Дотянуться до моря (СИ)

— Да-а-а-ша!!! — очень пьяно простонала в ответ дочери Ива, видимо, имея в виду что-то вроде: «Ну как ты можешь такое у родной мамы спрашивать?»

— Ма-а-ма!!! — тряся головой и выпячивая по-пеликаньи зоб так похоже спародировала мать Дарья, что я хрюкнул.

Ива полыхнула через плечо негодующим взглядом, отпихнула меня мощным движением таза и, одним лягушачьим прыжком добравшись до изголовья кровати, уселась там, до горла укутавшись в простыню. Я остался стоять на коленях со всем своим арсеналом наперевес, при этом Дарья отвести взгляд от внезапно открывшихся подробностях моей анатомии уместным не посчитала. Особой склонности к эксгибиционизму я в себе никогда не замечал, и под откровенно-любопытствующим девичьим взглядом не то чтобы застеснялся, но почувствовал себя немного неловко. При этом через марево собственного хмеля мне показалось, что девочка, пожалуй, не слишком трезва.

— Арсений, да укройтесь же вы, наконец! — взвизгнула со своей стороны постели Ива.

Совершенно сраженный этим неожиданным «вы», я беспрекословно сел, потянул к себе простыню, но большинством ее уже завладела Ива, и мне достался самый краешек размером не больше того самого фигового листка, которым бывают замаскированы чресла у наименее стыдливых античных статуй.

— Можно подумать, я его голым не видела! — фыркнула Дарья, презрительно поджав губы. — Чё пожар тушить, когда все сгорело?

Она пьяненько рассмеялась своей шутке, но неожиданно икнула, у нее подогнулась коленка и она чуть не съехала вдоль стены вниз, подхватив себя уже у самого пола.

«Да она конкретно в хлам», — уточнил для себя я и скосил глаза на Иву. Та в панике переводила взгляд с дочери на меня, ее рот открывался, как будто она хотела что-то сказать, но не знала, что.

— Что ты имеешь в виду? — сформулировала, наконец, вопрос к дочери Ива, глядя при этом почему-то на меня. — Когда это ты видела дядю Арсения… неодетым? Что ты выдумываешь?

Ее голос истерично подвзвизгнул в самом конце.

— И ничего я не выдумываю, — ухмыльнулась в ответ Дарья, издевательски-раздельно добавив: — Ма-ма! И между прочим, я вас обоих тогда спалила. Ты думала, что я сплю, а я не спала и все видела в зеркало. Твои ноги были у дяди Арсения на плечах, а руками ты делала… м-м, как бы это сказать… маммопальпацию, вот! Усиленную такую маммопальпацию. Помнишь, помнишь? Что, скажешь, не было?

— Бо-оже! — простонала Ива, прижимая нервно скомканный край простыни ко лбу, — было видно, что она вспомнила.

Я тоже хорошо помнил этот момент. Это было лет десять назад, тоже в конце лета. В Москве стояла жара, и спасая Иву с восьмилетней дочкой на руках от двух часов чудовищной духоты в переполненной пятничной электричке, я вез их на машине в Шарапову Охоту на дачу. Мы еле двигались в глухой пробке на МКАДе, Дарью сморило, она тихо посапывала на заднем сиденье. Стекла были опущены, но редкий ветерок вместо прохлады заносил в салон только жар плавящегося асфальта, раскаленных тел ползущих рядом машин и копоть от сгорающего в их топках бензина. На пассажирском сиденье Ива, спасаясь от жары, лениво обмахивалась свернутой вдвое газетой. Ее тонкий сарафан были расстегнут и сверху, и снизу, и только пара пуговичек на пупке не давала полам распахнуться совсем. Правую ногу Ива задрала на торпедо, и ее полупрозрачные сиреневые трусики то и дело оттягивали мой взгляд от кормы ползущего впереди авто. Мы с Ивой стали любовниками совсем недавно, ее тело для меня еще было полно тайн, и я готов был открывать эти тайны каждую секунду времени, проводимого нами вместе. Вот и сейчас, в очередной раз в зеркале заднего вида убедившись, что Дарья безмятежно спит, я осторожно положил руку Иве на колено. Продолжая с невозмутимым видом щуриться на горящий оранжевым закатный горизонт, Ива взяла мою руку за запястье и переложила существенно выше и правее. Мы оба тихо засмеялись. «Съедем куда-нибудь в лесок?» — предложил я. «Нет, плохая идея, — ответила Ива. — Если Дашка проснется, бечь будет некуда. Смотри, навстречу почти свободно. Разворачивайся, чрез десять минут будем на Перекопской. У меня есть ключи от Сониной квартиры. Уложимся минут за сорок, а там, глядишь, и на МКАДе посвободней станет». «А там если Дашка проснется, куды бечь? — подначил я, вспоминая маленькую однокомнатную квартирку, где жила мать Аббаса Софья Леонидовна, которую у них в семье за глаза ее все — даже Аббас — называли Софой. — Или в ванной будем?» «В ванной некомильфо, — совершенно серьезно отозвалась Ива. — Я с комфортом трахаться люблю. Мы положим Дашку на раскладушку на кухне. Дверь закрывается на защелку, так что в случае чего успеем замести следы». Я с восхищением посмотрел на невозмутимый Ивин профиль и включил поворотник к съезду на ближайшую развязку.

