Импортный свидетель (сборник)

— Для меня это не альтернатива! — с готовностью ответил Войтецкий.

— Вот как! Я, значит, правильно понимаю: для вас проблема — природа или воспитание — снята! Значит, не «или», а «и»? То есть природа и воспитание?

— Да. Так. Я пришел к этому убеждению.

— Прекрасно, прекрасно, мой друг, позвольте сразу вас так называть, поскольку наши с вами точки зрения на эти вызывающие столько научных споров вопросы совпадают полностью. Я так и предполагал, господин Войтецкий.

— А как вы отнесетесь к тому, что на ген можно научиться воздействовать?

— В принципе вероятно, в очень отдаленном будущем. Да!.. Но до этого еще далеко.

— А если, — перебил Альмединген, — создать для науки условия, при которых станет возможным будущее приблизить? Не ваши ли работы, господин Войтецкий, в этом направлении способны при определенных, исключительно благоприятствующих вам условиях победить время? Нам представляется, дорогой друг, что некоторые намеки на такую мысль в ваших работах есть и что именно они создали вам столь заслуженную известность, привлекающую и нас своими перспективами.

Войтецкий смутился:

— Я задумывался об этом, конечно. Но ведь это пока только сфера научной фантазии!

— А если мы предоставим вам возможность прочесть, проштудировать, проанализировать черновые записи одной научной работы, в которой нам самим разобраться без вашей помощи трудно? Скажите, вы ведь знаете русский язык?

Войтецкий испугался:

— Я, я, господин профессор…

Альмединген, встряхнув своей львиной гривой, весело усмехнулся:

— Не надо… Не надо, господин Войтецкий! Забудьте о том, что вам когда-либо и где-либо что-нибудь может грозить! Нам все известно о вас. Для нас вы т о л ь к о блестящий ученый, и только вас мы могли найти для великой научной работы, которая вам предстоит, в которой вы, по глубокому нашему убеждению, можете стать победителем!.. А мы… и я в том числе, будем послушными вам учениками… Вы же прекрасно говорите по-русски! Но нам мало знания русского языка. Дело в том, что только вы можете разобраться в тех мыслях, какие в данном случае на русском языке весьма обрывочно изложены… Одну минуту!

Альмединген взял телефонную трубку, набрал две цифры:

— Герр Мильнер, могу я вас пригласить к нам?.. Одну?.. Нет. Пожалуйста, обе… Д-да, именно. Пока достаточно… Прошу вас!

Воцарилось молчание. Худощавый ординатор Рихард Швабе, склонив голову набок, красным карандашом вырисовывал на сигаретной коробочке чертиков.

Мильнер вошел, без слов положил на столик перед Войтецким пластиковую желтую папку и, пододвинув себе стул, грузно усевшись рядом с Войтецким, налил коньяку в подставленную ординатором рюмку.

— Прочтите нам, пожалуйста, это вслух! — с улыбкой попросил Альмединген.

Войтецкий понял, что ему деться некуда. Помедлил. Вздохнул и стал читать.

— «..А затем вскрыл всю сложность связей между ними и определил, насколько это позволяли еще совсем недавние возможности нашей и мировой науки — динамические, энергетические, химические, пространственные и прочие границы жизни. В понятие биосферы укладывается вся совокупность…»

— Хорошо, благодарю вас, господин Войтецкий! Полный перевод этого хаотического черновика у нас есть, но начало, как и конец рукописи, не сохранилось… Как вы думаете, с чьей фамилии начинается эта страница: «надский»? И может быть, вам знаком этот почерк?

— Почерк? Откуда мне может быть знаком почерк?.. Не знаю. А фамилия?.. Позвольте, я прочту для себя дальше.

— Пожалуйста…

Войтецкий, насколько ему позволяло охватившее его волнение, внимательно прочел всю страницу, посмотрел еще две-три, открыл и пробежал глазами последнюю, также оборванную на полуслове…

— Я думаю, первое слово первой страницы «…надский» — это окончание фамилии «Вернадский», крупнейший русский ученый. А время, когда он, судя по уровню тогдашних знаний, мог высказываться так, как это приведено здесь, примерно середина двадцатых годов, то есть лет пятнадцать тому назад!..

