Прощаясь навсегда

Джед снова представил смерть Эдама Колиффа.

Свидетель взрыва, которого цитировали в «Пост», сказал: «Яхта не двигалась. Я подумал, что они, возможно, бросили якорь и решили перекусить. Вдруг — бабах! Как будто на них сбросили атомную бомбу».

Джед вырезал эту заметку и положил ее в карман рубашки. Ему было жаль одного: что сам он не видел взрыва.

Конечно, плохо, что погибло еще два человека. Но вряд ли они были намного лучше Колиффа. Наверное, вместе с ним уговаривали слабоумных старых вдов за гроши отдавать свою собственность. Что ж, по крайней мере никакой «Корнелии III» не будет, злорадствовал он.

— Извините, сэр.

Вместо бездомного попрошайки, которого Джед ожидал увидеть, перед ним стоял серьезный человек с проницательным взглядом.

Человек предъявил свой жетон:

— Детектив Джордж Бреннан.

Слишком поздно Джед осознал, что болтаться около пристани было глупой ошибкой.

Наконец-то поиски матери могли увенчаться успехом. Женщина из приюта, узнавшая ее на фотографии и даже назвавшая Куинни, впервые за долгое время подарила Дану Майнору надежду.

Казалось, он разыскивает мать всю свою жизнь. Она исчезла вскоре после несчастного случая, чуть не стоившего ему жизни.

Время от времени в день своего рождения он получал неподписанную открытку и знал, что открытка от нее — простое подтверждение того, что она еще жива. Однажды, семь лет назад, сидя у бабушки, он включил телевизор и принялся переключаться с канала на канал. По одному шел репортаж о манхэттенских бездомных.

Какая-то женщина отвечала на вопросы, стоя на углу Бродвея. Репортер спросил, как ее зовут.

— Люди называют меня Куинни.

Услышав голос женщины, бабушка вскочила:

— О боже, это Кэтрин! Дан, гляди, гляди! Это твоя мать!

Лицо на экране было изможденным, глаза тусклыми, но еще можно было понять, что в молодости она была хороша собой.

— У вас есть семья? — задал вопрос репортер.

Женщина посмотрела прямо в камеру:

— Когда-то у меня был чудный маленький сын. Но без меня ему лучше, поэтому я ушла.

На следующий день дед и бабка Дана наняли частного детектива, чтобы попытаться найти Куинни, но она исчезла бесследно. Она в Нью-Йорке, думал Дан. Я должен ее найти.

Лили Браун, женщина из приюта, заверила его:

— Куинни вернется. Она никогда надолго не уезжает из Нью-Йорка, а летом сидит в Центральном парке. Это место она любит больше всего на свете, так она говорит.

Пока я должен был доволен и этим, думал Дан, пробегая трусцой по дорожкам парка.

Когда Нелл открыла дверь Корнелиусу Макдермоту, он заключил ее в объятия.

— Нелл, — сказал он, — помнишь, что говорили старые ирландцы родным покойного на поминках? Они говорили: «Я сожалею о твоем горе». Это значит: «Твое горе — мое горе. Я разделяю твою печаль». Ты должна знать, насколько глубоко я скорблю об Эдаме.

Не будь несправедлива к нему, сказала себе Нелл. Он любит меня и заботится обо мне всю мою жизнь. Возможно, он просто не мог не ревновать меня к Эдаму. После смерти бабушки многие женщины любили Мака и хотели выйти за него замуж. Вероятно, это из-за меня он не связал свою жизнь ни с одной из них.

— Я знаю, — сказала она. — Думаю, мне просто нужно время, чтобы все улеглось.

— К сожалению, Нелл, времени у нас нет, — резко ответил Мак. — Давай сядем. Нам надо поговорить.

Не представляя толком, что за разговор им предстоит, она последовала за дедом в гостиную. Дождавшись, пока она сядет, он начал:

— Нелл, мне очень не хотелось бы давить на тебя. Но некоторые вещи просто не могут ждать. В этом году не обычные выборы. Это год выборов президента. Все может случиться, но наш кандидат намного опережает соперника, и если он не совершит какой-нибудь явной глупости, наверняка станет следующим президентом.

Нелл заглянула в блестящие глаза деда. Ничто, кроме политики, не может заставить старого боевого коня броситься вскачь, подумала она.

— Нелл, вступить в борьбу за мое прежнее место готовы еще двое. Тим Кросс, например.

— Тим Кросс просто тряпка! — выпалила Нелл.

— Умница. Ты могла бы выиграть это место.