Этот раз я запомнил надолго. Ива была горяча, как крышка кипящего чайника и ненасытна, как белая акула посреди стаи тюленей. Ее ноги были у меня на плечах, руками она с силой дюжего тестомеса тискала себе грудь, чтобы не кричать — кусала губы. За полчаса мы уложились два раза, и только странное чувство, что кто-то на меня смотрит, не давало мне полностью раствориться в происходящем. И сейчас я понял, что имела в виду Дарья: старый платяной шкаф в торце комнаты имел зеркало в средней своей трети. Дивана, на котором мы упражнялись, из-за кухонной двери было никак не увидеть, вот только стекло у двери было прозрачным, и притворяющейся спящей Дарье с кухни все было видно, как в телевизоре.

Я многозначительно посмотрел на Иву. Мы неоднократно, особенно в последнее время, обсуждали с ней вопрос, насколько Дарья может быть в курсе наших отношений, и каждый раз Ива убежденно говорила, что дочь с головой в собственных комплексах и переживаниях, и ни о чем даже не догадывается. И что, если бы это было не так, Дарья обязательно пришла бы с этим к ней, к матери, ведь они лучшие подружки. И вот сейчас выяснялось не только то, что Дарья раскрыла нас еще сто лет назад, но и то, что все это время «лучшая подружка» молчала об этом матери, «как рыба об лед». Все это было в моем взгляде, обращенном на Иву, но та явно была «на другой волне». Что делать, как выворачиваться из ситуации — вот какие вопросы были в ее растерянном взгляде, который я получил в ответ.

— А где Володя? — наконец нашлась Ива, и ее сразу словно прорвало: — А почему ты не с Володей? Я же велела тебе быть с Володей? Где Володя?

— Да пошел он! — по-итальянски экспрессивно взмахнула рукой Дарья, — Он мудак, я его послала. И вообще, чего вы это толкаете девушку в незнамо чьи недоразвитые объятия? Ее, может быть, к старшим тянет. Вот, с вами, например, ей хочется.

И сделала глазками и краешками губ что-то не просто пикантное, а совершенно откровенно-неприличное, — даже я поперхнулся от неожиданности. Ива на вздохе закрыла рот рукой, в ее глазах плескался ужас.

— Даша, что ты несешь? Как ты выражаешься? — простонала она, и тут ее осенило: — Да ты пьяна!

— Не больше твоего, мамочка, — не спустила матери Дарья, красноречиво указывая подбородком на полупустую литруху Хеннеси. — И в выражениях, кстати, тоже беру пример с тебя. Как ты только что выдавала, так я просто воркую, как голубица.

Ива осеклась и с мольбой в глазах воззрилась на меня. Я сделал вид, что меня здесь нет, потихоньку отполз в другой угол кровати и, наконец, полноценно укрылся полотенцем. А Дарья и не думала останавливаться:

— И вообще — где Володя, где Володя? — очень похоже передразнила она мать. — Это я хочу тебя спросить, мама: например — а где папа? Почему ты в постели не с папой, а с чужим дядей?

«Чёй-та с чужим-та? — вступился я за Иву про себя. — Мы ей совсем даже и не чужие!»

— Бо-оже! — простонала Ива, пряча пылающее лицо в ладони, но Дарья не унималась.

— А я тебе скажу, мама, — теперь тоном училки, поучающей нерадивого ученика, продолжила она. — Как говорится, элементарно, Ватсон. Просто кое-у-кого кое-что побольше будет, чем у… некоторых. А я-то еще не понимала, что ты имела в виду, когда говорила про размер!