Риф Скорпион (cборник)

Я придумал, как с этим справиться. Включив фары, развернул машину передом к выезду из эллинга, а потом опять выключил их. Как только мои глаза привыкли к темноте, я медленно двинулся вперед. Наехать на что-нибудь я не боялся: впереди был четко виден проем ворот. В тридцати — сорока футах от ворот я остановил машину, вышел из нее, подкрался к воротам и выглянул наружу. Все было в порядке. В ярко освещенных воротах на проходной никого не было. Кристиансен сидел в сторожке. Я повернулся и побежал к машине.

Не забыв сползти пониже на сиденье, я захлопнул дверцу, включил фары и двинулся вперед. Мне показалось, что я проехал не меньше ста миль. Вот я уже вне эллинга. Повернул налево и переехал железнодорожную ветку. Спешить нельзя. При подъезде к сторожке надо чуть-чуть замедлить ход. Вот машина поравнялась со сторожкой. Я поднял руку и бросил на Кристиансена быстрый взгляд искоса.

Он сидел за столом. Наливал себе кофе из термоса. Нехотя взглянул в мою сторону, махнул, чтобы я проезжал, и тут же снова сосредоточился на чашке. Я проехал.

Напряжение разом спало, и мне показалось, что я расползаюсь на сиденье, как подтаявшее мороженое. Каждый нерв у меня расслабился. Дальше все будет просто.

При первой возможности я свернул налево и покатил по темной улице в направлении города. До «крутого» района было кварталов пятнадцать. Остановив машину в темном проулке за полквартала от шума и неонового блеска кабаков, я быстро огляделся, вышел из нее, запер и забрал ключи, как это сделал бы сам владелец машины. Меня никто не видел. Я дошел до угла и повернул направо, прочь от берега моря. Проходя мимо какого-то темного пустыря, я бросил там ключи. Теперь я освободился от него. Я подумал о нем и содрогнулся. Бедняга, мерзавец ты эдакий, зачем ты только полез на меня?

Не знаю, сколько я прошел. Наверное, несколько миль. Я избегал освещенных мест, стараясь держаться тихих жилых кварталов. И уходил все дальше от берега. В двенадцать тридцать я подошел к работающей всю ночь забегаловке. Можно возвращаться. Пока доберусь, будет без четверти час. Я зашел в забегаловку через боковую дверь, нашел телефон и вызвал такси. Когда машина приехала, я уже ждал его в темноте на тротуаре. Я забрался внутрь, прежде чем таксист сумел разглядеть мое лицо. Теперь все в порядке. Я уселся на заднем сиденье в углу, где он не мог видеть меня в зеркальце заднего обзора.

Мы подъехали к воротам. Никого.

— Притормозите здесь, я назовусь сторожу, — сказал я таксисту. — Чтобы проехать внутрь, пропуск не требуется.

— Как скажете, шеф, — ответил тот.

Он притормозил у сторожки. Из окна выглядывал сторож, дежуривший с полуночи до восьми утра.

— Мэннинг! — крикнул я, оставаясь в темноте. Он поднял руку.

— Пожалуйста, мистер Мэннинг.

Таксист переключил скорость и снова двинул вперед. И вдруг остановился. Кто-то кричал нам вслед.

— Минуточку, мистер Мэннинг!

Я оглянулся. Сторож вышел из дверей.

— Чуть не забыл. Минут десять назад вам звонила женщина…

Но я не слушал. Я заглянул в окно сторожки и похолодел. Там был старина Кристиансен. Он только что поднялся со стула и выглядывал из окна с удивленным выражением. Потом повернулся к двери. Другой сторож все говорил, стоя у дверцы такси:

— Крис как раз собирался передать вам. Он сказал, что вы на барже.

Я шевельнуться не мог, не то что ответить. Кристиансен теперь стоял рядом со своим сменщиком, глядя на меня.

— Черт возьми, мистер Мэннинг! Когда вы вышли? Я вас не видел.

Ощущение было такое, будто у меня отвалился язык.

— Ну, я…

Думать было невозможно. Это был какой-то кошмар.

— Я выехал со своим приятелем. Помнишь? Решили пропустить по паре кружек пива. Было, наверно, около двенадцати.

Теперь я не мог остановиться. Я отрешенно слушал собственный голос и ничего не мог с собой поделать.

— Да, где-то около этого. Я еще помахал тебе, помнишь? Это мой старый друг. Пропустили по паре кружек пива.

— Так вы были в той машине, когда она выезжала?

Он уставился на меня, явно ничего не понимая.

