Смерть под кактусом.

Меж тем хозяин пригласил нас в гостиную. Поглядывая по сторонам, мы устроились за огромным овальным столом. Невысокая полная женщина принесла поднос с чаем и тихо исчезла за дверью. Зиновий Михайлович проводил ее взглядом и вновь повернулся к нам:

— Татьяна Антоновна мне много о вас рассказывала...

— К сожалению, мы не можем ответить тем же, — развела руками Мегрэнь. — Как выяснилось в последнее время, мы не знали о Татьяне Антоновне почти ничего.

Старик закивал:

— Да, да... Татьяна всегда была сдержанной. А после того случая... она сделалась скрытной.

— Вы имеете в виду выставку? — уточнила Тайка. — Когда пропала часть коллекции?

Он снова кивнул:

— Ее так подло обманули! Пообещали, что все средства уйдут в фонд детей-инвалидов... Но потом все намертво увязло в бумагах. Она попала под такой пресс...

Махнув рукой, словно пытаясь отогнать неприятные воспоминания, Шверг указал на наши чашки:

— Что же вы не чаевничаете?

Мы торопливо потянулись к чаю. А он стал рассказывать о себе, о войне, о том, как встретился с Таней, словно для этого и позвал нас: поговорить о прошедшей молодости и безответной любви.

— А почему же вы не помогли ей тогда с коллекцией? Ведь у вас уже был большой авторитет в этой области?

— Таня не сказала мне, — грустно отозвался Зиновий Михайлович. — Не хотела лишний раз беспокоить...

— Почему?

Ювелир пожал плечами:.

— Она... всегда старалась держать меня на расстоянии. Мы были знакомы долгие годы, но я так и не смог пробить щелочку в броне ее сердца...

Шверг развел руками и, печально улыбаясь, обвел нас взглядом.

- Зиновий Михайлович, — нарушила я неловкую тишину, — а почему... когда я сама позвонила вам, вы отреагировали на звонок весьма... агрессивно?

— Ах это! — вскинул он голову. — Прошу меня за это простить! Дело в том, что в последнее время Таня снова стала жаловаться, что ей звонят и интересуются судьбой коллекции. Она была очень испугана, хотя к тому времени практически вся коллекция была благополучно продана в наши музеи. Таня особо настаивала на том, чтобы ни один предмет не ушел за границу, в договорах с музеями этот пункт оговорен особо. Хотя с большинством экспонатов ни один музей и так не расстанется добровольно. Наградной потир Петра Великого! Это, знаете ли...

Ювелир вскинул вверх указательный палец и потряс им, демонстрируя тем самым безграничную ценность фамильной коллекции Георгиевских.

— А однажды к ней приехала женщина и сказала, что работает в каком-то светском журнале. Хочет, мол, написать о судьбах российского дворянства. Но Таня никогда не была дурочкой. Пришлось той рыжей убираться не солоно хлебавши...

— Рыжей? — уточнила я, и мы с подругой переглянулись.

Видимо, мы все же не ошиблись, и к Татьяне Антоновне под видом журналистки посылали Моль. Именно поэтому она сделалась ненужной свидетельницей неудавшейся попытки завладеть коллекцией.

— К тому же несколько месяцев назад в своем доме убили Захара Пекунько. Он антиквар, вес в своей среде имел колоссальный, и он очень помог Тане. Все складывалось одно к одному... И мы поняли, что за коллекцией кто-то охотится.

Мы с Мегрэнью повздыхали, решив не рассказывать ювелиру, что на тот свет наша соседка отправилась не без помощи родственника.

— Что-то я совсем заговорился! — опомнился вдруг хозяин, хлопая ладонями по столу. — Совсем и забыл, зачем вас пригласил... — Мы насторожились, с любопытством уставившись на ювелира. — Я должен исполнить... теперь уже последнюю волю... — Тут голос чуть заметно дрогнул. — Татьяна Антоновна собиралась сделать это сама, но, видите, не успела.

Зиновий Михайлович поднялся, подошел к высокому резному буфету и достал две одинаковые коробки. Из ящика он вытащил черную кожаную папку для документов. Мы замерли, плавясь от любопытства.

