Любовницы по наследству

— Убедили. — Порошков снова перешел на спокойный тон. — Ну и что, вы познакомились тогда с Батуриным?

— Да, мы поговорили с ним буквально минуту, — монотонно ответил я. — Николай Федорович куда-то спешил, поэтому только познакомиться мы и успели. Но Вероника, казалось, была рада и этому. Вы поймите, я, может быть, и не поехал бы туда, но почему-то не хотелось обидеть девочку, — она ведь верила в меня, она — очень чувствительная натура, и поступить с ней по-другому я никак не мог.

— Когда вы приехали, где находилась дочь Батурина? — небрежно туша окурок о пепельницу, спросил майор.

— Стояла у подъезда, а что?

— Поймите меня правильно — я ведь все это спрашиваю лишь для того, чтобы сопоставить ваши показания с показаниями девушки. Вы подтверждаете тот факт, что она вышла из дома раньше отца?

— Конечно, — уверенно ответил я, — а как же иначе? Минут на пять-десять раньше, это точно. Мы с ней даже успели немного поговорить по душам.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Алексей Витальевич, — выходит, так оно и было на самом деле. Шофер Батурина тоже подтверждает показания девушки. Но почему-то сама она никак не хочет верить в виновность отца, не смотря на его признание. Даже в истерику кинулась.

— А где она сейчас? — поинтересовался я.

— Пока находится у своей родной тетки, младшей сестры покойной матери. Думаю, вам ее лучше сейчас не тревожить.

— Мне бы очень хотелось ее увидеть, — настойчиво сказал я, — все-таки кого-кого, а меня она достаточно уважает. Думаю, как раз сейчас ей необходима моя помощь и поддержка, как никогда раньше. Вы не дадите адрес?

— Я вам не справочное бюро, — недовольно ответил майор, — и никаких адресов никому не даю. Вероника сейчас никого не хочет видеть, а вас особенно, — не обижайтесь, но она считает, что именно вы виноваты в смерти Елены Павловны. Если бы вы пришли к ней на несколько минут раньше, говорит, то такого бы не случилось…

— Если бы я пришел к ней на пару минут раньше, то сейчас бы у вас было просто одним трупом больше, только и всего.

— Я вполне с вами согласен, но это вы попробуйте ей докажите.

— Попробую, только дайте для этого мне адресок, — вежливо попросил я.

— Молодой человек, по-моему, я на вашу просьбу уже достаточно ясно ответил! — резко повысил голос Порошков.

— Хорошо, хорошо, не хотите давать — не надо, узнаем по иным каналам. Кстати, капитан Харченко сейчас здесь?

— Капитана Харченко я сегодня отправил на выезд, специально для того, чтобы он нам с вами не мешал. Я ведь в курсе того, что он вам как человеку симпатизирует, а личные привязанности мне здесь ни к чему. Так что лучше пускай пока отсутствует.

— Не к старикам ли Черновым он поехал? — машинально сорвался с моих уст висевший на языке вопрос.

— Хм, — удивленно скривил губы собеседник, — а вы — не такой уж и простой фрукт, каким кажетесь на первый взгляд.

По его недоуменному выражению лица я понял, что попал в точку.

— Насколько мне известно, — майор слегка потянулся и вальяжно плюхнулся на стул, — у Черновых вы тоже занимаетесь репетиторством.

— Да, занимаюсь. Два мальчика-близнеца, английский язык. Кстати, очень толковые ребята, к знанием тянутся со всей душой.

— Я в курсе, так что можете этого не объяснять, — махнул рукой Порошков, — но меня интересует несколько иной аспект. Вы ведь знаете, что Глеб Семенович Чернов — один из лучших специалистов в стране по взрывным устройствам?

— Знаю, — утвердительно кивнул головой я, — мне ребята довольно подробно рассказывали о его работе на киностудии и том несчастном случае. Не думаете ли вы, что инвалид первой группы, человек, два года не встающий с коляски, мог организовать взрывы в машине Колесникова и в квартире Батурина?

