Банда - 2

- Поговорим, папаша, - пообещал ему н? прощание Амон. И старик, уже собравшийся было уходить, вдруг взвился. Вернулся от двери, подошел к Амону.

- Пугаешь? Меня? Ах, ты дерьмо собачее! Ах ты дрянь вонючая! Он меня решил попугать! Ты поднимись в атаку из окопа! Ты поднимись навстречу танку! Ты сходи, козел, в рукопашную, а потом пугать меня будешь! А нож в спину всадить... - и старик, размахнувшись, влепил Амону такую мощную пощечину, что тог весь дернулся и с трудом удержался, чтобы не свалиться со стула.

Амон вскочил, но не успел ничего сделать - старик оказался куда живее, чем он предполагал. Захватив все лицо Амона в ладонь, он с силой толкнул его на стул и тот с грохотом снова сел.

- Приходи, поговорим, - и хлопнув дверью, старик вышел.

- Избиваете, начальник? - проворчал Амон.

- Виноват, не уберег тебя, Амон. Садись, пиши жалобу на старика. Все опиши, дескать, избил тебя дед семидесяти лет. Давай, жалуйся, джигит! Оштрафуем старика на тысячу рублей и вручим тебе деньги. На пачку сигарет не хватит, но пару пирожков на вокзале купишь.

- Нехорошо говоришь, - Амон облизал губы, сплюнул себе под ноги, растер плевок.

- Еще раз так сделаешь, - сказал Пафнутьев, - заставлю вымыть пол. Дам ведро, швабру и будешь мыть. И не только здесь, там весь коридор затоптан. И в туалете непорядок. Такие козлы, как ты, в унитаз попасть не могут, рядом свое дерьмо кладут. Понял, козел?

Желваки, маленькие, бугристые острые желваки возле самых ушей Амона вздрогнули, напряглись и замерли. Сжав зубы, он молчал. Вошел Шаланда.

Амон вздрогнул и поглубже вдвинулся в стул. Шаланда еще от дверей улыбнулся, плотно закрыл за собой дверь, вкрадчиво приблизился к Амону. Легонько потрепал его по щеке, тот напрягся, ожидая удара.

- Вот и встретились, - мягко, даже с какой-то ласковостью проговорил Шаланда, но глаз его при этом нервно дернулся - еще налитой глаз, да и щека оставалась припухшей. - Как поживаешь?

- Хорошо поживаю.

- Ну-ну.

Протокол опознания Амона, как человека, устроившего дебош в отделении милиции. Шаланда подписал, хотя и не без колебаний. Больше всего его смущало то, что он оказался потерпевшим, не хотелось ему в документах проходить потерпевшим. Но Пафнутьев его убедил в том, что для будущего суда он важен именно, как потерпевший, причем при исполнении служебных обязанностей.

Несколько раз в кабинет заглядывал обеспокоенный Анцыферов, но Пафнутьев улыбался ему так обнадеживающе, что тот успокаивался, исчезал, но через пятнадцать-двадцать минут заглядывал снова.

- Заканчиваете? - спрашивал он, просунув голову в дверь кабинета и обеспокоенно оглядывая всех.

- К тому идет, Леонард Леонидович, - кивал Дубовик безразмерным своим носом, не отрывая взгляда от протоколов.

- Тянете, - укоризненно говорил Анцыферов.

- Успеем, - Пафнутьев беззаботно махал рукой, словно бы даже и мысли не допускал о чем-то непредвиденном, неожиданном.

- Ладно, я еще загляну, - напоминал Анцыферов.

- Загляни, Леонард, загляни, - не возражал Пафнутьев.

Но и эти его слова настораживали прокурора, он долгим взглядом изучал Пафнутьева, словно пытался проникнуть в тайные его мысли и намерения. И опять исчезал, так и не погасив своих сомнений. Единственное, чего добился Анцыферов, это того, что забеспокоился и Амон, до того сидевший мирно.

- Скажи мне, начальник, что происходит? - спросил он наконец. - Что за суета началась?

- Никакой суеты, - отвечал Пафнутьев твердо. - Идет плановая работа. Готовим документы к твоему освобождению.

- Мозги пудришь, начальник.

- Ничуть, - заверил Пафнутьев.

- С такими документами сажают, а не освобождают.

- А ты откуда знаешь? Уже сидел?

- Догадываюсь... Нехорошо себя ведешь, начальник. Сокрушаться будешь.

- Вместе посокрушаемся.

Лукавый Пафнутьев все-таки нащупал выход из того положения, в которое затолкал его Анцыферов требованием немедленного освобождения Амона. Если он так хочет выпустить его, пусть. Но при этом останутся все документы, которые необходимы суду. И по этим документам, на их основании можно выносить приговор, можно давать и десять лет, и пятнадцать. Это будет бомба, которая все равно взорвется рано или поздно, а то что бомба существует, Анцыферов знает, и не сможет о ней забыть ни днем, ни ночью. А для того, чтобы папка с документами была в боевой готовности, требуется одно - постановление об освобождении Амона подпишет Анцыферов. Это будет единственным условием Пафнутьева. Все остальное он готов сделать.

Уходя из кабинета прокурора, он уже знал, что нужно делать, знал и то, что Анцыферов ни за что не согласится это постановление подписать. А если подпишет - это будет самая крупная ошибка в его жизни. И пока Дубовик готовил документы для осуждения Амона, Пафнутьев, обстоятельно, обдумывая каждое слово, готовил постановление для освобождения Амона. И войдя к прокурору, Пафнутьев молча положил бумагу на стол, ткнув в нее пальцем.

- Вот здесь, Леонард.

- Что здесь?

- Подписать, - выражение лица Пафнутьева было скучающим, почти сонным и смотрел он не на взрывной документ, а в окно, на подтеки дождя, которые извилистыми ручейками струились по стеклу. К мокрому стеклу прилипло несколько листьев, в комнате стоял осенний полумрак, Анцыферов свет не включал, наслаждаясь этими кабинетными сумерками.

Увидев внизу свою фамилию и место, оставленное для подписи, Анцыферов все понял мгновенно. Он даже не стал вчитываться в текст самого постановления. Легонько, будто в самой бумаге таилась опасность, Анцыферов отодвинул листок от себя подальше.

- Ты, Паша, очень хорошо все изложил. Мне нравится.

- Старался.

- Даже перестарался немного, - усмехнулся Анцыферов. - Я не могу подписать эту бумагу. Я недостаточно знаком с делом. Ты ведь во всем разобрался? И пришел к выводу, что этого человека можно отпустить?

- Как скажешь, Леонард.

- Ну, что ж... Если ты так решил... Отпускай. Я не возражаю. Поставь черточку у моей фамилии, знаешь, как делается, когда подписывается кто-то вместо начальника... И распишись.

- Хорошо, - Пафнутьев помолчал, все с тем же сонным выражением глядя в окно, потом взял листок с постановлением и вышел.