Смерть в белом халате

Пациент приложил ладонь к груди.

– Не приду! Клянусь! Только и вы исполните обещание. Выгоните цыганку! Обязательно! Выгоните! Выгоните!

Дежурный кивнул, и они вышли из палаты эпилептика. Савичев отправился в свою комнату, а Виктор указал рукой на нишу в стене, где стоял большой поцарапанный письменный стол и стул.

– Во время дежурства я сижу здесь. Можешь пока отправиться в ординаторскую, вздремнуть, а лучше – иди в палату. В начале коридора, перед комнатой Семенова есть две свободные. Там кровати удобнее, чем диван в ординаторской.

– Ну, уж нет! – Антон поднял указательный палец. – Я не псих, чтобы в палате ночевать!

– Но тебя все равно никто не увидит. А я никому не скажу.

– И не уговаривай, – категорично заявил эколог. – Я сам себе противен буду, если стану спать на кровати, где лежал сумасшедший! К тому же, там двери не запираются.

Плеханов понял: на самом деле молодой человек боится находиться в непосредственной близости от пациентов. Дверь ординаторской закрывалась на ключ, а у палат не было даже задвижек, чтобы больные не смогли запереться.

– Не бойся! Я же буду сидеть в коридоре! И увижу, если кто-то выйдет из палаты.

Антон поежился.

– Спасибо за заботу, но я лучше на диванчике. Кстати, ты мне про человека-счетчика рассказать не успел. Что они с Матвеевым не поделили?

– Если следовать моей теории – исходить из понятия, что Матвеев вовсе не сумасшедший, – то это для привлечения внимания и подтверждения легенды. А «счетчик» на самом деле болен. Все считает: слова, шаги, кто сколько раз по коридору прошел, сколько раз ему давали лекарство, сколько мух в комнате, все подряд. Диагноз у него сложный – психоз какой-то.

– Маниакально-депрессивный?

– Нет. МДП в новое отделение перевели. Ну, и, слава Богу. У них весной обострение начинается, а нам тут Матвеева достаточно – здоровый он или больной.

– А смешной дядька, который просил тебя цыганку выгнать? – спросил Антон.

– Савичев самый натуральный сумасшедший. Никаких сомнений. Вены режет.

– Самоубийца!? – ахнул эколог.

– Нет. Шизофреник. Патологическая тяга к крови. Если где-нибудь подходящую вещь найдет, с помощью которой можно кровь пустить – сразу руки протыкает.

– Ужас. А зачем ему кровь?

– Длинная история. Как-нибудь расскажу. Нравится ему кровь. Вены вскроет, и сидит, смотрит на лужу. Цыганка ему нагадала: чтобы не умереть, нужно обязательно руку или ногу до крови разрезать.

– Да уж! А с виду вполне представительный пожилой человек! Сразу ней поймешь, болен или здоров! Про цыганку рассказывает.

– Это бред. У него и галлюцинации бывают, правда, в основном слуховые: шум, голоса, шепот.

Виктор помолчал. Пришла пора возвращаться, но он хотел задать Антону вопрос.

– Ты, как здесь оказался? Мне Ольга Николаевна какую-то жуткую историю рассказала.

Антон загадочно улыбнулся.

– Я, вообще-то, за экологию выступаю, против городской Администрации. Являюсь помощником главы студенческого профсоюза! Наша деятельность не понравилась властям. После сегодняшнего выступления они меня сюда и поместили. Нервы полечить.

Виктор опешил.

– Просто так? Без объяснений?

– Хорошо, в милицию не сдали! Я там ненароком витрину разбил… Представляешь, эти козлы хотят новый закон ввести, а про окружающую среду не думают! Везде одни деньги!

Виктор нахмурился. Похоже, в клинике действительно лежат не только больные люди.

– Ладно, я дежурить пойду.

Антон кивнул на прощание и отправился в ординаторскую.

Виктор сел за стол и написал в журнале о том, как Матвеев вытащил Олега Павловича в коридор, о приступе эпилептика. Следовало проверить, как там «эмбрион».

Олег Павлович сидел на кровати и жевал колбасу. На вид ему было около тридцати. Выглядел он великолепно – небольшие, но явно заметные бицепсы, приятное лицо, открытый взгляд, тонкие, почти девичьи брови. Если у него нет супруги, наверняка есть множество подруг.

