Серый кардинал

— Какие у него неприятности? — спросил Босс.

— О боже! — Полли выглядела смущенной. — Джордж запретил нам нападать на репутацию Пола Бетьюна. Джордж говорит, что негативное ведение кампании может ударить рикошетом. У Пола Бетьюна есть любовница с незаконнорожденной от него дочерью, которых он пытается скрыть. А Джордж не хочет, чтобы мы нападали на него за это.

— Полагаю, юный Бен, на вашем рождении нет тени? — Миссис Босс оценивающе разглядывала меня.

— Нет, конечно, нет, — страстно заверила ее Полли.

Интересно, подумал я, неужели отец столько лет назад сумел предвидеть, что, вероятно, когда-нибудь законность моего рождения будет важна для него. После того, что я узнал о нем в тот день, я посчитал, что все возможно. Но фактически я, как и всегда, не сомневался, что его брак с моей матерью был делом естественной, свойственной ему честности. И я верил, что он никогда не увиливает от ответственности за свои поступки. Я знал, что мое рождение было ошибкой. И, как я всегда говорил, не мне критиковать то качество жизни, которое он давал мне потом.

И, правда, уже перевалило за полночь, когда большая часть собравшихся отправилась по домам. Давно уехали мистер и миссис Боссы с шофером и в сопровождении телохранителя. Полли зевала от честно заработанной усталости.

Оринда и мистер А. Л. Уайверн скрылись из вида. Миссис Леонард Китченс тащила мужа домой, не жалея резких слов из своего энергичного словаря.

Я ждал отца до конца. И не только потому, что у меня не было ключа от спальни над штаб-квартирой избирательной кампании. Но и потому, что ему будет нужен слушатель, чтобы развеяться, когда все приветственные крики останутся позади. Хотя мне еще не исполнилось восемнадцати, я знал, что после триумфов нужна человеческая компания. После трех (нечастых) побед в стипль-чезе я возвращался в пустую комнату в доме миссис Уэллс, и не было никого, кто бы прыгал от радости вместе со мной. Никого, кто бы обнял меня и криком выражал свой восторг. Не было никого, кто бы разделил мое счастье.

В ту ночь отец нуждался во мне. Жена была бы лучше. Но он определенно нуждался в ком-то. И я остался. Он обнял меня за плечи.

— Боже, — пробормотал он.

— Ты будешь премьер-министром, — сказал я. — Мистер Босс боится этого.

— Почему он или кто-то другой должны этого бояться? — Отец удивленно посмотрел на меня, глаза его сияли.

— Они всегда убивают Цезаря. Это твои слова.

— Что?

— Ты блестяще провел встречу.

— Я могу обойтись без твоего сарказма, Бен.

— Нет, отец, серьезно...

— Папа.

— Папа... — У меня язык не поворачивался. — Я не мог называть его «папа». Папы — это люди, которые возят тебя в школу, и бросают снежки, и устраивают выволочку, если поздно приходишь домой. Папы не посылают тебе путевку в лыжную школу вместе с рождественской открыткой. Папы не посылают в отель анонимный факс со словами «хорошо сделано», когда сын выигрывает скоростной спуск на лыжах среди подростков. Папы сидят там и болеют. Отцов там не бывает.

Еще остававшиеся после встречи люди с сияющими лицами подошли к нам, чтобы присоединить и свои поздравления. Отец снял руку с моего плеча и пожал им руки дружески и доброжелательно. А у меня перед глазами возникла картина, как в следующие четыре недели до выборов эти люди встречаются на улице и говорят: «Джулиард очень хороший парень. Как раз такой, какой нам нужен... Голосуйте за Джулиарда. Ничего лучшего вы сделать не можете».

Рябь, поднятая этой ночью, докатится до окрестностей Хупуэстерна и вихрем пронесется по его дорогам.

Отец спустился с подиума, решив, что для одного дня сделано достаточно. Мы вышли из зала, миновали отель и под музыку пожеланий «спокойной ночи» нырнули в теплую августовскую темноту.

За спиной у нас остались огни отеля. По периметру площади стояли уличные фонари. Но узорно выложенные камни мостовой под ногами были темными и неровными. Как я узнал позже, здесь на скользком зимнем льду пожилые люди падали и ломали кости. А в ту эйфорическую ночь отец зацепился за выступавший камень и упал вперед на одно колено, стараясь не растянуться во весь рост. Но это ему не удалось.

