардеробом.

Она попыталась снова завернуться, изогнулась, пытаясь зажать полотенце подмышками, но ткань выскользнула, Дарья еле успела поймать его уже у пола и в результате водрузила себе на бедра, прикрыв грудь прядями волос. Фигурой, как и ростом, она была совершенно не в мать — очень худая, узкие бедра, коротковатые ноги, из-за чего она постоянно старалась ходить слегка на цыпочках. Тонкие черты лица портил тяжеловатый подбородок, явно унаследованный от отца. Да и темноволосой при матери — натуральной блондинке дочь тоже была ясно в кого. «Папаша подосрал», — смеялась Ива, когда мы изредка обсуждали непохожесть дочери на мать. Еще у Дарьи была маленькая даже для ее возраста грудь и плоский живот в мускулистую клеточку. Но при том, что писаной красавицей Дарья явно не была, я не мог не отметить исходящую от нее врожденную сексуальность, и этим она была в мать. И еще — глазами. Когда Ива смотрела на меня своими арийскими цвета сельдереевого сока глазищами, со мной всегда случались позывы к эрекции, и на Дарьин взгляд реакция моего организма оказалась идентичной. Видеть этого Ива не могла, но, видимо, в моем взгляде был такой интерес к внезапной Дарьиной наготе, что мать пребольно ущипнула меня за ляжку.