– Вы! Вы… – Плеханов опешил. Он не ожидал увидеть человека, пролежавшего без движения целый день, не отреагировавшего на то, что огромный психически нездоровый мужик вытащил его в коридор, сидящим на кровати. Про себя он уже считал сомнения Геннадия Андреевича ошибочными и был уверен в психическом нездоровье «эмбриона».

– Угу, – мужчина проглотил откусанное и вытер ладонью рот. – Нехорошо получилось. Матвеев меня пребольно головой об пол стукнул, прежде чем вы пришли.

– Значит, вы не больны?! – Плеханов попятился обратно к двери.

– Да не волнуйтесь вы так! Я не сумасшедший. Проголодался жутко. Пришлось в холодильник соседней палаты заглянуть. Благо, товарищ Счетчик дрыхнет без задних ног. – Он снова откусил колбасу. – Правильно Матвеева привязали, – сказал он жуя. – Нечего потенциально опасным психам по коридорам шляться. Пусть полежит ночку, подумает о своем поведении. Если умеет думать.

– Я буду вынужден сообщить о вас заведующему, – предупредил Виктор. – Геннадий Андреевич подозревал, что вы притворяетесь.

– А зачем сообщать? Что вы с этого иметь будете? Лишнюю головную боль. Может, договоримся? – Олег Павлович подмигнул, но тут же нахмурился. – Я тут, между прочим, не по собственному горячему желанию сижу, а потому что обвинили меня в том, чего не совершал. Слышали, наверное, шайка орудует, одиноких стариков убивает? Вот на меня и повесили одно такое убийство. А я не виноват! Пришлось на ходу соображать, как от тюрьмы отвертеться.

Виктор скрестил руки на груди.

– Просто так никто никого ни в чем не обвиняет.

Мужчина усмехнулся.

– Вы, молодой человек, слишком мало на свете прожили, чтобы знать, какие безобразия у нас в стране творятся! Обвиняют! Еще как обвиняют! И ботинками пинают побольнее, чем Матвеев! Любопытство меня подвело. Возвращался с работы, лифт, как всегда, сломался, пришлось на восьмой этаж пешком подниматься. На шестом дверь открытую в квартиру увидел, и нет бы, дураку, мимо пройти! Заглянуть решил. А там старичок на полу, кровь везде… Ужас. Тут менты понаехали, меня скрутили и в «бобик». Попинали по дороге, сволочи! Все мои заверения мимо ушей пропустили! В общем, беспредел. Ну, думаю, убийство повесят. Тем более, мне один лейтенантик усатый так и заявил. Раскрываемость у них плохая, в общем.… Слушать меня никто не стал бы. Закричал, на пол свалился. С тех пор стараюсь не шевелиться.

Плеханов нахмурился. Верить ли этому человеку? Действительно ли он здоров? А вдруг, его болезнь именно в том и заключается, чтобы притворяться здоровым, который притворяется больным? Или он на самом деле убийца?

– Полежи вот так целый день! – вздохнул «эмбрион» и потянулся. – Думал, помру! Все затекает, мышцы судорогой сводит, а разогнуться нельзя, иначе – тюрьма. Хорошо, хоть ночью врачи по домам расходятся. Только дежурные остаются, а с ними и поговорить можно, и договориться, – Олег Павлович многозначительно помолчал. – Записали в журнал, как меня Матвеев в коридор вытащил? Хорошо. Теперь можно будет разминаться иногда. Благо, стекла матовые, из коридора не видно, а стены тонкие, когда кто-нибудь по коридору идет – все слышно. Если на кровать залезть не успею – на полу лягу. Все подумают, будто это Матвеев меня стащил. Очень удобно! – мужчина засмеялся и вытер руки о пижаму. – Олег Павлович, – представился он.

Виктор не стал протягивать руку, вместо этого холодно спросил:

– И не стыдно вам?

– А чего стыдного? В тюрьме хуже. Вот разведаю обстановку, договорюсь с врачом. Напишут мне справочку, мол, болен человек, нельзя его в тюрьму, нужно лечить. Полечат немного и домой отпустят! Хорошо!

– А зачем открылись? Лежали бы себе спокойно, и мне хлопот меньше.

– Ну, – Олег Павлович шмыгнул носом. – Во-первых, это чисто случайно получилось – не ждал вас так рано. А во-вторых, если уж застали меня в таком виде, может, через вас получится про Геннадия Андреевича разузнать: стоит ли заведующему отделением признаваться или просить друзей, пусть они меня в другое отделение определяют. Ну, как? Стоит?