Угол атаки

Но он был не из тех, кто обращает внимание на флюиды. Как и подполковник Тимашук, генерал-лейтенант запаса Ермаков был твердо убежден, что материя первична.

Неужели она в самом деле первична?

Антракт между четвертым и пятым актами начал затягиваться. Наконец появился полковник Голубков, закончивший неотложные дела на поверхности, и придал действию импульс.

- Гражданин Ермаков, - официально обратился он к генерал-лейтенанту. - Я получил санкцию военной прокуратуры на ваш арест.

- В чем же меня обвиняют? - высокомерно поинтересовался Наполеон Бонапарт.

- В попытке продать иностранному государству оборудование и техническую документацию, составляющую государственную тайну.

- Чушь. Это собственность коммерческой фирмы. Я сам вправе решать, кому и что продавать. Документация не имеет грифа секретности.

- Вас также обвиняют в попытке похищения российского гражданина Фалина.

- Чушь, - повторил генерал-лейтенант. - Он дал согласие. Если он об этом не помнит, это не мои проблемы. Я протестую против моего задержания. Требую немедленно известить о нем представителя президента в "Госвооружении" генерала армии Г.

- Кого еще? - спросил Голубков.

- Что значит - кого еще?

- Кого еще вы требуете известить о вашем аресте? - повторил полковник. - Кого-нибудь из администрации президента? Может быть, бывшего председателя правительства?

- Это провокация. Вам она не удастся. Я не намерен продолжать разговор в присутствии посторонних.

- Вы имеете в виду этих молодых людей? - уточнил Голубков, показывая на нас. - Они не посторонние. Они свидетели. Их показания будут нужны. Пока же могу сообщить следующее. О вашем аресте извещен премьер-министр. Не бывший, а нынешний. Он выразил удовлетворение тем, что попытка угона самолета с ценным стратегическим оборудованием пресечена. Он сомневался в необходимости задействовать антитеррористическое подразделение, так как агентурные данные о готовящемся преступлении не были подтверждены документально. Но он все же дал согласие и сделал соответствующие распоряжения. Вы по-прежнему настаиваете, чтобы я известил о вашем аресте генерала армии Г.?

- Я не желаю отвечать на ваши вопросы, - заявил Ермаков. - Если это и все обвинения, можете вытереть ими задницу.

- Не все, - ответил Голубков. - Вы обвиняетесь в преступном сговоре с группой установленных лиц с целью угона российского транспортного самолета. Вы доставили угонщиков на военный аэродром, по вашему приказу для них были созданы все условия для успешного проведения террористического акта. Вместе с ними вы намеревались нелегально покинуть страну, что может явиться основанием для обвинения вас в измене Родине.

От возмущения генерал-лейтенант даже дернулся в кресле, но тут же болезненная гримаса исказила его лицо.

- Поразительно, полковник, - сказал он. - Я считал вас умным человеком. Ваши свидетели могут подтвердить, что в самолет меня затащили против моей воли.

Голубков повернулся к нам:

- Подтверждаете?

- Я не могу, - ответил я. - Не видел, был уже там, когда его привезли.

- Кто видел?

- Мы видели, - сказал Док. - У нас не создалось впечатления, что он протестовал, когда его катили арабы.

- Протестовал или не протестовал? - уточнил Голубков. - Кричал, отбивался, звал на помощь?

- Нет, - сказал Док.

- Нет, - повторили Артист и Боцман.

- Я требовал выпустить меня из самолета. Я требовал остановить самолет. В самых резких выражениях. Это может подтвердить Пастухов. Он был свидетелем моего разговора с Джаббаром.

- Вы уверены, что он подтвердит? - спросил Голубков.

- Если он честный человек - да.

- Давай, Пастухов, - сказал полковник. - Арабы говорят в один голос, что он сам согласился лететь. Бортмеханик ничего не слышал, лежал далеко. Экипаж тоже не в курсе.

Я походил вокруг последнего трона поверженного императора и сказал ему с прямотой маршала Мюрата:

- Не могу сказать, что мало в жизни видел сволочей. Не слишком много, но и не мало. Среди них попадались даже мерзавцы. Но с такой тварью сталкиваюсь первый раз. Ну? И как я должен ответить? После того как ты приказал нас убить при попытке к бегству. После того как ты убил ребят Сивопляса. Которые, тварь, в афганской войне уцелели. После того как ты подписал самого Сивопляса! Что ты хочешь от меня услышать?

- Что за дела? - вмешался Голубков. - Доложить!

- Давай, - сказал я Боцману. - Докладывай без эмоций.

Он доложил. У него получилось без эмоций. У меня бы не получилось. У Дока и Артиста тоже. А у него получилось. Голубков вызвал Сивопляса. Он изложил то, что знал. И тоже без эмоций, хотя это далось ему нелегко.

- Что скажете? - спросил Голубков.

- Бред, - отрезал генерал-лейтенант. - Голословные домыслы. А свидетель у вас только один.

- Твое слово, Пастух, - обернулся ко мне Голубков. - Подтверждаешь, что он согласился лететь добровольно?

- Что за бодягу вы здесь разводите? - разозлился я. - Нет. Он орал как резаный. Требовал выпустить. Но араб его не послушал.

- Ты понимаешь, что сейчас сказал?

- А что я сказал? Пусть отвечает за то, что сделал. Ему и этого выше крыши! Три убийства - мало?

- Да не ответит он за это! - гаркнул полковник. - Понял? Не ответит!

- Не понял, - сказал я. - Это почему?

- Да потому что нет доказательств! Прямых! А один свидетель - не свидетель! Это еще в римском праве записано!

- А мы что, живем в Риме? - спросил я. - Это для меня новость.

В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:

- Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.

Голубков кивнул мне:

- Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.

Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.

- Выходит, ему за это ничего не обломится? - спросил Сивопляс.

Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:

- А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, объяснил он мне. Положил камеру на стенд и спросил: - Разрешите идти, товарищ полковник?

- Идите.

Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что-то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал-лейтенанта.

По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.

Это был мини-нож "Робинзон" из комплекта ножа выживания "Оборотень-2". Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас "Робинзон" был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины "сякэн". И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал-лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.

- Флибустьер, твою мать! - взревел Артист. - У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!

- Я тебя все равно достану, - пообещал Сивопляс генералу. - Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?

Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:

- Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.

- Я должен вас поблагодарить, - сказал Ермаков Артисту. - Вы спасли мне жизнь.

- Я нечаянно, - ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. - Если бы успел подумать, не стал бы.

- Двигай, - сказал Док. - Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.