— О чем ты говоришь, Мак? Я должна выиграть!

— Ты можешь упустить свою возможность, Нелл. Роберт Уолтерс и Лен Арсдейл были у меня сегодня утром. Несколько строительных подрядчиков подписали заявление, что Уолтерс и Арсдейл получали от них миллионные взятки. Роберт и Лен приличные люди. Я знаю их всю жизнь. Они никогда не занимались ничем подобным.

— Что ты хочешь этим сказать, Мак?

— Я хочу сказать, что, возможно, взятками занимался Эдам.

Нелл посмотрела на деда:

— Нет, Мак, не верю. Он не мог. Кроме того, обвинить умершего очень легко, да еще и удобно. Что, кто-нибудь действительно утверждал, что давал Эдаму деньги?

— Уинифред была посредницей.

— Уинифред! Да у нее соображения было не больше, чем у курицы.

— И Роберт, и Лен утверждают, что Уинифред прекрасно разбиралась в делах компании. Но оба они также говорят, что она никогда бы не пошла на мошенничество по собственной инициативе.

— Мак, — возразила Нелл, — послушай, что ты говоришь. Ты на слово веришь своим старым друзьям, что они чисты, как снег, а мой муж — вор.

— Хорошо, разреши, я задам тебе вопрос: где Эдам взял деньги на покупку владения на Двадцать восьмой улице?

— Я дала.

Корнелиус Макдермот уставился на Нелл.

— Только не говори, что ты взяла деньги из своего доверительного фонда.

— Это ведь мой фонд, правда? Я дала Эдаму взаймы на покупку участка и на открытие собственной фирмы. Если бы он брал взятки, разве ему пришлось бы одалживать у меня?

— А вдруг он не хотел оставлять улик. Нелл, если выяснится, что он замешан в скандале со взятками, ты можешь проститься с надеждой быть избранной в Конгресс.

— Меня в данный момент больше интересует то, как защитить память Эдама, а не то, как обеспечить себе будущее в политике.

Нелл порывисто встала и прошла через комнату к окну. Уинифред, подумала она. Тихая, кроткая Уинифред. Я видела, как она выходит из лифта и поняла, что она скоро умрет. Могла ли я это предотвратить?

По словам Мака, Уолтерс и Арсдейл уверены, что она мошенничала. Не могу поверить, что Эдам взял бы ее в свою фирму, если бы что-то такое подозревал. Если она и была замешана в махинациях, Эдам об этом не знал.

— Нелл, ты понимаешь, что теперь взрыв на яхте предстает в совершенно ином свете, — проговорил Мак. — Речь идет не о несчастном случае. Почти наверняка взрыв был устроен для того, чтобы кто-то из присутствовавших на яхте ничего не смог сказать окружному прокурору.

Это как течение на Мауи, подумала Нелл. Волна за волной ударяет в меня, а я не в силах сопротивляться. Меня уносит в море.

Когда Мак ушел, Нелл пошла в спальню и открыла дверцы встроенного шкафа Эдама… Темно-синий пиджак, в котором он ходил после приезда из Филадельфии. Он был на Эдаме накануне гибели.

Нелл сняла пиджак с вешалки и сунула руки в рукава. Она надеялась почувствовать себя уютно, как в объятиях Эдама, но ощутила лишь дрожь отчуждения.

В последние месяцы Эдам был на грани срыва. Неужели действительно происходило что-то нехорошее, а она ни о чем не догадывалась?

Нелл постояла неподвижно, взвешивая то, что сказал ей Мак. Затем покачала головой. Нет. Нет, никогда в это не поверю, подумала она.

ЧЕТВЕРГ, 15 ИЮНЯ

Глава 4

После звонка своего напарника Джорджа Бреннана Джек Склафани поторопился на встречу с ним.

— Все получается слишком уж легко, — сказал Бреннан. — Выходит, этот тип не только взорвал яхту, но и шатался вокруг, дожидаясь, чтобы мы его забрали.

Потом он сообщил Джеку имеющуюся информацию о Джеде Каплане:

— Тридцать восемь лет, вырос на Манхэттене, вечно впутывается в неприятные истории. Его подростковое дело закрыто, но уже взрослым он отсидел на Райкерз-Айленд за пьяную драку. Отец и дед были известными меховщиками, владели складом на Двадцать восьмой улице. Каплан вернулся в прошлом месяце, проведя пять лет в Австралии. По рассказам соседей, он впал в ярость, узнав, что мать продала дом и участок Эдаму Колиффу.