Прекрасная, бессердечная

Она поднялась на ноги одним скользящим движением и, положив руки на бедра, принялась меня рассматривать.

– Увы, – сказал я, – лейтенант Уилер из управления шерифа. – А вы Камилла Кловис. Правда, я никогда не поверю, что это ваше настоящее имя. Вы, должно быть. Золушка?

– Чем я могу быть вам полезна? – промурлыкала она. – Кроме того, разумеется, чем я полезна быть вам не могу?

– Всего несколько вопросов, – сказал я. – О вас самой и о некоем сверкающем всеми добродетелями субъекте по имени Руди Равель.

– Руди? – Ее глаза на секунду посерьезнели. – С ним ничего не случилось?

– Пока нет, – сказал я с сожалением. – Это случилось с его секретаршей.

– Вы хотите сказать.., что Руди изменял мне со своей секретаршей? – спросила она в шоке.

– Этого я не знаю, – сказал я, – может быть. Я хочу сказать, что ее вчера ночью убили.

– О Господи! – Она с облегчением вздохнула. – Я уж было подумала, что случилось что-то серьезное!

Глава 5

Ее обиталище ничуть не отличалось от других квартир в этом доме. Сам дом был летним, построенным на калифорнийский лад, зимой же отдыхающие отправлялись по своим теплым жилищам наслаждаться комфортом парового отопления.

Квартира Камиллы состояла из гостиной, спальни, кухни и ванны. Полы были из настоящих деревянных досок. Вместо ковров на них лежали вязаные половики.

Мебель была старой, и я могу побиться об заклад, что кофейные чашки были без ручек.

Камилла Кловис открыла стеклянный шкафчик, дверца которого выскочила из стены, как будто за ней прятался частный детектив, специализирующийся по бракоразводным процессам, и принялась смешивать коктейли.

– Моя специальность, – объявила она, – "Поцелуй Дьявола".

– Мне, пожалуйста, шотландское виски и немного содовой, – сказал я поспешно.

– Вы много потеряете, если не попробуете "Поцелуй Дьявола", – сказала она уверенно. – Это мое собственное изобретение.

– Послушайте, – взмолился я, – я старый человек и уважаю старое, хорошее виски. Конечно, многие девушки считают, что…

– Дочерних чувств я не испытываю, – самодовольно сказала она. – Чем старше, тем лучше, лейтенант.

Я люблю людей постарше, их тело и сильные мускулы, и их умение держать язык за зубами.

– Я знаю, – сказал я. – Вот Руди, если бы ему предложили взять на себя футбольную женскую команду, он бы ее взял – всю и без всяких разговоров.

Ее губы беспомощно приоткрылись на секунду, затем она неуверенно хохотнула.

– Ладно, – сказал она. – Ваша взяла, шотландское виски и немного содовой.

Она протянула мне рюмку, и я уселся на кушетку.

Камилла опустилась рядом. В ее стакане плескалась какая-то отвратительного цвета жидкость.

– Это и есть "Поцелуй Дьявола"? – спросил я изумленно.

– Конечно, – сказала она с гордостью. – Водка, ямайский ром, молоко.

– Молоко?!

– Ну конечно, – сказала она. – Это же витамины.

Я быстро отхлебнул виски, посмотрел на нее и встретил полный невинности взгляд больших карих глаз.

– Так что там насчет Руди? – спросила она наконец.

– Когда вы его в последний раз видели?

– Вчера вечером.

– В котором часу он пришел?

– Около одиннадцати, – сказала она, – а в чем дело?

– Когда он ушел?

– Примерно в половине первого.

– Вы уверены в этом?

– Конечно, уверена, – весело сказала она.

– Руди звонил вам, чтобы быть уверенным, что вы уверены?

– С чего вы взяли, лейтенант? – невинно спросила она.

– Я уже девять лет как полицейский, – сообщил я ей. – У меня были свои разочарования.

– Вы думаете, ее убил Руди? – Она покачала головой. – Зачем? Даже если что-нибудь было бы не в порядке, он мог ее в любой момент уволить.

– Тоже верно, – сказал я. – Хорошо было в Париже?

– В Париже?