— Вот! — он встал перед нами и торжественно возложил на коробки обе руки. — Это Таня решила подарить вам на память. Поэтому и попросила в последний раз принести ей из сейфа документы. Она хотела, чтобы я официально оценил подарок и оформил все бумаги, чтобы в дальнейшем у вас не могло возникнуть никаких проблем...

После чего ювелир раскрыл коробки и поставил на стол два одинаковых серебряных стакана.

— Стакан серебряный с чернью, украшенный камнями... фирма Семенова... — забормотала вдруг Мегрэнь, словно в бреду. — Господи, красота-то какая!

— Верно, — заулыбавшись, подтвердил хозяин. — Он самый, Василий Семенович! Изумительной чистоты работа!

Пока мы с подругой приходили в себя после такого царского подарка, Зиновий Михайлович вынул из папки два прозрачных файла с бумагами.

— Это документы. Теперь вы являетесь их законными владелицами.

— Спасибо, — дружно отозвались мы.

Последняя загадка была раскрыта: о каком подарке

на память сказала мне Татьяна Антоновна, когда мы виделись в последний раз...

Настало время прощаться. Но оставить радушного хозяина, отчаянно цеплявшегося за последнюю ниточку, связывающую его с любимой, не было сил. И тут меня словно током ударило. Я выскочила в холл, вытащила из сумки старую коричневую папку и вернулась обратно.

— Зиновий Михайлович, — торжественно начала я, — мы с Таисией тоже хотели бы оставить вам что-то на память...

Тайкины глаза на мгновение округлились, но она тут же затрясла головой и заулыбалась. Я протянула ему папку.

— Вы зря думаете, что Татьяна Антоновна была к вам совершенно безразлична. Она часто нам рассказывала о любимом человеке, только имени никогда не называла...

Шверг смотрел с тревожным недоумением, не понимая, о чем я говорю.

— Посмотрите сами, — указала я на папку, — она всю жизнь хранила ваши фотографии среди самых дорогих бумаг...

Он положил папку на стол, торопливо развязал тесемки. Сверху лежали те самые снимки, что я забрала у внучки Зинаиды Игнатьевны.

— Таня... — вдруг растерянно охнул Зиновий Михайлович и беспомощно опустился на стул. — Я не знал... Я никогда не знал... Она никогда мне об этом не говорила...

Мегрэнь выразительно покосилась в мою сторону и покачала головой. Я исподтишка показала ее кулак.

— Нам пора, — объявила наконец Тайка и, церемонно раскланиваясь, попятилась к выходу. — До свидания!

— Спасибо вам, девочки, — благодарно закивал хозяин, выходя вслед за нами в холл. — Заезжайте, не забывайте старика...

И глаза старого ювелира подозрительно блестели, и пальцы, крепко сжимающие фотографии, отчаянно дрожали...

— Прекрати, зараза, жрать грибы! Да что же это такое! — От возмущения подруга перешла на визгливый фальцет. — Маньячка какая-то! Тебя можно брать свиньей работать, которая трюфели выкапывает...

Мегрэнь изловчилась и выхватила из моих рук банку с солеными маслятами. Я застонала, но подругу не разжалобила.

— Хоть бы в миску выложила, так нет, прямо из банки трескает! — Тайка поставила банку в пустую кастрюльку и закрыла крышкой. — Сейчас люди придут, за стол сядем, тогда и лопай!

Я тщетно пыталась придать лицу виноватое выражение. Выражение получалось, но вины в нем не было ни капли.

— Жадина, — вздохнула я, — и грибы тебе жалко, и папку с документами пожалела... На кой ляд тебе теперь они?

— И ничего я не пожалела, — возразила подруга. — Просто глупо вышло: я говорю, что мы о Татьяне Антоновне ничего не знаем, а ты брякнула, что она нам о любимом беспрестанно рассказывала!

— Да ладно! — махнула я рукой. — Он что, за тобой записывал? Он теперь и не вспомнит, чего ты там несла.

Зато видела, как он обрадовался? Всю жизнь без ответа любить думаешь легко?

Тут подруга почему-то поджала губы и посмотрела почти сердито:

— Нет, не думаю. А очень даже хорошо знаю, каково это...

— Вот! А теперь он будет думать, что сумел-таки пробить щелочку к ее ледяному сердцу. Я думаю, это правильно. Хотя странно, почему у них так вышло. Ведь она все равно одна была, неужели за столько лет не появилось никакого ответного чувства?