— Сам он, конечно, бомбы подложить не мог, — майор слегка наклонил голову в сторону и ехидно сощурил правый глаз, — но изготовить подпольно подобные орудия убийства был вполне способен. Он по этой части большой мастак. Прокурор, правда, ордера на обыск у него пока не дал, но, думаю, — не сегодня — завтра я все же добьюсь соответствующего разрешения. Жаль только, что я не имею доступа к Батурину, — у меня этот депутатишка быстро бы сдал своего соучастника. А то молчит, и все считают, что так и надо.

— И как вы представляете себе схему данного преступления?

— Неужели непонятно? — Порошков вошел в свою стихию, и выведать у него в этот момент любую нужную информацию было проще простого. — Батурин как-то узнает о наглой измене своей жены и решает в порыве страсти убить ее и ее любовника. Фотография, сделанная неизвестным лицом, только подливает масла в огонь. В технике он сам не имеет никаких навыков, поэтому сходится с хорошо знакомым ему Черновым и платит тому деньги за соответствующую работу. Чернов изготавливает мины и отдает их Батурину. Соглашается он на это еще и по той простой причине, что его жена наверняка тоже была любовницей Колесникова. Так что у них, получается, общий враг. А, возможно, Глеб Семенович и вообще не знал, для кого именно заготавливал «игрушки»…

— Батурин хоть какие-нибудь пояснения на этот счет дал? — поинтересовался я.

— Он вообще отказывается говорить, — недовольно ответил Порошков, — и с адвокатом и без адвоката. Говорит только, что убийца — он, сидит себе в отдельной комнате и держится за голову. Что поделать, снятие неприкосновенности — процесс долгий, но ничего, потерпим, никуда он от нас не денется. Ишь ты, герой, смерть жены его, видите ли, потрясла. Зачем же тогда убивал? Ни черта не понятно…

— А может, он просто берет на себя чью-то чужую вину?

— Какой ему смысл это делать? В машину Колесникова подложил взрывчатку, конечно же, совершенно другой человек, но делалось то это по указанию Батурина, я больше чем уверен. А взорвать собственную жену вообще никто кроме него не мог. На то, что вы с Вероникой будете стоять под подъездом до самого его выхода из дома, он не рассчитывал. А там мало ли что? Кто-то мог насильно ворваться в квартиру и организовать акцию против известного политика…

— Может быть, действительно все так и было? — предположил я.

— Может быть, — усмехнулся майор. — Какого черта тогда он сознался? Молчал бы как рыба, авось депутатская неприкосновенность и спасла бы. Вот только снимок всю малину испортил. Против такого аргумента отпираться не было смысла. Возможно, фотографию сделала сама Елена Павловна, желая оставить о молодом любовнике хоть какую-то память. А после гибели того тем более не хотела ее уничтожать. Теперь мы правды насчет этого точно не узнаем, — свою тайну эти двое унесли с собой в могилу. Батурин ведь утверждает, что о снимке не ведал ни сном, ни духом. Врет, конечно.

— А вдруг не врет? Вдруг это действительно ловко подстроено, а он просто выгораживает собой ловкого и хитрого шантажиста?

— Послушайте, молодой человек, — тон Порошкова снова стал жестким и неприветливым, — не устраивайте мне здесь дискуссию. Вы специалист в области языкознания, вот и занимайтесь своей лингвистикой. А высказывать всякого рода предположения предоставьте профессионалам. Пока что я, а не вы, веду следствие. Наверняка, через день-другой всем этим займется кто-то покомпетентнее меня, ведь дело не простое, — все-таки в нем замешан человек государственного уровня, — вот тогда им и карты в руки. А я свою версию уже высказал…

Мне с самого начала было понятно, что с этим человеком спорить бессмысленно. Наверняка, он получил указание сверху вести расследование именно по такой линии, которая была выгодна высшим чинам, не рассматривать никаких других вариантов, и даже если его мнение было совсем противоположным всему сказанному, это не имело абсолютно никакого значения. Батурина нужно было любым путем изолировать от общества, и каким образом правовые структуры это сделают, было неважно, — значение имел лишь только конечный результат, который в данном случае был налицо. И все-таки непонятно, почему Батурин, если он все же не виноват, признался в чужом преступлении?