– Может быть, это был Париж. Или Кентукки? – терпеливо продолжал я. – Или Иллинойс?

– В Париже было хорошо, – сказала она, – пока там был Руди.

– Вы так им увлечены? – спросил я. – Вы его любите?

– Он будит во мне материнский инстинкт. – Она кокетливо улыбнулась, отнюдь не материнской улыбкой. – Он просто взрослое дитя.

Она поднялась с кушетки и потянулась, закинув руки за голову. Бикини подозрительно затрещали.

– Вы тоже будите во мне инстинкты, лейтенант, – сказала она. – Вы какой-то такой земной.

– В моем роду масса потомственных крестьян, – заявил я.

– Можете этого не доказывать, лейтенант, – сказала она. – Верю вам на слово.

Она лениво отвернулась, предоставляя любоваться своей спиной.

– Развяжите, пожалуйста, этот морской узел на моем лифчике, крестьянин, – сказала она. – Я пойду приму душ.

– Черт! – сказал я, развязывая ей лифчик. – Никогда раньше не думал, что я настолько земной!

Она уронила лифчик на кушетку, затем одним легким движением выскользнула из бикини.

– Можете выпить, пока меня не будет, – сказала она совершенно спокойно, поворачиваясь ко мне спиной. – Кстати, вас еще как-нибудь зовут, лейтенант, кроме как Крестьянин?

– Эл, – признался я. – Эл Крестьянин. Хочешь, я буду называть тебя Золушкой?

– Но Камилла – это мое настоящее имя, – сказала она почти умоляюще.

– Придется поверить, – вздохнул я, – что это голая правда!

Она прошла через всю комнату к ванной, слегка покачивая на ходу крепкими бедрами.

Я поднялся с кушетки и налил себе еще виски. Я не очень далеко продвинулся в своем расследовании, но как однажды сказала близняшка мужу своей сестры: "Нельзя же иметь все сразу".

Я отпил немного виски и напомнил себе, что именно в такие минуты я больше всего люблю копаться в себе. Когда секс поднимает свою маленькую головку, я сразу же забываю о том, что я полицейский. Вся беда в том, сказал я себе строго, что мне не хватает образования.

Я вспомнил Билла Брэди, с которым работал в полиции три года тому назад. Билл был образованным полицейским. Однажды ночью он обнаружил, что в одном из складов скрываются братья Манчини, укравшие неделю назад из армии ручной лазер, которым они не преминули бы при случае воспользоваться.

Сначала, как всякий нормальный полицейский, он вернулся к своей машине и вызвал к себе ребят по радио. Но затем, вместо того чтобы дождаться подкрепления, как сделал бы всякий нормальный полицейский, он решил взять братьев Манчини на испуг и, ворвавшись на склад, приказал им выходить по одному с поднятыми руками.

Ему устроили торжественные похороны, а на надгробной плите выгравировали: "Образованный полицейский".

Поэтому каждый раз, когда я думаю о своей неучености, я вспоминаю Билла Брэди, и мне сразу же становится легче. Для всякого полицейского существует предел, до которого он может дойти, – разумеется, по службе.

Я допил виски и, чтобы не чувствовать себя так одиноко, налил еще. Звук льющейся воды внезапно прекратился, и минутой позже из ванной появилась Камилла.

С нее текло: на естественном деревянном полу оставались естественные мокрые следы. Она швырнула в меня полотенцем, и я не очень ловко его поймал.

– Вытри меня, Эл, – сказала она. – Тебе очень холодно, да?

– Холодно? – прошептал я.

– Ты все еще одет, – сказала она нетерпеливо. На секунду она вдруг замерла с выражением ужаса на лице. – Ты, случайно, не импотент? – спросила она с подозрением. – Или, может быть, ты из тех, что кончают, глядя в бинокль? Или тебя стихи возбуждают?

– Вот только еще одной Прекрасной бессердечной дамы мне и не хватало, – пробормотал я.

– Что-то вроде

Нравится, Эл?

– Нравится, – кивнул я. – Руди рассказал тебе о письмах?

– О каких письмах? – спросила она с раздражением. – И оставь Руди в покое.

Она направилась ко мне твердыми шагами.