Точно в этот самый момент раздался громкий хлопок, резкий свистящий звук и звон разбитого стекла.

Я нагнулся к отцу и в свете фонарей увидел, что у него тревожно вытаращены глаза и от боли сурово сжат рот.

— Беги, — приказал он. — Беги в укрытие. Проклятие, беги.

Я остался там, где стоял.

— Бен, — настаивал он, — ради бога. Это же ружейный выстрел.

— Да, я знаю.

Мы были на середине площади. Легкие неподвижные мишени. Он пытался встать на ноги и продолжал требовать, чтобы я бежал. И первый раз в жизни я сам принял решение и не подчинился отцу.

Он не мог удержать свой вес на левой ноге. Приподнялся и снова упал, умоляя меня бежать.

— Не вставай, — сказал я.

— Ты не понимаешь... — В голосе слышалось страдание.

— У тебя идет кровь?

— Что? Не думаю. Я подвернул лодыжку.

Из отеля бежали люди, встревоженные громким хлопком, который, отражаясь от окружавших площадь зданий, несколько раз эхом прогремел в воздухе.

Они подбежали к нам и встали, образовав круг. Любопытные и огорченные, сморщив от непонимания лбы.

Все были смущены и без конца повторяли: «Что случилось? Что случилось?» — и протягивали руки, чтобы помочь отцу. Они старались смягчить положение благожелательной заботой и добротой.

Когда нас окружили люди, он, наконец, взял мою руку и, опираясь на других людей, встал на ноги. Или, вернее, на правую ногу. Потому что, когда он оперся на левую, у него вырвался крик от резкой боли. Теперь отец скорее чувствовал неловкость, чем страх. Он сказал столпившимся доброжелателям, что не смотрел под ноги и по-дурацки упал. Он извинился за причиненное беспокойство. Он объявил, что с ним все в порядке, и снова улыбнулся в доказательство этого. Он тихо выругался, вызвав одобрение толпы.

— Но звук, — вспомнила женщина.

— Он звучал, как... — закивали головами мужчины.

— Но не здесь, в Хупуэстерне...

— Это был... выстрел?

— Ружейный выстрел, — нетерпеливо подтвердил мужчина важного вида.

— Я узнаю его везде. Какой-то сумасшедший...

— Но откуда? Здесь нет никого с ружьем.

Все начали оглядываться. Но слишком поздно, чтобы найти ружье. Теперь можно думать, что это был случайный неприцельный выстрел. Отец опять обнял меня за плечи. Но в этот раз, надеясь на поддержку другого рода, более практическую. Он принял бодрый вид, показывая собравшимся, что у нас все в порядке и что наконец мы перейдем площадь.

Мужчина важного вида буквально оттер меня и занял мое место подпорки или костыля, приговаривая громким властным тоном:

— Позвольте мне. Я сильнее, чем этот парень. Я в момент доставлю вас, мистер Джулиард, в ваш офис. Вы только обопритесь на меня.

Отец оглянулся назад, где я остался стоять. И мне было видно, что он собирался протестовать, защищая меня. Но такая перемена вполне меня устраивала, и я просто помахал рукой, чтобы он спокойно шел к штаб-квартире. Все оставшееся расстояние мужчина важного вида почти нес подпрыгивавшего на одной ноге отца. Их окружала группа наблюдателей, что-то сочувственно бормотавших и предлагавших помощь.

Я шел за отцом. Это получилось вполне естественно. До меня донесся высокий голос, кричавший что-то нам вслед. Я оглянулся и увидел Полли, бежавшую по площади. Ее сандалии на ремешках цеплялись за неровные камни, она спотыкалась, и в голосе звучало отчаяние.

— Бен... Бен... Джорджа застрелили?

— Нет, Полли, нет, — попытался я успокоить ее.

— Кто-то сказал, что Джорджа застрелили. — Она запыхалась, и ее переполняло недоверие.

— Смотрите, вон он. — Я взял ее руку и показал. — Там. Подпрыгивает. Он подпрыгивает и злится на себя за то, что подвернул лодыжку и теперь нуждается в помощи, чтобы дойти до офиса.

Рука Полли дрожала от внутреннего потрясения, которое уже начало медленно проходить, когда она увидела, что Джордж и правда живой и в полную силу проклинает себя.