— А как вы полагаете, кто может быть автором всей этой рукописи?.. Мы можем предоставить вам для изучения содержания этой научной работы фотокопию, а если хотите — и этот подлинник рукописи… Знаете, в одной из восточных религий есть такая сентенция: «Я взял коран, выбрал из него весь мозг, а кожу выбросил для собак». Нам нужен мозг этой рукописи… А заниматься изучением рукописи вы можете только в пределах лаборатории нашего отделения. Нам кажется, она содержит весьма интересный материал для разработки методики предстоящей нам с вами совместной научной работы… Нам представляется, что это писал какой-то русский ученый, которого, надо полагать по некоторым имеющимся у нас данным, уже нет в живых…

— А эта, вторая рукопись в конверте? Вы хотите, чтобы я ее прочитал тоже?

— Ну… Во всяком случае, выньте ее из конверта…

— Тут шелковая бумага… и, позвольте, тут фотографии каких-то иероглифов?

— Да, именно. Это китайские иероглифы, и мы не можем просить прочесть вас это: вы, конечно, китайского языка не знаете, как не знаем его и мы… Но дальше есть перевод, его мы оставим вам для ознакомления. Вы найдете там отчет китайских ученых о результатах одной из проведенных ими интересных научных работ. Это пригодится вам для общей ориентации, хотя очень многое давно весьма устарело… А сейчас… Извините, я и господин Мильнер должны оставить вас… Герр Рихард Швабе покажет вам лаборатории нашего отделения. Они, правда, велики, но до обеда вы вполне успеете хотя бы бегло ознакомиться с ними и представить себе объем вашей работы, к которой, смею надеяться, приступите с завтрашнего утра.

Все шумно встали. Профессор Альмединген дружески крепко пожал руку Войтецкому, Мильнер поклонился, оба вышли, и Рихард Швабе, заперев рукопись в сейф, предложил Войтецкому выйти с ним вместе в другую, боковую дверь кабинета.

Войтецкий облегченно вздохнул, подумав: «Все пока не так плохо, как можно было предположить!..»

Дверь вела в узенький коридор, в конце которого оказалась шахта лифта. Швабе нажал зеленую кнопку, и кабина мягко остановилась перед сразу же автоматически раздвинувшимися створками двери.

— Прошу вас! — вымолвил Швабе, предлагая жестом своей жилистой худой руки первым войти Войтецкому…

Лифт двинулся не вверх, как ожидал Войтецкий, а вниз, и Войтецкий подумал в недоумении: «Но ведь мы же сейчас на первом этаже. Куда же?..»

Заявление

Прокурору района т. Варсобину Г. Г. от Вождаева В. В.,

проживающего по адресу: Анфертьевский пер., 31, кв. 342

В течение двух недель я находился в зарубежной командировке и по прибытии в Москву обнаружил, что в моей квартире побывали посторонние, поскольку произошла пропажа весьма ценных, с научной точки зрения, материалов. Прошу Вас дать указание провести необходимые следственные действия и обеспечить розыск пропавших документов.

Сообщаю для вашего сведения, что мой сосед и друг т. Остроухое А. Н., проживающий в соседней квартире № 341, неоднократно обращался в РОВД по факту кражи в квартире, однако делу тогда не был дан ход.

В. В. Вождаев, профессор, научный обозреватель ряда центральных газет, член Союза журналистов СССР

…Мне пришлось подписать это заявление, ибо пока Вождаевым был я, полковник милиции Нестеров.

9

Когда взбешенный коротким докладом Рихарда Ганс Мильнер приказал ему разыскать по всем телефонам Альмедингена и потребовать, чтобы он немедленно шел в свой кабинет, Рихард коротко кивнул дежурной по объекту;

— Займитесь этим хлюпиком, потом отведите его в ИЗ-два и ждите распоряжений…

Через пять минут Отто Альмединген был в своем кабинете и, расхаживая в нем от стены к стене, пытался представить себе, что же такое произошло.

Мильнер ворвался в кабинет, в ярости рванул задвижку на двери и сделал два шага к остановившемуся перед ним Альмедингену.

— Я тебе говорил, что нечего нянчиться с этим выродком… Такому дерьму дорога только живьем в крематорий, а ты, черт бы тебя побрал с твоим слюнтяйством, перед ним распинаешься…