— Черт меня подери совсем. Я прямо в нее смотрел, а вас не заметил. Должно быть, становлюсь рассеянным. А я еще собирался пойти на баржу сказать вам, что звонила женщина…

Вдруг он смолк, потом спросил участливо.

— Ой, что это у вас с лицом, мистер Мэннинг?

В этом-то был весь ужас. Ничего особенного не происходит. Меня ни в чем не обвиняют, меня не пытают в гестапо, не применяют ко мне допрос третьей степени. Просто кудахчут два милых одиноких старика, которые хотят мне помочь. Я им интересен. Они вынуждены сидеть здесь по восемь часов в день, охранять эту чертову верфь, где единственная живая душа, единственный человек, с кем можно поговорить и кто создает, пусть иллюзорное, впечатление связи с миром, где что-то может произойти, — это я, так что я им нравлюсь и им интересно знать, когда я ухожу и когда возвращаюсь. Вот и все. Теперь они запомнят каждое слово этого разговора.

— А, это… — пробормотал я, ощупывая свое лицо с таким видом, будто удивлялся, что оно у меня вообще есть. — Искал тут кое-что в кладовке и упал.

— Бывает, — сказал он рассудительно. — Надо чем-нибудь смазать порезы. А то может попасть инфекция. Лучше не рисковать. При этом поганом климате, духоте, сырости…

— Да, конечно, — сказал я. — Спасибо.

Наконец мы двинулись дальше. Господи, неужели это кончилось? Кончилось, да не все. Кошмар продолжается. Таксист проехал через эллинг и остановился на пирсе. Я вышел прямо под лампочкой. Теперь все равно. Теперь уже все равно.

Он вручил мне сдачу. Я дал ему на чай двадцать пять центов.

— Спасибо, шеф, — говорит.

Потом посмотрел с ухмылкой на мое лицо и распухшую руку и добавил.

— На того парня, с кем вы так резвились, небось, страшно смотреть.

Он уехал.

Я подошел к краю пирса, поставил ногу на его широкий бордюр и стал смотреть в темную воду, почти не замечая, что по фарватеру идет мощный буксир с целым караваном барж. «Как все просто! — думал я с ужасом. — Старику не хотелось возвращаться в свою бесцветную комнату в пансионе и сидеть там в четырех стенах. Вот и все».

Я старался обдумать ситуацию. Каковы у меня шансы теперь? Через несколько дней тело всплывет где-нибудь на побережье, и полиция начнет поиски. И первым делом они, конечно, опросят охрану доков.

Всплывет? В этом все дело. Он не должен всплыть. Необходимо это предотвратить. Я взглянул вниз и содрогнулся. Смогу ли я еще раз нырнуть туда? Еще раз? Нырять придется несколько раз. Слишком много времени и дыхания уходит на спуск и подъем. А мне еще надо прикрутить его проволокой к подножию одной из свай. Но можно зарядить баллоны второго акваланга. С ним будет много легче.

Тут я замер. То, что я видел, было кошмарней всего. Это был исчезающий за поворотом буксир, тянущий баржи к нефтебазе в конце фарватера. Как это я, профессиональный водолаз, мог сразу не понять, что своими мощными винтами он поднял со дна тучи ила? В такой воде даже свет тысячеваттного фонаря покажется мерцанием светлячка на расстоянии трех дюймов.

Все еще был отлив. До конца следующего прилива под пирсом и собственную руку не разглядишь. И это еще не все. Водоворот, созданный винтами буксира, мог переместить тело, так что теперь его не найти.

Еще один моментик для комплекта, думал я. Завтра утром Картер вернется из Нового Орлеана. Он будет торчать здесь, на барже, и я не смогу даже продолжить поиски.

Только не паниковать. У меня еще есть шанс, говорил я себе. Может быть, они не сумеют привязать меня к этому делу. При нем нет никаких документов, ведь я засунул его бумажник в ил. У них не будет его прижизненной фотографии, только фотография тела в том виде, в каком оно всплывет. Кристиансен, скорее всего, не разглядел его как следует, когда он въезжал.

Но так или иначе я ничего не буду знать до той минуты, пока они не придут за мной. В этом-то весь ужас. Мне необходимо выбираться отсюда. Мысль моя лихорадочно заработала. Уволиться и сказать Картеру, что я еду в Нью-Йорк. Продать машину, купить билет на автобус, сойти где-нибудь по пути и вернуться обратно. Купить яхту, под чужим именем, конечно. Мне потребуется только три дня, чтобы подготовить ее к плаванию. Мы отплывем прежде, чем они начнут искать меня. Если вообще начнут.